Vilmont - E. - Хочу Бабу На Роликах

Екатерина Николаевна Вильмонт
Хочу бабу на роликах!
OCR Litportal.ru
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=120216
Хочу бабу на роликах!: Астрель, АСТ; Москва; 2004
ISBN 5-17-015947-1, 5-271-05669-4
Аннотация
Долгие годы она была только… женой. Заботливой, верной, преданной. Безгранично
любила своего мужа – известного актера – и думала, что он отвечает тем же. Но оказалось,
что все вокруг ложь. И ее уютный мир рухнул в один миг.
Как трудно все начинать сначала! Ведь нет ни дома, ни родных, ни работы. Но она
пройдет через все испытания. Станет счастливой, знаменитой, богатой… И главное, самое
нужное в жизни – любовь – обязательно вновь согреет ее сердце.
Е. Н. Вильмонт. «Хочу бабу на роликах!»
Содержание
Часть первая 4
Часть вторая 100
3
Екатерина Вильмонт
Хочу бабу на роликах!
Часть первая
ЧУВЫРЛА
Вот интересно, если дорогу перебегает совершенно белая кошка, это к чему? Я
замерла, а кошка шла медленно, вальяжно, чуть подрагивая роскошным хвостом. Потом
вдруг остановилась, глянула на меня и… подмигнула! Ей-богу, она мне подмигнула! И так
же царственно проследовала дальше. Может, все-таки это к счастью?
Но, по-видимому, белые кошки тоже ничего доброго не предвещают. Когда я вернулась
домой, там уже находилась моя свекровь.
– Саша, я не понимаю, у тебя в доме нет лимона? – с места в карьер напустилась она
на меня.
– Лимона? Кажется, был в холодильнике, я не помню. А зачем вам лимон понадобился?
– Я хотела выпить чаю. Ты же знаешь, я всегда пью чай с лимоном.
Я натянула уже снятый сапог и молча пошла к двери.
– Ты куда?
– За лимоном!
– Не строй из себя великомученицу! Я обойдусь! А вот чем ты собираешься кормить
Глеба? У него сегодня нет спектакля?
– У него сегодня съемки.
– Так чем же все-таки ты будешь его кормить?
– Это не проблема!
– Нет, это проблема! Это еще какая проблема! Ему нельзя перед сном наедаться! Да,
кстати, кто у тебя в Израиле?
– В Израиле? Никого вроде… А что?
– Тебе звонила какая-то женщина, сказала, что приехала из Израиля и хочет с тобой
повидаться.
– А как ее зовут?
– Не помню, сейчас посмотрю, я записала, я этих еврейских имен не запоминаю. Ее
зовут Мария Львовна.
Интересно, что уж тут такого еврейского? Кроме разве что древнееврейского проис-
хождения имени Мария? Но я промолчала. Я давно взяла себе за правило не задавать све-
крови лишних вопросов и уж тем более не подшучивать над ней. Она начисто лишена чув-
ства юмора.
– Почему ты молчишь? Кто это – Мария Львовна?
– Не имею ни малейшего представления, – честно ответила я. – А что она сказала? Еще
позвонит или оставила свой телефон?
– Сказала, что еще позвонит.
– Ну и ладно!
– Но что ей может быть от тебя нужно?
– Да откуда же мне знать, если я о ней первый раз слышу?
Светлана Георгиевна внимательно посмотрела на меня, я бы даже сказала, испытующе.
Но я стойко выдержала ее взгляд, ибо и вправду никаких связей с Израилем у меня не было.
4
– Ну-ну, ладно. Может, это вообще ошибка была. В конце концов, Александра не такое
уж редкое имя.
– Может, и ошибка, – пожала плечами я. И что ей дался этот звонок?
– Саша, я хочу с тобой поговорить! – заявила свекровь.
Вот черт, даже поесть не даст.
– Слушаю вас, Светлана Георгиевна.
– Саша, тебе пора бросить работу!
– Бросить работу? – обалдела я. – Почему?
– Глеб нуждается в хорошем уходе! Пойми, его статус коренным образом меняется, о
нем уже говорят, он стал больше зарабатывать, и надо, чтобы дом у него был устроенным,
неужели ты сама этого не понимаешь?
– Извините, Светлана Георгиевна, а на какие шиши я буду этот дом содержать? Вы
думаете, я много вижу денег от Глеба? Гроши! Он тратит их на свою древнюю тачку, на
сигареты, иногда на какие-то шмотки, но живем-то мы на то, что зарабатываю я. И живем
более чем скромно. Так что без моих денег мы рискуем просто с голоду подохнуть, – не
выдержала я.
– Не преувеличивай своих заслуг, уверяю тебя, если ты будешь сидеть дома и ухажи-
вать за мужем, у вас будет уходить гораздо меньше денег, гораздо! Вот сейчас, например, ты
собираешься жарить котлеты из кулинарии, а если бы ты сама купила мясо и накрутила кот-
лет, это обошлось бы куда дешевле. Это раньше покупные котлеты стоили какие-то копейки,
а теперь все не так! И надо экономить!
Больше всего мне хотелось послать ее к одной известной матери, но долголетняя при-
вычка заставила меня сдержаться. Ничего, когда-нибудь я все ей выскажу, все! А сейчас про-
молчу, промолчу, промолчу.
– Саша, ты просто не понимаешь… Скоро к вам начнут с утра до ночи бегать корре-
спонденты, и что? Посмотри, в каком виде квартира, в каком виде ты сама! Когда ты послед-
ний раз взвешивалась? Когда была у маникюрши? А ведь ты должна будешь появляться вме-
сте с Глебом на всяких светских мероприятиях…
– Размечтались, – буркнула я.
– Это не мечты, Саша, это уже почти реальность! Поверь, я вполне способна оценить
все, что ты в эти годы сделала для Глеба, но… Да ведь он скоро начнет тебя стесняться, а
там и найдет себе другую. Моложе, красивее… С его-то данными девчонки начнут на нем
виснуть, и ты уверена, что он устоит? Что ты так на меня смотришь? Ты обиделась? Но я
же желаю тебе добра!
Нет, я не обиделась, она не так уж не права…
Просто я вдруг отчетливо поняла, что означает сон, который я вижу с завидной регу-
лярностью. Мне снится, что я, как в ранней юности, бегу эстафету и все никак не могу добе-
жать свой этап, а когда добегаю и передаю палочку подруге по команде, чувствуя огромное
облегчение, эта самая подруга вдруг со всей силы бьет меня ногой в живот. Значит, мой
этап уже подходит к концу, так, что ли? А дальше побежит какая-нибудь ослепительная топ-
модель, да?
Но мои горькие мысли прервал телефонный звонок. Я схватила трубку. Глеб.
– Сашка, привет! У меня перерывчик образовался, вот звоню узнать, как дела.
– Нормально, у нас Светлана Георгиевна!
– То-то у тебя голосок кислый. Сочувствую. Но ты уж как-нибудь потерпи, ладно?
Сашка, я буду поздно, у нашего оператора сегодня день рождения, мы тут немножко погудим
в своей компании. Не жди меня, ужин не готовь! Дай мне на секунду маму, а то обидится
– и тебе же будет хуже.
– Некуда, – ответила я и передала трубку свекрови.
5
Пока она ворковала с обожаемым сынулей, я подумала: ерунда все это, идиотские
стереотипы, нет, мой Глеб любит меня и не променяет ни на какую длинноногую красо-
тулю. Слишком многое мы с ним вместе пережили, и он меня почти никогда не подводил.
И вообще, он хороший парень, а главное – любит меня. Я это чувствую. Когда он мне зво-
нит, у него так теплеет голос… И ночью нам хорошо вместе, он всегда во сне держит мою
руку. И не нужны ему другие, это свекрови нужна другая невестка, более престижная, более
эффектная… А ведь она еще не знает, где и кем я работаю, у нее бы от презрения ко мне
печенка лопнула. Вот уже несколько лет я служу домработницей в одной богатой семье.
Правда, семья вполне интеллигентная и ко мне прекрасно все относятся, но факт есть факт.
Кстати, Глеб тоже думает, что я работаю в коммерческой фирме бухгалтером. Я когда-то
окончила бухгалтерские курсы, но работы менее подходящей для меня, наверное, и выду-
мать невозможно. Я и бухгалтерия – две вещи несовместные, как гений и злодейство. Но
для Глеба и его мамы это было прекрасной отмазкой. Платят мне в этой семье хорошо, и я
вовсе не чувствую себя униженной, ни в коей мере. Вот только они не знают, что муж у меня
– артист, в последний год даже приобретший известность, Глеб Ордынцев. Ох, а ведь эта
чертова кукла права, мне действительно придется уйти с работы совсем по другим сообра-
жениям. Что, если какому-нибудь журналюге вздумается узнать, где трудится жена восходя-
щей звезды? Это будет некрасиво – и не столько по отношению к Глебу, это ерунда, в конце
концов, ничего постыдного я не делаю, а по отношению к людям, у которых работаю.
Их ведь замучают идиотскими вопросами, и вообще…
– Саша, что с тобой? – вернул меня к действительности голос обожаемой свекрови.
– Нет, ничего, просто я устала, квартальный отчет…
– Глеб сказал, что вернется поздно.
– Я знаю.
– В таком случае я, пожалуй, поеду домой. И подумай, Саша, над тем, что я сказала.
– Обязательно, Светлана Георгиевна, обязательно подумаю!
И она, слава богу, удалилась. Я вздохнула с облегчением. И тут опять зазвонил телефон.
– Алло!
– Могу я поговорить с Александрой? – произнес приятный женский голос.
– Это я.
– Саша, добрый вечер, я вам звонила, вам передали?
– Вы Мария Львовна?
– Да-да. Сашенька, мне совершенно необходимо с вами увидеться.
– Извините, а в чем дело?
– О, это не телефонный разговор. – Голос звучал очень взволнованно. – Вы сегодня
заняты?
– Сегодня? Это так срочно?
– Вам неудобно? Вы, наверное, устали, да? Вы ведь работаете? Я понимаю, но завтра,
завтра вы могли бы встретиться со мной? Это очень важно, поверьте, Сашенька.
– Завтра я тоже работаю, вот если сразу после работы…
– Хорошо, вы только скажите, в котором часу!
– Ну я могла бы, наверное, часов в пять – в половине шестого.
– Замечательно! Я остановилась у старой подруги, это в районе Арбата, улица Вахтан-
гова…
– Вы хотите, чтобы я к вам пришла?
– Да, если можно.
– Мария Львовна, простите, но с чем это связано, я никак в толк не возьму… От кого
вы?
6
– Сашенька, я завтра все вам расскажу, поверьте, для вас это не менее важно, чем для
меня. – Голос у нее сорвался от волнения. – Запишите адрес и я вас жду.
Ничего не понимаю, что за тайны мадридского двора? Мне было любопытно, но не
больше. В моей жизни никаких тайн нет, да и не было никогда. Я вся как на ладошке, хотя
нет, одна тайна все же есть – место моей работы. Я терялась в догадках. Дура, надо было
поехать к ней сегодня, это недалеко, по крайней мере, я бы уже знала, в чем дело, но с другой
стороны, я так устала… Ладно, доживу до завтра.
Черт, а может, белая красавица кошка не зря мне подмигнула? Может, намекала на
Марию Львовну с какими-то тайнами?
Глеб вернулся довольно поздно, чуть подвыпивший, но такой веселый и довольный,
что я ничего ему говорить не стала. Он сразу начнет кричать, чтобы я не смела идти неиз-
вестно к кому, неизвестно зачем – и все в таком роде. Лучше уж узнаю, что за тайны такие, а
потом расскажу. Ой, мамочки, а что, если это как-то связано с Глебом? Вдруг Мария Львовна
– мама какой-нибудь девицы, которую он трахнул где-нибудь на гастролях? Но нет, она же
вроде из Израиля, а Глеб в Израиле не был. И потом, голос этой неведомой Марии Львовны
звучал очень ласково и доброжелательно. Стоп, это доносчики обычно именуют себя доб-
рожелателями. «Знаете, Саша, ваш муж вас обманывает, я не могу молчать, я желаю вам
добра!» Нет-нет, глупости, тогда она не стала бы называть себя и не стала бы приглашать
меня к себе…
– Сашка, о чем ты так глубоко задумалась?
– Квартальный отчет! – машинально ответила я.
– Слушай, Сашка, бросай ты, на фиг, эту бухгалтерию! Она ж из тебя все соки высосала,
хватит! Проживем как-нибудь! Нет, правда, Сашенька, подавай заявление об уходе, я требую!
– Требуешь? – безмерно удивилась я. Это слово не из Глебкиного лексикона.
– Да, требую! – смеялся он. – Могу себе позволить!
– Это с какой же стати?
– Сашка, у меня такая новость, закачаешься!
– Что ж ты молчишь, говори скорее!
– Нет, завтра!
– Глеб! – закричала я. – Глеб, немедленно говори, что случилось!
– Так и быть, ты не сглазишь. Меня пригласили сняться в итальянском фильме! У зна-
менитого режиссера! Роль не очень большая, но жутко выигрышная! И потом, они обещают
хорошо заплатить! За две недели съемок заплатят больше, чем я получу за весь наш сериал.
Так что, жена, завязывай с бухгалтерией, завтра же подавай заявление. Слышишь?
– Глеб, но…
– Никаких «но»!
– Глеб, нам столько всего нужно! Нельзя швыряться таким местом, я потом не найду
работу…
– Санька, дуреха, ты что, не понимаешь? Кончилась черная полоса! Тьфу-тьфу-тьфу,
чтоб не сглазить! Стучу еще по дереву!
И он так горячо, так крепко обнял меня, что все дурацкие мысли разом вылетели из
головы и я заснула совершенно счастливая, твердо пообещав любимому мужу утром подать
заявление об уходе. Может, и в самом деле, черная полоса кончилась? Ох, вот к чему мне
встретилась белая кошка!
«Хочу бабу на роликах!» – огромными красными буквами начертал какой-то идиот

на гаражах-ракушках, рядком стоящих в нашем дворе. Я невольно расхохоталась – до чего
искренний идиот! Неважно, какую бабу, лишь бы на роликах? Что ж, по крайней мере у
многих старых дев появился шанс. Встань на ролики – и готово, мужик обеспечен! Впрочем,
7
старые девы вряд ли на такое клюнут, это скорее для озабоченных. И чего я, дура, смеюсь?
Может, он больной, этот тип? Нет, я смеюсь не над ним, я просто радуюсь жизни. Чудесный
весенний день, чудесные новости у Глеба, и, я уверена, Мария Львовна тоже скажет мне что-
нибудь хорошее. А вот бросать работу мне все-таки боязно… Черт его знает еще, как все
обернется. Нет, пока не брошу, а там посмотрим.
Мне моя работа даже нравится. Следить за чистотой и порядком в роскошной квар-
тире, отделанной по последнему слову современной техники и дизайна, не так уж сложно.
Приготовить ужин – вообще для меня семечки, а за продуктами меня возит шофер, так что
даже тяжелые сумки таскать не приходится.
Хозяев я практически никогда не вижу. Прихожу – их уже нет, ухожу – еще нет. Ну
разве что кто-то из них простудится и посидит дома денек-другой. Мне даже посуду мыть
не нужно, у них есть посудомойка.
Когда мы с Глебом разбогатеем, обязательно куплю себе сначала стиральную, а потом
и посудомоечную машину.
Целый день настроение у меня было роскошное.
Управившись со всеми делами, я привела себя в порядок и побежала на Арбат. Мне не
терпелось встретиться с таинственной Марией Львовной. Когда я вошла в подъезд старого,
но очень приличного дома на улице Вахтангова, мне вдруг стало страшновато.
Вот сейчас свалится на мою голову какая-нибудь гадость… Но ничего не поделаешь,
я обещала прийти.
С гулко бьющимся сердцем я поднялась на третий этаж и позвонила. Дверь открыли
мгновенно, словно уже ждали. На пороге стояла маленькая старушка в модных черных брю-
ках и светлой блузке, аккуратно причесанная, на высоких каблуках.
– Сашенька?
– Мария Львовна?
– Да, это я. Заходите, заходите, милая. Давайте знакомиться.
Она протянула мне худенькую, сморщенную руку с красивыми кольцами. Руки были
ухоженные, не чета моим. Мне даже стыдно стало.
Старушка провела меня в комнату с высоченным потолком, обставленную со старин-
ным интеллигентским уютом. Масса книг, круглый стол посреди комнаты, накрытый крах-
мальной скатертью, на столе чашки, тарелки, какое-то угощение. Для меня, что ли?
– Сашенька, детка, садитесь К столу, вы ведь с работы, вам надо подкрепиться, тем
более что разговор у нас будет долгим…
– Спасибо. А можно мне руки помыть? – спросила я просто от испуга, чтобы оттянуть
время. Мне было страшно.
– Да-да, конечно, и как я сразу не подумала вам предложить. А вы не хотите кое-куда
заглянуть? Идемте, я вас провожу!
Я долго и тщательно мыла руки, вытирала их не кое-как, а аккуратно, каждый пальчик,
все оттягивая путающий разговор, хотя таинственная Мария Львовна мне скорее понрави-
лась: она была милая и совсем не страшная. Но сколько можно тянуть. Я собралась с духом
и вышла из ванной.
– Сашенька, вам чаю или кофе? Наверное, уместнее было бы что-то горячее, – лепетала
Мария Львовна, которая тоже была несколько растеряна – видимо, предстоящий разговор
страшил и ее. Господи, что же это такое?
– Нет-нет, спасибо, вполне достаточно чашки чая…
– Но бутерброд с севрюгой вы все-таки съешьте.
– Да-да, спасибо.
Севрюга выглядела аппетитно, но мне не хотелось есть.
8
– Сашенька, не буду вас дольше мучить… – срывающимся голосом начала Мария

Львовна. – Скажите, вашу маму звали Марина Аркадьевна? Марина Аркадьевна Соболева?
– Да. А почему вы спрашиваете?
– Потому что. Потому что… Я ваша бабушка, Саша!
– Бабушка? Какая бабушка, вы что-то путаете! Мамина мама давно умерла, а папина
вообще в войну погибла…
– Все это я знаю, Саша. Но тем не менее… Дело в том, что… Вы… вы никогда не
видели этого человека?
Она протянула мне фотографию молодого красивого мужчины. Фотография была явно
старая, и мужчина на ней был одет весьма старомодно… Но что-то знакомое в лице все-
таки было…
– Кто это?
– Это мой сын, Веня… Вениамин Демшицкий… Он ваш отец, Саша.
– Отец? – опешила я. По-моему, старушка насмотрелась сериалов. Но при чем тут я?
– Вы что-то путаете. Моего отца звали Андреем. Андрей Бережнов. Вы что-то спу-
тали…
Она печально улыбалась.
– Сашенька, поверьте, я знаю, что говорю. Андрей Владимирович, Андрюша, был
вашим отчимом, а отец ваш Веня… Я понимаю ваши чувства, вы любили своего… отца,
то есть Андрюшу, это естественно, он был чудесным человеком, он вас вырастил как свою
дочь, но факт остается фактом. Таким образом, Сашенька, вы моя родная внучка…
– Но зачем? Зачем я вам понадобилась? Зачем вам надо было говорить мне это? Я ведь
все равно не перестану любить папу!
– Сашенька, какая вы еще девочка… Конечно, вы любите вашего папу, вернее, память
о нем. Но я хотела все-таки, чтобы вы знали и о Вене… Он перед смертью просил меня об
этом, я не могла не выполнить последнюю волю единственного сына. Боже мой, – она сжала
виски тонкими пальцами, – как это мелодраматично… Такое ощущение, что все происходит
не в жизни, а в плохом кино, но тем не менее это жизнь, Сашенька.
– Но как это вышло, почему? – пролепетала я. – Ваш сын бросил маму, да? А потом
раскаялся?
– Нет, детка, все было иначе. Веня любил Марину, она была очаровательна, мила и,
кажется, тоже любила его. Вам еще года не было, когда наши танки вошли в Чехословакию.
Веня тоже хотел выйти на Красную площадь, как это сделали Богораз, Литвинов и другие, но
ваша мама не позволила ему, а он потом не мог ей этого простить, чувствовал себя предате-
лем и все в таком роде… Потом его арестовали, а Марина вышла замуж за Андрея, который
давно ее любил, и потребовала, чтобы Веня отказался от всяких прав на вас. Он согласился,
не хотел портить жизнь ребенку… А потом его выбросили из страны…
Вот, собственно, как это получилось. Но он никогда не забывал вас. А в прошлом
году… В прошлом году он умер, у него было очень плохое сердце… И перед смертью про-
сил меня во что бы то ни стало разыскать вас. Он знал, что Марина с Андреем погибли в
автокатастрофе, что вы остались сиротой… Но в тот момент он еще не мог с вами связаться,
не мог обнаружить себя, ведь он здесь считался изгоем, предателем родины и все в таком
духе… Но я и без его просьбы стала бы вас искать… Я тоже одна на этом. свете, и мне некому
оставить то, что у меня есть…
До меня ее слова доходили как сквозь вату, я не могла никак взять в толк то, что про-
изошло. Никогда за двадцать два года жизни с родителями у меня даже на секунду не воз-
никало сомнения в том, что папа мне родной отец. Он так любил, так баловал меня всегда.
Мама еще бывала со мною строгой, с мамой у меня случались столкновения, порой нешу-
точные, но папа… Он души во мне не чаял, и я помню его столько, сколько помню себя.
9
И со своими обидами я бежала к нему, а не к маме, я знала, что он всегда примет мою сто-
рону, что бы я ни натворила… Я взяла со стола фотографию своего настоящего отца и вдруг
вспомнила точно такой же снимок был у нас в семейном альбоме, и лапа говорил, что это
друг его юности. Но тогда я не больно интересовалась друзьями папиной юности, ведь это
было в незапамятные времена…
– У нас была точно такая же фотография, – охрипшим голосом выговорила я.
– Я знаю. Я потому и показала вам ее, чтобы вы вспомнили…
– А что, ваш сын… Он больше не женился?
– Женился, но прожил с ней всего три года. Он был человеком с переломанной судьбой
и весь ушел в работу. Он был очень талантливым математиком, Сашенька.
– Значит, я не в него, мне математика всегда трудно давалась.
– Сашенька, а кто же вы по профессии? – спросила Мария Львовна, к ласковой улыбкой
глядя на меня.
– Жена, – ответила я. – Я по профессии жена.
– Вы не получили образования?
– Я училась в ГИТИСе, на театроведческом, но не доучилась… жизнь так закрутила,
что…
– Но вы где-то работаете?
Я замялась. А Мария Львовна сказала:
– Сашенька, можно я буду говорить вам «ты»?
– Да-да, конечно, – обрадовалась я, мне не хотелось отвечать на ее предыдущий вопрос.
Сказать правду язык не поворачивался, и врать почему-то было стыдно.
– Сашенька, у тебя, наверное, тяжелая работа, я смотрю на твои руки…
И она вдруг погладила меня по руке.
– Ты стесняешься своей работы, Саша?
– Нет, что вы… нет. Просто я работаю в одной семье, у очень хороших людей… – с
трудом выдавила из себя я. – У меня не было другого выхода… домработницей…
– Ну и что тут такого? Подумаешь, великое дело!
Ты же не на панель пошла, – засмеялась вдруг как-то очень искренне Мария Львовна. –
Не хочется говорить банальности, но любой честный труд заслуживает уважения. Главное
– самой себя уважать. А у тебя есть для этого все основания. Ты не сидишь сложа руки. У
тебя явно не легкая жизнь, но ты не ноешь, не клянешь всех и вся, а тихо делаешь свое дело,
ведь так?
Я кивнула, у меня в горле стоял комок, и я ничего не могла произнести.
– Знаешь, Саша, мне ужасно нравится моя внучка. И я хочу все о тебе знать, деточка.
Можно я тебя обниму?
Я опять кивнула и вдруг рванулась к ней, прижалась, обняла и разревелась как дура.
От нее исходила такая доброта, такое человеческое тепло, что все накопившееся у меня в
душе, все обиды на жизнь вдруг прорвались наружу, я плакала так сладко, так облегченно…
– Ну, ну, деточка, тебе надо поплакать, да? Поплачь, кому же поплакаться, как не
бабушке.
– У меня… У меня никогда не было бабушки, – сквозь слезы проговорила я.
– Ну вот, а теперь у тебя есть бабушка, и, может, сейчас она тебе даже нужнее, чем
в детстве, когда у тебя были и мама, и папа, я знаю, Андрей был хорошим папой, и всегда
именно он будет для тебя папой, но я-то все равно твоя бабушка.
Я подняла глаза на эту маленькую мудрую женщину и уже чувствовала, что, наверное,
она самый близкий мне человек на этом свете Перед ней совсем не надо притворяться. Ведь
даже перед Глебом мне приходится «держать марку», а тут этого не нужно, тут можно рас-
слабиться…
10
– Ну, теперь тебе немножко легче стало, да, Саша?

– Да-да, спасибо вам.
– Саша, расскажи мне о себе, пожалуйста, мне хочется все о тебе знать, ты же пони-
маешь.
– Понимаю… только я не знаю как… С чего начать, и вообще…
– Ну хочешь, я буду задавать тебе вопросы? Так будет полегче?
– Наверное.
– Сашенька, детка, ты любишь своего мужа?
– Очень! Очень люблю.
– А кто он, твой муж?
– Он… Глеб Ордынцев, актер. Ему ужасно не везло всегда, но в последнее время все
начало меняться, вот вчера он сказал, что его пригласили сниматься в Италию, обещали
хорошие деньги… Сейчас он снимается в сериале, ему пророчат большой успех, и в театре
вдруг дали прекрасную роль, а ведь он в какой-то момент хотел уже все бросить… Но я ему
не позволила, я всегда знала, что он обязательно добьется успеха… Он талантливый и очень-
очень красивый!
– Вы давно женаты?
– Четырнадцать лет.
– Ого! Это немалый срок…
– Мне было девятнадцать, когда мы поженились, а ему двадцать один… Он был такой
красивый, веселый, талантливый, и сначала ему везло, он снялся в одном фильме, который
получил приз в Сан-Себастьяне. Его заметили, а потом… Потом вдруг как-то все кончи-
лось… То есть в театре он хорошо играл, а кино и телевидение его как будто не замечали,
вернее, перестали замечать. Он в театре даже Раскольникова сыграл – у одного молодого
режиссера… Спектакль считался новаторским, о нем писали.
Только писали плохо. А Глеба, наоборот, хвалили, один критик даже писал, что жаль
– такое дарование пропадает в этом спектакле… Потом спектакль выпал из репертуара,
режиссер этот продолжал ставить, а про Глеба почему-то забыли… Мы тогда хлебнули лиха.
Чтобы прожить, я институт бросила, челночить начала, в Турцию за шмотками моталась и в
Польшу… А Глеб на машине подрабатывал, левачил. И еще пробовал бизнесом заниматься,
но это плохо кончилось. Он так прогорел… Мне даже пришлось квартиру родителей про-
дать, чтобы выкрутиться, и еще много чего… Но мы справились! У нас, слава богу, хорошая
квартира, она Глебу от тетки досталась, так что мы, можно сказать, ничего не потеряли, но
мне тогда так страшно было, его грозились убить…
Я замолчала, от этого воспоминания у меня опять кровь в жилах застыла, я вспомнила
жуткие ночные звонки, угрозы, этот давящий страх.
Мария Львовна погладила меня по руке, она, казалось, все понимала.
– Саша, девочка, а твой Глеб, он пьет?
– Пьет? Нет, слава богу, не пьет! Хотя был момент, когда он начал пить, но я тут просто
на уши встала… Тогда и вправду тяжко было, на нас двоих одна его крошечная зарплата, ему
даже подработать не удавалось, машина вышла из строя, а починить не на что, челночить он
мне запретил, я это плохо умела, меня вечно обманывали… И тогда он начал пить, но тут
меня Ульяша на эту работу устроила, к своим дальним родственникам, они очень хорошие.
люди, и платят мне хорошо, и я бы обязательно Глебу призналась, но он тогда в депрессии
был, если б я сказала, что пошла в домработницы, он бы не пережил, ну я и наврала, что
устроилась бухгалтером в одну коммерческую фирму. Я когда-то окончила бухгалтерские
курсы, вот он мне и поверил. А теперь, кажется, все, судьба повернулась к нам лицом… Вот
даже бабушку мне послала… И у Глеба дела идут на лад.
– Сашенька, а почему у вас нет детей? Ты не хотела?
11
– Я хотела, я так хотела… Но у меня был выкидыш, как раз когда случилась вся эта
заваруха с его бизнесом, от страха наверное… А больше, больше ничего не получается. Хотя,
если честно, я с тех пор запретила себе об этом даже мечтать. Решила, что не судьба.
– Саша, но ведь ты еще молодая, тридцать три всего! Меня мама в сорок лет родила!
Так что ты еще успеешь! Ты у врача-то была? Знаешь, почему не беременеешь?
– Вам хочется правнуков? – улыбнулась я.
– Нет, детка, я об этом даже не думала, просто я знаю, жизнь без детей – это невесело,
плохо, а мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо. Знаешь, ты должна будешь приехать
ко мне, у нас в Израиле прекрасная медицина, я покажу тебя лучшим врачам. Ты сможешь
ко мне приехать?
– Не знаю, я не думала… Наверное…
– Саша, я хочу познакомиться с твоим мужем!
– Я обязательно это устрою! – горячо пообещала я. – А вы в Москву надолго?
– Я улетаю через десять дней!
– Я вас познакомлю! Знаете что, послезавтра у него спектакль, он играет Кристиана в
«Сирано». Хотите пойти?
– «Сирано де Бержерак»? О, с удовольствием, помню, я видела еще Рубена Симонова
в роли Сирано…
– А после спектакля можно поехать к нам!
– О нет, после спектакля – это поздно, у меня, Сашенька, уже нет на это сил.
– Тогда пойдемте в театр послезавтра, а в субботу приходите к нам! Я что-нибудь вкус-
ненькое приготовлю.
– Ты хорошо готовишь?
– Говорят, да. Так вы согласны, Мария Львовна?
– Разумеется, согласна. Только, пожалуйста, говори мне «ты», и не надо имени-отче-
ства, лучше просто «бабушка».
– Хорошо, я попробую, но, наверное, сразу у меня не получится.
– Сашенька, а ты не могла бы завтра в это же время прийти опять сюда, мне не хочется
ни одного дня терять… Теперь, когда я обрела тебя…
– Я приду! Я обязательно приду! – горячо заверила я. – А сейчас, наверное, уже
побегу… вы устали, и я тоже, честно говоря, столько волнений, вам надо отдохнуть…
– Действительно, столько волнений. Но должна сказать, Саша, впервые после смерти
Вени я чувствую себя почти счастливой.
Мы нежно обнялись на прощание, и я ушла. Меня трясло и колотило. Мне отчего-то
было страшно, словно я подошла к какому-то рубежу… На Арбате было шумно и оживленно,
а мне хотелось тишины и покоя. Но, представив себе, что буду до глубокой ночи сидеть дома
одна, я заколебалась, ехать ли домой. Нет, я поеду сейчас к Ульяше. Ульяша – моя старшая
подруга. Она живет одна, и к ней вполне можно заявиться без звонка. Ульяша была подругой
мамы, а теперь стала моей… Она одинокая интеллигентная женщина, немного, может быть,
странная, но добрая, умная и меня обожает, как, впрочем, и я ее. Кстати, она ведь может
знать о том, что мой настоящий отец – этот Веня…
– Александра, что за пожар? – воскликнула она, открыв мне дверь. – Твой красавец
наставил тебе рога?
– Уля, а разве женщинам наставляют рога? – не придумала я ничего умнее.
– Ага, значит, ты ему рога наставила? Давно пора! Твоя верность набивает оскомину.
Сашка, что за дела? Ты почему такая зеленая? – вдруг сменила тон Ульяша.
– Уля, ты знаешь, кто такой Вениамин Демшицкий?
– Опаньки!
– Так знаешь или не знаешь?
12
– Знала когда-то такого. Он был диссидент, красивый малый, кажется, математик. А

что?
– Это все, что ты о нем знаешь?
– Сашка, что ты придуриваешься?
– Нет, это ты придуриваешься! Ты знаешь, кем он мне приходится?
– Опаньки!
– Да что ты заладила «опаньки» да «опаньки»?
– Ну я не знаю, что и сказать…
– Скажи как есть, я все равно уже в курсе.
– Откуда?
– От верблюда!
– Александра, ты что себе позволяешь? Я тебе в матери гожусь!
– Прости.
– Ладно уж, прощаю, не хотела говорить, но раз ты в курсе… Слушай, если ты уже
все знаешь, то за каким чертом тебе мой ответ? Но хотела бы я услышать, какая тварь тебе
проболталась?
– Не тварь, а бабушка.
– Какая еще бабушка? – вытаращила глаза Ульяша.
– Моя бабушка, мать Демшицкого.
– Опаньки!
– Уля! – завопила я.
– Ах да, прости. Откуда взялась вдруг эта бабушка?
– Из Израиля. Приехала со мной познакомиться, и я сейчас у нее была. Это как гром
среди ясного неба, я чего угодно ожидала, когда шла к ней, но только не этого…
– Воображаю! Ну и как ты отнеслась?
– Я в смятении, если честно. Понимаешь, я ведь все равно всегда буду считать отцом
папу, моего папу… И вдруг еще какой-то отец. Я думала, это только в кино бывает…
– Кино – штука довольно приближенная к жизни, должна тебе заметить, особенно
мелодрамы. Когда-то в юности я тоже вдруг узнала, что мой отец не мой отец, а узнав, поде-
лилась с одной подругой, так оказалось, что у нее такая же история.
– Обалдеть!
– Ах, Сашка, в этой жизни обалдевать приходится довольно часто. Ну и что от тебя
хочет эта бабушка? Любви, что ли?
– Ну вроде да…
– А больше ничего?
– А чего можно от меня хотеть? Что у меня есть? Блоха в кармане?
– И Глеб на аркане! – захохотала Уля. – Между прочим, это может вскоре оказаться
некоторой ценностью, Я вчера была в одном доме, так там две юницы просто подыхали от
восторга по поводу господина Ордынцева. Он, дескать, самый красивый мужик в Москве и
Московской области, едва не загубленный талант и безусловно восходящая звезда!
– Правда? – обрадовалась я.
– Чего ты ликуешь? Это ни к чему хорошему не приведет, – горестно покачала голо-
вой Ульяша. – Впрочем, черт с ним, расскажи лучше про бабку. Кстати, а Демшицкий сам
побоялся приехать?
– Он умер.
– Ох ты господи, я не знала. А старушка решила найти внучку… Что ж, логично.
– Она хочет, чтобы я поехала к ней, она там покажет меня врачам, чтобы я могла родить.
– Опаньки! Круто берется. Между прочим, ты пока и нашим врачам не показывалась.
Могла бы уж давно… Хотя что бы вы ели, если б ты не работала? Но сейчас, конечно, все
13
меняется. Похоже, твой Глебчик и вправду в звезды выбивается… Ох, Сашка, тебе будет
трудно.
– А когда мне было легко? – пожала я плечами. – Даже если у Глебки голова закружится
от успехов, я сумею ему все объяснить, он же умный и меня любит, ты ведь знаешь.
– Знать-то я знаю, но… Впрочем, чего раньше времени каркать. Ты его с бабкой зна-
комить собираешься?
– А как же!
– Сашка, вот тут я не уверена…
– Что ты хочешь сказать? – удивилась я.
– Принимая во внимание характер твоей свекрови…
– При чем тут свекровь?
– Ведь она тоже узнает о бабке, правда?
– Ну и что? Это не позор.
– На твой взгляд. И на мой тоже, но за эту особу я не поручусь.
– Да ей-то что за дело?
– Ну, во-первых, она, по моим наблюдениям, не чужда антисемитизма, это раз, во-
вторых, жуткая ханжа.
– Уля, мне на нее наплевать с высокого дерева!
– Что ж, наплевать так наплевать.
– Как ты себе это представляешь? У меня появилась бабушка, совершенно очарова-
тельная старушка, которой я нужна, и я скрою ее от мужа, так? На что это похоже?
– Ты когда собираешься их знакомить?
– В субботу! А в пятницу поведу ее на «Сирано». Слушай, ты тоже приходи к нам в
субботу, обязательно! Я тебя с ней познакомлю!
– Думаешь, это удобно?
– А что ж тут неудобного? Она хочет познакомиться с моими близкими, а ты не близкая,
что ли?
– И Светика позовешь?
– Ни за что! Не желаю ее постную рожу видеть. Она-то мне не близкий человек,
правда? Да и Глеб не любит, когда она с гостями… вечно что-нибудь ляпнет… Так ты при-
дешь?
– Дурацкий вопрос, конечно, приду. Мне очень интересно. Только, Сашка, скажи, когда
ты с ней теперь увидишься, с бабкой новоявленной?
– Завтра, после работы.
– Да, между прочим, я хотела сказать… Сашка, боюсь, тебе надо бросить работу.
– И ты туда же! Сама меня устроила… Мне вчера и свекруха уже советовала бросить
работу, а Глеб просто требует. Кстати, ему ведь предложили роль…
Я рассказала Ульяше об открывшихся перспективах.
– Сашка, немедленно ищи себе замену. Надо уходить с этой работы. Для жены знаме-
нитости занятие недопустимое, еще почище проституции.
– Ну ты даешь! – расхохоталась я.
– Правда, правда! Сама попадешь в неловкое положение и всех тоже подведешь, и
Миловановых, и Глеба… И еще, Сашка, тебе надо срочно заняться своей внешностью! Ты
себя безбожно запустила!
– Слушай, ты что, с моей свекровью сговорилась? Кажется, первый раз в жизни вы с
ней дудите в одну дуду.
– Опаньки! Это сильно меня компрометирует. Но, видимо, здесь наблюдается единство
противоположностей.
14
Домой я приплелась уже неживая. Глеба еще не было. Я приняла душ и без сил рухнула
в постель.
Утром я вскочила ни свет ни заря, приготовила Глебу горячий завтрак и пошла его
будить, ему сегодня надо к одиннадцати на радио. Вчера я даже не слышала, когда он вер-
нулся.
– Санька, ты вчера так умаялась, что даже не шелохнулась, когда я пришел. Ты подала
заявление?
– Подала, – ответила я, иначе он раскричался бы. – Только меня просили поработать,
пока не найдут замену, понимаешь?
– Да сейчас таких бухгалтеров, как ты, пруд пруди, – засмеялся он. – Я вообще удив-
ляюсь, как они тебя столько времени держали.
– Глеб, я хочу завтра сходить в театр, на «Сирано».
– Да? Иди, в чем проблема?
– Нет, мне нужно два билета, и желательно на хорошие места.
– С кем это ты собралась? – насторожился Глеб.
– С одной знакомой. Она старенькая, хочет на тебя посмотреть поближе. Сделаешь?
– Что за знакомая? – спросил он, взглянув на часы.
Я поняла, что он спешит и ему сейчас не до моих дел. Ладно, расскажу вечером.
– Дальняя родственница мамы. Она приехала в Москву и…
– Понятно, провинциальная старушка? Ладно, будут тебе билеты. Все, Санька, я побе-
жал!
– Куда, тебе же к одиннадцати?
– Здрасте! Мне к половине десятого на встречу с итальянцами, а потом на радио. Все,
чао!
Он унесся. Эк его закрутило! Но это же прекрасно!
Как вспомню Глеба целыми днями валяющимся на старом диване, глядя в потолок…
Нет уж, пусть лучше крутится с утра до ночи, ему это куда полезнее.
Я быстренько оделась и выскочила из дома. И опять увидела красные буквы «Хочу бабу
на роликах!». А может, мне ролики завести? Чтобы похудеть, а то я в старые юбки почти уже
не влезаю. Я решила сегодня немного пораньше прийти на работу, чтобы застать хозяев. Но
я могла не торопиться, Тамара Игоревна встретила меня с опухшим, покрасневшим носом
и воспаленными глазами.
– Саша, как хорошо, что вы пораньше пришли, не могли бы вы мне поставить горчич-
ники на спину? А то Семен Иванович ни за что не соглашается, боится.
– Горчичники поставить боится? – удивилась я.
– Представьте себе, – она тоже усмехнулась, но невесело, – он вообще ненавидит
любые медицинские процедуры. А вы, надеюсь, не боитесь?
– Ну банки ставить я бы не взялась, а горчичники запросто.
Когда я налепила хозяйке на спину горчичники, прикрыла их махровым полотенцем и
укутала ее теплым одеялом, она попросила:
– Саша, посидите со мной, а то скучно лежать, в такой позе – ни телевизор не посмот-
ришь, ни книжку не почитаешь. Как у вас дела, Саша?
Момент, конечно, не самый подходящий, но с другой стороны…
– Тамара Игоревна, вы знаете, мне придется от вас уйти.
– Что? – дернулась она. – Уйти?
– Да. У меня так все складывается…
– Я этого ждала, – вздохнула Тамара Игоревна. – Ваш муж пошел в гору…
– Но разве вы знаете? – растерялась я.
15
– Знаю, Сашенька. Просто я вам не говорила, не хотела вас смущать. Но Ульяна мне с
самого начала сказала, кто вы. И не волнуйтесь, я не собираюсь сообщать прессе пикантные
подробности семейной жизни будущей звезды, вас ведь это беспокоит?
– Нет, но я… Вы тоже считаете, что Глеб – будущая звезда?
– Несомненно. У меня на работе девушки уже обсуждают его. Восхищаются, млеют.
– Но почему? Ведь сериал еще не вышел…
– Они в театр бегают специально смотреть на Ордынцева.
– Тамара Игоревна!
– Нет, правда, правда, Саша. Он дождался своего звездного часа. И всем этим он, между
прочим, обязан вам.
– Нет, – засмеялась я, – ведь это он красивый и талантливый, а не я.
– Я знаю, что вы скромная женщина. Но мой вам совет, Сашенька, будьте настороже,
сейчас очень серьезный момент в вашей жизни наступает. И простите меня за некоторую
бестактность, но вам надо заняться собой.
– Да-да, я знаю, но ведь это требует больших денег, а их у нас пока еще нет. И тем
более если я уйду с работы…
– Саша, когда вы хотите уйти?
– Я не знаю, наверное, надо кого-то подыскать на мое место, а до тех пор я поработаю,
вы не думайте, Тамара Игоревна.
– Я сегодня же позвоню одной знакомой, она говорила, что у нее есть на примете хоро-
шая женщина. И если выгорит, то с понедельника считайте себя свободной.
– Вы не обиделись?
– Сашенька, помилуйте, какие обиды? Надеюсь, что за эти годы и я вас ничем не оби-
дела.
– Боже упаси!
– Вот и чудесно. Кстати, Саша, если вам понадобится хорошая косметичка, я вам поре-
комендую…
– Спасибо. Но пока мне это не по карману…
– Надеюсь, скоро вам это будет по карману! Очень вам этого желаю.
– Спасибо, спасибо за все.
И я взялась за уборку. Настроение у меня было просто великолепное, что называется,
душа пела.
Все, буквально все твердят, что Глеб звезда! Я-то всегда это знала, но другие почему-то
упорно не желали это признать, а вот теперь… Вероятно, он вошел в свой звездный возраст.
И теперь есть спрос на красивых мужчин в кино и на телевидении, а Глеб ведь еще и очень
талантлив. И мы любим друг друга, несмотря на четырнадцать трудных лет, а значит, все
у нас будет прекрасно, просто замечательно, а теперь еще и бабушка у меня появилась…
Почему же я все-таки ничего Глебу о ней не сказала? Он сегодня слишком спешил, о таких
вещах нельзя говорить второпях.
Я что есть сил надраивала плиту, когда в кухню пришла Тамара Игоревна:
– Саша, вы опять без перчаток, сколько раз я вам говорила – работать нужно в перчат-
ках!
– Не могу, Тамара Игоревна, руки в перчатках устают, и еще мне кажется, вся грязь
остается, если в перчатках…
– Саша, хочу вам сказать, что вы можете уже завтра быть свободны. Я позвонила, и та
женщина завтра придет. Пока я дома, введу ее в курс дела.
– Вот здорово! – возликовала я. – Спасибо вам!
– Это вам, Саша, спасибо. С тех пор как вы появились в нашем доме, я горя не знала.
А руки вам все-таки надо беречь!
16
– Начну беречь их с завтрашнего дня! – пообещала я.

Вечером, прощаясь со мной, Тамара Игоревна расчувствовалась и кроме причитаю-
щихся мне денег подарила флакон французских духов «Поэма» и сказала:
– Саша, а вот еще на счастье вам шарф от Армани. Очень шикарная фирма! Пусть он
станет символом новой звездной жизни для вас!
Мы расцеловались, у обеих глаза были на мокром месте. И я ушла. Шарфик лежал
в роскошной фирменной коробке, духи были запечатаны, а мне не терпелось их понюхать
и разглядеть шарфик. Но не заниматься же этим на улице. Ничего, у бабушки посмотрю,
решила я. У бабушки! С ума сойти!
Бабушка встретила меня сияющей улыбкой.
– Саша, я соскучилась уже!
– Я тоже!
– А почему ты так сияешь?
– По-моему, у меня началась светлая полоса!
– Вот и чудно! А я испекла для тебя пирожок с яблоками, ты любишь?
– Очень, спасибо!
Мы пили чай, болтали, рассматривали подарки Тамары Игоревны, бабушка их очень
одобрила, а потом сказала:
– Саша, я тоже хочу тебе что-то подарить. У меня есть для тебя неплохой подарок, но
его я отдам в последний день, а пока… Ты не обидишься, если мы завтра утречком пойдем
в хороший магазин и купим тебе что-нибудь, а?
– Что? – растерялась я. – Зачем, что вы!
– Мне хочется. Я ведь не знала тебя, не могла привезти тебе ничего, я хотела колечко,
но не знала даже, какой у тебя размер…
– Да куда мне колечки, руки не те…
– Вот! Я узнала специально, что в Москве тоже наращивают ногти, и, более того, уже
связалась с одной милейшей девушкой, которая приходит на дом. У тебя сразу будут совсем
другие руки. Правда, в Москве я опасаюсь покупать кольца, да и, честно говоря, ничего
приличного я не видела, но ты приедешь ко мне в Израиль, и уж там-то мы выберем. Моя
соседка по дому как раз торгует бриллиантами в отеле «Хайят» на Мертвом море. Мы к
ней поедем, и ты выберешь сама, а она даст нам все мыслимые скидки, она очень милая
женщина…
Сказать по правде, меньше всего на свете меня волновали бриллианты. Никогда я о
них не мечтала.
Если мне и хотелось что-то из предметов роскоши, то только легкую, изящную шубку.
Но не говорить же об этом бабушке, а то она, чего доброго, помчится мне ее покупать, а на
дворе уже весна… Да и вообще.
Я же не знаю, сколько у нее денег, я вовсе не хочу разорять старушку. Пусть помечтает
о том, как будет покупать мне бриллианты на Мертвом море… У меня голова шла кругом
от всего этого. И мне вдруг безумно захотелось поехать в Израиль, теперь это уже не пред-
ставлялось несбыточным желанием…
– Конечно, наш Арад – скучнейшее место, хотя он чистенький, цветов масса, зелени, и
близко от Мертвого моря, но я там живу из-за астмы. Климат идеальный для астматиков. Но
ты поездишь по всей стране, увидишь столько всего интересного. У меня чудесная квартира,
двухэтажная, с громадным балконом, выходящим на пустыню. Тебе понравится, я уверена.
И к тому же я завещаю эту квартиру тебе.
– Что? – ошалела я.
– Да-да, кому же еще? Захочешь, продашь, а может, сохранишь и будешь иногда при-
езжать вместе с мужем…
17
Увидев мое совершенно обалдевшее лицо, она засмеялась:

– Саша, девочка, теперь тебе станет жить легче, я буду помогать по мере сил, я вот
смотрю на тебя и чувствую родственную душу… Я так счастлива, что на старости лет у меня
появилась внучка. Значит, ты говоришь, завтра тебе уже не нужно на работу?
– Да.
– В таком случае я сейчас же позвоню Верочке.
– Кто это – Верочка?
– Маникюрша. Она приедет и приведет в порядок твои руки.
И бабушка отправилась звонить Верочке.
– В половине одиннадцатого она будет здесь. Эта процедура займет не меньше двух
часов. А потом мы поедем в магазин и купим тебе красивое платье и туфли, чтобы ты пошла
в театр очень элегантной. И не спорь, бабушку надо слушаться.
Я смотрела на нее во все глаза и чувствовала себя героиней дурацких женских романов,
которых начиталась однажды, лежа в больнице. Только мне казалось что в жизни такого быть
не может, во всяком случае, в моей жизни. Нет, точно, не зря мне подмигнула белая кошка!
– Сашенька, ты почему молчишь?
– А я не знаю, что говорить.
Она радостно засмеялась:
– До чего же приятно на старости лет оказаться в роли доброй феи.
– Наверное, – улыбнулась я. – Только вот Золушка уже престарелая.
– Саша, не смей так говорить! Тебе только тридцать три, у тебя все впереди, поверь
мне! У нас обеих есть повод радоваться жизни, а это великолепно!
Я не могла с ней не согласиться.
Вечером я включила телевизор и уселась на диван, поставив перед собой мисочку с

теплой водой, куда выдавила пол-лимона, чтобы немного привести в божеский вид свои
руки. Я и впрямь их безобразно запустила. У меня теперь будет другая жизнь, эта мысль
возвращалась ко мне вновь и вновь, а я совсем не готова к новой жизни. Я абсолютно ничего
не воспринимала из того, что видела на экране. И тут зазвонил телефон.
– Сашка, немедленно включай телевизор, – раздался голос Глеба. – РТР! – И он бросил
трубку.
Я переключилась на второй канал. Там как раз заканчивались «Вести», и вдруг я
увидела Глеба. Он стоял возле театра, а молоденькая корреспондентка спрашивала у него,
правда ли, что он получил какой-то приз. От волнения я не разобрала даже, о чем речь.
Он обворожительно улыбнулся и скромно ответил:
«Да, получил». И добавил, что счастлив. Это очень почетный приз. И на этом все кон-
чилось. Пошла реклама.
И тут же опять зазвонил телефон. Ульяша.
– Санька, поздравляю! Я так за тебя рада!
– Уля, – взмолилась я, – что это было? Какой приз, я не поняла…
– В Чехии Глеба назвали лучшим иностранным актером года.
– В Чехии?
– Ну он же был в Праге, ты сама говорила!
– Ну да, с театром. Он там заменил Юльского в «Горе от ума»… Неожиданный ввод…
И тут только до меня дошло. Премьер их театра Юльский чем-то отравился, и Глеб
заменил его в роли Чацкого. Он говорил, что имел большой успех, так радовался, а потом, в
Москве, ему больше не дали сыграть Чацкого, и вот теперь…
– Уля, неужели это приз за Чацкого?
– Я точно не знаю. А что он еще там играл?
18
– Да ничего, только Репетилова в двух первых спектаклях, а потом Чацкого…

– Ну вот! Чехи смогли оценить его диапазон! Сперва Репетилов, а потом Чацкий! Это
действительно класс! Я помню, Чацкого когда-то дивно играл Никита Подгорный, а потом он
же через много лет блистательно сыграл Репетилова. А твой Глеб умудрился за одну неделю
все провернуть. Поздравляю, Сашка, это здорово! Но, боюсь, Юльский его со свету сживет!
– Теперь уже не сживет! Теперь Глеб настоящая звезда! Улька, я так счастлива, так
счастлива! Все, не могу больше телефон занимать, вдруг Глеб прозвонится, это он мне велел
включить телевизор!
Едва я положила трубку, как телефон снова зазвонил.
– Сашенька, поздравляю! Страшно рада за вас с Глебом! – Это была Ангелина Семе-
новна, педагог Глеба по ГИТИСу. Она всегда его обожала, верила в его звезду, как она сама
говорила. – Вот видите, Саша, мои пророчества сбылись. От всей души радуюсь за вас обоих.
Долго пришлось ждать признания, но лучше поздно, чем никогда. Это и ваша заслуга!И обя-
зательно передайте мои поздравления Светлане Георгиевне.
Я похолодела. А вдруг она еще не в курсе? Это будет смертельная обида! К счастью,
Ангелина Семеновна не стала долго болтать. Я сразу набрала номер свекрови, но у нее было
глухо занято. Значит, кто-то ей уже звонит. Тогда я позвонила бабушке.
Как же она радовалась за меня! Сама она не видела «Вестей», но сказала, что непре-
менно посмотрит следующий выпуск. И тут же позвонили в дверь. Это была Лика, соседка
со второго этажа.
– Саша, ты видела? Класс! Молодец Глеб! Поздравляю! Он дома?
– Нет, он мне позвонил в последний момент, велел включить телевизор, и все.
– Сашка, ты что такая очумелая?
– Сама не знаю, столько всего сразу свалилось хорошего, а я не привыкла…
– Кончай эту фигню! Надо радоваться жизни, раз такое дело! Между прочим, у тебя
выпивка есть?
– Ты хочешь выпить? – удивилась я.
– Дело не во мне, хотя есть повод, но я просто уверена, что Глеб притащит целую кодлу,
чтобы обмыть радостное событие!
– Он бы меня предупредил… – растерялась я.
– Ладно, я сейчас Виктора сгоняю, он все купит!
– Лика, у Глеба сегодня съемки, вряд ли он кого-то притащит…
В дверь опять позвонили. Это явился Гена, школьный друг Глеба, живущий неподалеку.
– Александра, Александра, – с порога запел он, – этот парень наш с тобою, ты вгля-
дись в его лицо! Что бы ни было в начале, миновали все печали! Но гляди, не потеряй ты
обручальное кольцо!
– Ну ты даешь! – восхитилась Лика. – В своем репертуаре!
Гена обожал переиначивать тексты известных песен. Иногда это получалось очень
смешно, а иногда вполне топорно. Работал Гена менеджером в какой-то фармацевтической
фирме, хотя в свое время окончил энергетический институт.
– Сашка, у тебя выпить есть? По такому поводу грех не выпить!
– Что я говорила! – с торжеством воскликнула Лика.
– У меня есть початая бутылка! – вспомнила я.
– Бутылка чего? – деловито осведомился Гена.
– Водки.
– Годится по рюмашке дернуть! А напиваться ни-ни! Только в субботу вечером можно
напиться со спокойной совестью.
– А в пятницу, что ли, нельзя? – удивилась Лика.
19
– Мне – ни-ни! В субботу утром работаю, капиталисты чертовы эксплуатируют на пол-

ную катушку!
– Саш, ну так что, Виктора гнать за водкой?
– Не надо, Лика, у меня и денег нет, – соврала я. Мне вовсе не хотелось сегодня шумной
попойки.
Тем более у Глеба завтра спектакль. Я просто мечтала что он придет домой и мы вдвоем
порадуемся успеху, поговорим… Я ведь еще не успела рассказать ему о бабушке. Но моей
мечте не суждено было сбыться. Едва я выпроводила добряка Гену и веселую соседку, как в
дверь опять позвонили – и на пороге возникла Светлана Георгиевна с букетом красных роз
и огромным тортом:
– Саша! Будем праздновать! Что я тебе на днях говорила? Вот оно! Наконец-то! Теперь
Глеб им всем покажет! Этот Юльский небось лопнет от зависти или уже лопнул! А где Глеб?
– Не знаю. На съемках, скорее всего, у него по плану съемки, но вообще уже скоро
должен вернуться.
– Саша, ты подала заявление об уходе?
– Подала, более того, уже завтра не пойду на работу!
– Вот и слава богу! Я верила, я всегда верила, что мой единственный сын… Саша,
поставь цветы!
Я покорно занялась розами. При ближайшем рассмотрении они оказались не очень
свежими и вряд ли достоят до завтра, но я промолчала. Да это и неважно. Сама не знаю
почему, но я опасалась, что свекровь сейчас спросит меня о том, кто такая Мария Львовна
из Израиля, но она, видимо, забыла о ней.
И отлично. Мне совершенно не улыбалось обсуждать с ней всю эту историю. Тем более
что Глеб еще ничего не знает.
– Саша, а ты знала об этой премии? – как бы мимоходом осведомилась Светлана Геор-
гиевна.
– Не имела ни малейшего понятия. Я просто вдруг увидела Глеба по телевизору.
– Я тоже! Но почему Глеб нас не предупредил, мог бы хоть позвонить!
– Наверное, ему было некогда!
Мою свекровь нельзя назвать абсолютным монстром, нет, но она до такой степени
обидчива и ревнива, что во избежание скандалов и истерик действительность все время при-
ходится чуть-чуть подправлять, что меня просто угнетает. Я страшно устаю все время быть
начеку.
– Но мы ему это простим, да, Светлана Георгиевна?
– Еще бы! Главное, что мы узнали!
– А я вам кинулась звонить, но у вас было занято, – сказала я чистую правду.
– Да, у меня сразу телефон перегрелся! – Она ликовала. – Саша, знаешь, я не очень-
то поняла, что это за премия? – вдруг призналась свекровь, что было ей несвойственно. –
У меня голова кругом пошла.
– У меня тоже! Мне Ульяша объяснила.
Ульяшу Светлана Георгиевна терпеть не может.
Они друг другу противопоказаны. Но на сей раз Светлана Георгиевна промолчала.
Слишком была рада.
Телефон не умолкал. Похоже, вся Москва сегодня смотрела «Вести». И телевизор про-
должал работать.
Светлана Георгиевна пыталась на других каналах поймать вожделенную информацию,
но удалось ей это лишь на канале «Культура». Там повторили тот же сюжет.
– Может, нехорошо так говорить, но до чего же красив мой сын, – с гордостью сказала
счастливая мать.
20
– Не стану спорить, – улыбнулась я.

– Саша, в квартире необходимо сделать ремонт!
– Я знаю. Но у меня нет денег. Вот когда Глеб вернется из Италии, может, удастся…
– Глеб едет в Италию? – нахмурила брови свекровь.
Кажется, я дала маху. Он не удосужился сообщить об этом мамочке.
– Да, это вчера выяснилось. Его пригласили сниматься в каком-то фильме, я и сама еще
ничего толком не знаю… Он мне сказал об этом только сегодня утром, когда я уже убегала…
– попыталась я выгородить мужа. – Он придет и все расскажет.
– А ты почему мне не сообщила?
– Но я просто не успела! Пришла с работы, а потом началась эта свистопляска.
– Ты называешь свистопляской успех своего мужа?
О господи, дай мне силы!
– Светлана Георгиевна, я хотела сначала сама хоть что-то узнать подробнее, а потом
непременно позвонила бы вам.
– Да, кстати, а кто такая Мария Львовна из Израиля?
Но в этот момент дверь распахнулась и в квартиру ввалился Глеб с охапкой желтых
тюльпанов.
– Сашка! – закричал он. – Живем! О, и мама тут!
Я повисла у него на шее:
– Глебка, поздравляю, я так счастлива!
– Саша, ты сломаешь ему шею! Ты не такая уж пушинка!
– Своя ноша не тянет! – рассмеялся Глеб. Он выглядел совершенно счастливым, глаза
сверкали. – Уф, я еле отмотался от пьянки, завтра с самого утра встреча с корреспондентом
«Вечерки», надо быть в форме. Но есть хочу смертельно! Сашка, откуда розы?
– Это я принесла. Пусть первые цветы у тебя будут от мамы.
– Спасибо, мамуля, ты у меня неподражаема!
– Я еще и торт принесла, сейчас попьем чайку!
– Торт? Ох нет, мне бы чего-нибудь посущественнее, сладкого не хочется.
Светлана Георгиевна обиженно сдвинула брови.
– А я вот с удовольствием тортика съем, – поспешила я ее успокоить. – Он, наверное,
классный!
– Ну тебе-то на ночь есть торт не очень полезно, – не удержалась свекровь. – Тебе не
мешает похудеть.
Глеб сделал мне большие глаза: мол, крепись, это надо пережить как стихийное бед-
ствие.
Я взяла себя в руки.
– Ничего, начну худеть с завтрашнего дня, какая разница. Жалко, чтобы такой торт
пропадал, вы ведь тоже от него не откажетесь, правда?
– Ладно, попробую кусочек, мне его очень рекомендовали, сказали, что это самый луч-
ший.
Торт и вправду был вкусный, так что даже Глеб, умяв две куриные ноги с рисом, риск-
нул его отведать и пришел в восторг:
– Мама, торт – мечта! Только он очень большой, ты возьми с собой, завтра утром кофе
попьешь. Сашка, заверни маме торт, я ее отвезу, а то уже поздно.
Светлана Георгиевна от неожиданности чуть не поперхнулась, но отказываться не
стала. Хотя в душе наверняка затаила обиду – обожаемый сын недвусмысленно дал понять,
что ей пора домой.
Глеб вернулся очень быстро.
21
– Здорово я маму сплавил, а то она, по-моему, собиралась у нас ночевать. Сашка, род-
ная, неужели свершилось?
– Кажется, да. Ох, Глеб, я чуть с ума не сошла от радости. А как ты узнал?
– Мне сообщил наш главный, позвонил на студию, поздравил. Снизошел, как гово-
рится. Я просто отпал! Ушам своим не поверил. Помчался в театр, а там меня уже телеви-
дение отловило. Кто-то сообщил по Интернету, кажется, да какая разница! Ты подала заяв-
ление?
– Уже завтра не пойду на работу! – ляпнула я и тут же сообразила, что завтра с утра
должна быть у бабушки. – Вернее, завтра еще пойду передавать дела… – И почему я опять
соврала?
– Да? Значит, ты не такой уж ценный кадр! – засмеялся Глеб. – Я вообще не понимаю,
какой из тебя бухгалтер…
– Видно, не очень хороший, – радостно согласилась я. – Глеб, ты знаешь, я хотела тебе
сказать…
Но он меня не слушал.
– Сашка, как ты считаешь, в чем мне завтра пойти на интервью?
– В каком смысле?
– В прямом, в каком же еще? Что надеть?
– А это так важно?
– Конечно, важно.
– Тогда надень костюм с галстуком.
– Утром? Глупо. Тем более этот костюм я уже не могу видеть…
– Тогда надень голубой свитер, он так тебе идет…
– М-да, выбор у новой звезды невелик, – засмеялся он, но в его смехе чувствовалась
горечь.
– У меня есть двести пятьдесят долларов, давай рано утром что-нибудь купим!
– Что мы купим рано утром? Бред, Сашка. Ладно, не в этом счастье… А голубой свитер
чистый?
– Только вчера постирала.
– Вот и отлично. А может, лучше серый пуловер с голубой рубашкой. Все-таки уже
весна…
– Можно и так. Подлецу все к лицу.
И тут вдруг опять телефон словно с цепи сорвался.
Актерская братия уже прознала. А ночное время для нее не помеха. В результате, когда
мы наконец легли, я уже не стала ничего рассказывать Глебу. А просто решила привести
бабушку к нему за кулисы и поставить перед свершившимся фактом. Если же не получится,
расскажу завтра вечером, а в субботу она придет к нам в гости.
Утром рано Глеб умчался на встречу с журналистом или журналисткой, не знаю. А
я, прибравшись, вышла из дому, чтобы ехать к бабушке. По-прежнему красные буквы на
гаражах вопили: «Хочу бабу на роликах!» И солнышко пригревало. Хорошо! Я блаженно
зажмурилась. Весна! Новая жизнь!
– Ой, женщина, извините, вы в этом доме живете? – спросила меня молоденькая дев-
чушка в ярко-красной куртке, розовой юбке и розовых колготках.
– Да, а что?
– Вы не в курсе, говорят, в этом доме живет Ордынцев?
– Кто? – поперхнулась я.
– Ну, Глеб Ордынцев, артист!
– Ах, Глеб Ордынцев… Да, живет.
– А вы его знаете?
22
– Ну так, немного…
– А жену его знаете?
– Жену? Видела пару раз…
– Да? Говорят, она такая чувырла!
– Чувырла? – задохнулась я. – Кто вам сказал?
– Да не знаю, все говорят. В каком подъезде они живут?
– А вам зачем? – поинтересовалась я.
– Как – зачем? Я от него фанатею! Мне надо знать!
– А я вот не фанатею и ничего не знаю!
– Ну женщина, вы чего? Сами же сказали, что знаете. Ну хоть подскажите, в каком
подъезде, вам жалко, что ли?
– Да зачем тебе? Будешь под дверью торчать и мешать людям жить? – не на шутку
разозлилась я.
– Почему – мешать? Просто хочу посмотреть, как он живет… и все. Ну, может, смогу в
магазин для него сгонять или еще что… А вы не хотите говорить, не надо. Я все равно узнаю!
Девчонка дернула плечиком и пошла прочь.
А у меня настроение испортилось безвозвратно. Я чувырла? Значит, обо мне уже суда-
чат? Говоря, что я не пара красавцу Глебу Ордынцеву? Нет, ну надо же, какое мерзкое уни-
зительное слово – чувырла!
– Сашенька, что с тобой? – воскликнула бабушка, едва я переступила порог квартиры
на улице Вахтангова. – Что-то стряслось?
– Бабушка, мне сегодня сказали, что я чувырла.
– Чувырла? – переспросила бабушка.
– Да, именно.
Бабушка вдруг как-то молодо рассмеялась. Я в недоумении на нее уставилась. Что же
тут смешного?
– Нет, Саша, ты совсем не чувырла, а разве что немножко лахудра, но в этом есть опре-
деленный шарм. И этим ты мне напоминаешь Веню.
– Разве мужчина может быть лахудрой?
– Наверное, про мужчин такого типа говорят как-то иначе, но главное, что ты меня
поняла. Тебе просто надо чуточку заняться собой, да мы уже и встали на этот путь. Скоро
явится Верочка. Кстати, я видела вчера твоего мужа. Он и вправду фантастически хорош.
Эти глаза… Дивные волосы… Наверное, мягкие?
– Как шелк, – вздохнула я.
– У тебя тоже прекрасные волосы. У меня в юности были точно такие же и так же
крупно вились. Вот ты приедешь ко мне, я покажу тебе свои фотографии в молодости. Ты
очень похожа на меня, только у меня никогда не было таких огромных глаз. Вы с мужем оба
очень глазастые, – засмеялась она. – И вообще, в вас много общего даже внешне, это значит,
что вы – хорошая пара.
– Ну где мне до него!
– Саша! Чтобы я никогда этого больше не слышала. Если тебя привести в порядок, ты
будешь потрясающе интересной женщиной.
В дверь позвонили.
– А вот и Верочка. Сейчас начнем приводить тебя в порядок!
При виде моих рук Верочка огорченно покачала головой.
– Такое впечатление, что вы все время чистите свеклу, – вздохнула она.
– Угадали, – смутилась я. – Мужу врач прописал два месяца пить свекольный сок. Вот
я и испортила руки.
23
– Боже мой! – воскликнула бабушка. – У тебя нет соковыжималки? И резиновых пер-

чаток?
– Ничего, все поправимо! – решила успокоить нас Верочка.
Вместо двух часов она провозилась со мной почти три, но к концу этой пытки руки мои
приобрели совершенно потрясающий вид. Длинные розовые ногти и почти совсем отбелен-
ная кожа были наградой за долгие страдания.
– Какая красота! Но как же с такими ногтями можно что-то делать по дому? – расте-
рялась я.
– Перчатки! Это прежде всего! – сказала Верочка. – И никакой свеклы! Ничего, вы
привыкнете! Уверяю вас! Только имейте в виду, через две недели надо будет делать коррек-
цию. Позвоните мне, я к вам приеду! И обязательно мажьте руки кремом, не забывайте!
Я просто глаз не могла оторвать от своих ногтей.
Когда-то в молодости я делала регулярно маникюр, но все равно такой красоты у меня
не было. Вот и сделан первый шаг на пути от чувырлы к нормальной женщине. И не просто
женщине, а жене звезды Когда Вера ушла, мы с бабушкой перекусили и она сказала:
– Сашенька, детка, я не очень хорошо себя чувствую…
– Что? Что такое? – всполошилась я.
– Ничего особенного, просто мне уже семьдесят девять лет. И я хочу вечером пойти
в театр. Поэтому в магазин ты уж сходи сама. Я дам тебе свою кредитную карточку, и ты
купишь все, что сочтешь нужным.
– Карточку? – испугалась я. – Но я не умею с ней обращаться.
– Тут нет ничего сложного. Ты просто скажешь, что заплатишь карточкой, только и
всего.
– Бабушка, а может, не надо? В конце концов, у меня все, в общем, есть, у нас в дра-
матический театр на рядовой спектакль никто особо не выпендривается, а когда вам станет
лучше, мы пойдем вместе… И потом, я вообще не хочу… Ну их к бесу, эти шмотки, лучше
я побуду с вами…
– С тобой! – поправила меня бабушка.
– У меня не всегда получается, но я привыкну.
– Нет-нет, Саша, ступай в магазин, а я пока полежу, отдохну.
– Но я не знаю, куда идти.
– Мне сказали, что тут рядышком на Смоленской хороший магазин. Вот туда и пойди.
– Но там, кажется, все безумно дорого.
– Сашенька, уверяю тебя, что на хорошее платье и туфли денег хватит, – улыбнулась
бабушка. – Иди, иди, деточка, а я полежу.
Казалось, она хочет от меня избавиться. Неужто ей так плохо? Но в таком случае никак
нельзя оставлять ее одну.
– Бабушка!
– Иди, Саша, доставь мне такое удовольствие!
Мне ничего не оставалось делать, только уйти. Я вышла на Арбат и медленно побрела в
сторону Смоленской. Мне совершенно не хотелось сейчас заниматься тряпками. Но бабушка
этого требует. Она сама всегда так элегантно одета, несмотря на возраст, и ей неприятно
видеть свою внучку в затрапезье, чувырлой. Значит, надо пойти и что-то купить.
Смоленский пассаж построен уже довольно давно, но я там еще ни разу не была, как,
впрочем, и в других шикарных местах Москвы. Я их, сказать по правде, немного побаива-
юсь. Видно, сказывается мое челночное прошлое. Но в роли звездной жены мне, наверное,
придется все это освоить. Первое, что бросилось в глаза на подходе к Смоленскому пассажу,
это фантастически красивые современные светильники в витрине. Боже мой, вот купить бы
такую настольную лампу… или нет, лучше вон тот торшер, в виде конуса… Дура и корова,
24
сказала я себе. Да у тебя в квартире надо менять все! От унитаза до кастрюль. А такой тор-
шер небось полремонта стоит!
Ничего, вот начнет Глеб сниматься по всему миру, тогда и куплю себе такой торшер,
только сначала сделаю ремонт. Думаешь, он будет сниматься по всему миру? – спросила я
себя. Не сомневаюсь! Да покажите мне в Голливуде актера красивее моего Глеба! Я лично
таких не знаю! Но мировой звезде надо соответствовать, и я решительно вошла в Смолен-
ский пассаж. Там было шикарно. И безлюдно.
Наверное, цены умопомрачительные. Но раз бабушка настаивает, попробую! Я огляде-
лась. Рядом был меховой магазин. Я, конечно, замерла перед ним, но входить не стала. Весна
все-таки. На эскалаторе я поднялась на второй этаж. И вошла в первый подвернувшийся
магазинчик. Девушка-продавщица глянула на меня и тут же утратила ко мне всякий интерес.
Видно, сочла просто зевакой, которой конечно же не по карману их роскошный товар. Это
было неприятно, и я сразу вспомнила героиню Джулии Роберте из моего любимого фильма
«Красотка». Но меня пока никто не гнал, никто мне не хамил, меня просто не замечали. Ну
ничего, сейчас эта девица заговорит по-другому.
– Девушка, – решилась я, – мне нужно платье, желательно черное.
Она повернулась ко мне:
– К сожалению, на вас ничего нет, у нас только маленькие размеры.
Я думала, она скажет, «а вы знаете, какие у нас цены?» или что-то в этом роде, но
такое…
– А какие у вас размеры? – растерянно пробормотала я.
– Не больше сорок шестого.
– И куда же мне обратиться?
– Попробуйте заглянуть вон туда. – Девушка указала на магазин напротив.
– Спасибо.
– Только там все очень дорого, – сочла своим долгом предупредить продавщица.
В невежливости ее не упрекнешь, но все равно мне было противно. Не махать же перед
ее носом бабушкиной кредитной карточкой. И я пошла туда, куда она мне показала. Там все
повторилось. Заинтересованный взгляд тут же сменился холодным безразличием. Я решила
пока ничего не спрашивать, просто посмотреть. Но то, что я видела, мне совершенно не
нравилось. Не сказала бы, что вещи тут много лучше, чем в турецких лавчонках. Только
понту больше. И все же я решилась спросить:
– У вас есть хорошее черное платье на меня или костюм?
– А вы знаете, какие у нас цены?
– Безусловно!
– Тогда могу предложить вам вот это!
Она сняла с вешалки черное вечернее платье, все расшитое блестками.
– Нет, это не годится. Мне нужно то, что называется «маленькое черное платье», пони-
маете? Не длинное, не слишком открытое, без блесток, строгое и элегантное. Можно костюм
или платье-костюм.
Продавщица, кажется, поняла, что я не случайно забредшая сюда тетка с базара.
– К сожалению, черного ничего нет, но могу предложить темно-синий костюм.
Костюм был такой красивый, что у меня даже сердце замерло.
– Нравится?
– Очень.
– Будете примерять?
– Обязательно!
25
Я чуть не расплакалась. Костюм сидел на мне ужасно. Юбка едва сошлась в талии, но
это бы еще с полбеды, в крайнем случае можно чуть-чуть расставить, перешить крючок, но
жакет – это была катастрофа.
– Извините, а на номер больше есть?
– Нет, это единственный экземпляр.
– Жалко. Может, что-то еще есть в таком же роде?
– Могу предложить вот это платье.
Оно оказалось темно-бордовым, а я этот цвет просто ненавижу.
– К сожалению, ничего больше на вас нет.
Она не сказала ни одного дурного слова, но мне показалось, что это прозвучало как:
«На такую толстую корову приличных вещей не шьют».
К черту. Не больно-то и хотелось! Больше я эту пытку терпеть не намерена! Пойду в
театр в своем сером костюме. Он вполне приличный, и мне в нем уютно. Ну их, эти шикар-
ные бутики. Не для меня они!
Я выбежала на улицу. К черту, к черту, к черту!
Бабушка там одна, ей плохо, а я тут шмотки дурацкие меряю!
И я бегом припустилась обратно на улицу Вахтангова. Дверь мне открыла незнакомая
старуха:
– Вы Саша?
– Да! А что с бабушкой?
– Она уснула! Давайте знакомиться, я подруга Маруси.
– Кого? – не поняла я.
– Я всю жизнь зову ее Марусей, – улыбнулась старуха. – А я хозяйка этой квартиры,
меня зовут Инна Кирилловна, очень рада познакомиться, много о вас слышала.
– Бабушке плохо?
– Ничего, она приняла лекарство, чем-то побрызгала себе в рот, и ей стало легче. Астма
– такая ужасная штука… Она говорит, что в своей пустыне просто забывает о ней. Ей вреден
другой климат. А я смотрю, вы что-то без покупок? Маруся сказала, вы пошли по магазинам.
– Ничего не нашла. И потом, мне как-то тревожно стало…
Мы разговаривали шепотом.
– Саша, пойдемте на кухню.
– Может, я просто домой поеду…
– Нет-нет, Маруся мне этого не простит. Пусть она отдыхает, а мы с вами покалякаем за
чашечкой кофе. Почему же вы ничего не купили? Я-то надеялась, вы будете нам с Марусей
обновки демонстрировать. Боже, Саша, в прихожей не очень светло, я и не разглядела вас,
до чего ж вы похожи на молодую Марусю, просто одно лицо. И волосы… Я всю жизнь ее
волосам завидовала! Вы ведь не завиваетесь, нет?
– Нет, что вы, я всегда хотела иметь прямые волосы.
– А я, наоборот, вьющиеся. Человек никогда не бывает доволен тем, что имеет. Только
вот глаза у вас красивее, чем у Маруси. Больше гораздо. Вы мисс Глазастик! Слыхали про
такую?
– Конечно! Мой папа всегда звал меня мисс Глазастик. Это ведь из какого-то амери-
канского романа, верно?
– «Убить пересмешника», так он назывался. Тогда его вся страна читала. А потом был
еще фильм с Грегори Пеком. Ах, какой потрясающий мужчина! Вообще, раньше в кино были
потрясающие мужчины. Грегори Пек, Кэри Грант, Гэри Купер, Марлон Брандо, Жан Маре!
А теперь… Вот, например, вам кто нравится из киномужчин?
– Джордж Клуни, наверное. Очень красивый.
26
– Ну нет, он красавчик, и все. Ничего потрясающего в нем нет. И актер в общем-то

никакой.
– А еще мне Хью Грант нравится.
– Голубоглазеньких любите? – улыбнулась старая женщина.
– Не в этом дело, он актер прекрасный…
– Ох, а мне Маруся говорила, что ваш муж тоже актер, и очень красивый, да?
– Да, – с гордостью ответила я. – Очень. Вот скоро начнут показывать один сериал, у
него там главная роль!
– И наутро он проснется знаменитым?
– Надеюсь.
Она ласково улыбнулась:
– Вы очень любите мужа, да?
– Очень, – призналась я.
– Это прекрасно! А у вас случайно нет с собой его фотографии?
– Нет, к сожалению.
– А когда начнут показывать сериал?
– Кажется, в начале мая.
– Саша, пожалуйста, позвоните мне накануне, не хотелось бы пропустить. А кого же
он там играет?
– Сыщика.
– Очередного мента? – разочарованно протянула Инна Кирилловна.
– Нет, бывшего мента, а ныне частного сыщика. Там очень приличный сценарий был,
а уж как получится…
– Ну главное в таких фильмах – актер. Если он прозвучит, то успех обеспечен.
– А вы, я вижу, любите кино.
– Обожаю! Всю жизнь обожала, и на старости лет тоже. Помню, каким событием бывал
кинофестиваль в Москве! Моя подруга была членом Союза писателей и доставала мне або-
нементы в Дом литераторов.
Правда, там из пяти фильмов только один можно было досмотреть до конца, но все
равно это был праздник. Помню, с какими трудами я выменивала билеты, чтобы посмотреть
в Лужниках «Аферу» с Редфордом и Ньюменом. Кто же мог знать, что жизнь так переме-
нится и эту «Аферу» будут то и дело гонять по телевизору… Вот еще Пол Ньюмен, какой
был мужчина!
– Ну конечно, Инночка опять о мужчинах! – раздался вдруг голос бабушки.
Я вскочила:
– Бабушка, как ты?
Она была бледная, губы синие. Я испугалась:
– Бабушка, тебе не стоило вставать.
– Ничего, ничего, мне уже лучше. Боюсь только, в театр я не смогу пойти.
– Ничего страшного, лучше полежи сегодня, а завтра… Инна Кирилловна, завтра
бабушка обещала прийти к нам, может, и вы с нею придете? – предложила я от чистого
сердца.
– Нет-нет, это ни к чему. Это ваше семейное дело. Как-нибудь в другой раз. А в театр
тебе и вправду лучше не ходить, Маруся. Твой вид мне не нравится.
– Саша, детка, а ты купила что-нибудь?
– Бабушка, прошу тебя, ляг!
– В самом деле, Маруся, ляг, а мы с Сашей тебе что-нибудь вкусненькое сготовим.
– Я ничего не хочу, а вот прилечь прилягу, голова что-то кружится.
Я помогла бабушке лечь, укрыла ее пледом.
27
– Так что ты купила, Саша?

– Ничего, бабушка.
– Но почему?
Я рассказала о своих попытках в Смоленском пассаже.
– Слушайте, это бред! – воскликнула Инна Кирилловна. – Тратить сумасшедшие
деньги на барахло, которое на самом деле покупается в Турции на базаре, а продается здесь
под маркой Диора!
– Инна, ну откуда ты можешь это знать? – подняла брови бабушка.
– Уж я-то могу! А вам, Саша, я посоветую обзавестись лучше хорошей портнихой! И
даже могу порекомендовать одну женщину, она потрясающе шьет! Каждое платье – шедевр!
Я вот вам сейчас покажу одно ее платье!
И Инна Кирилловна вышла из комнаты.
– Сашенька, это ужас! – прошептала бабушка. – Приготовься увидеть нечто кошмар-
ное. Только не показывай виду, ради всего святого, восхищайся!
Инна Кирилловна вернулась, неся на плечиках платье из черного шелка с вышитым на
плече ярко-красным букетом. Такие же цветы, только помельче, были вышиты по подолу. И
каждый цветок в середке был еще украшен бисериной.
– Ну как, Саша, нравится?
– Просто восторг! – с чувством проговорила я.
– Это было сшито на мое семидесятипятилетие! Как видите, тут еще и дивная вышивка,
и потом, по крайней мере есть гарантия, что ты не встретишь женщину в таком же туалете,
а это очень важно! Вам правда нравится?
– Очень! Но это ведь нельзя надеть несколько раз, платье такое броское, – робко заме-
тила я.
– Ну вышивка может быть и поскромнее.
– А без вышивки она не шьет?
– Нет! Это ее индивидуальный стиль! Дочери одной моей подруги она вышила на пла-
тье павлина, это было ослепительно!
– Инночка, Саше павлин не пойдет, – с улыбкой проговорила бабушка. – Он ее просто
убьет, это только для жгучей брюнетки.
– Да я знаю, ты всегда мой вкус не одобряла, – махнула рукой Инна Кирилловна. – Ну
не хотите, как хотите! Маруся, ты в театр точно не пойдешь?
– Боюсь, что нет.
– Тогда, может быть, я могу пойти? Саша, это удобно?
– Да, конечно, это удобно! – обрадовалась я. – Там два билета, вам есть с кем пойти?
– Ну разумеется. Я приглашу Сергея Ипатьевича, он такой театрал…
– Вот и хорошо, а я лучше побуду с бабушкой.
– Саша, если вы останетесь с Марусей, я схожу в парикмахерскую, надо же привести
себя в приличный вид.
– Да-да, Инночка, непременно сходи к парикмахеру! – посоветовала подруге бабушка. –
А вечером все мне расскажешь и не забудь купить программку.
Инна Кирилловна первым делом позвонила Сергею Ипатьевичу, договорилась о
встрече и быстро ушла.
– Какая она энергичная, Инночка, – покачала головой бабушка. – Я у себя в Араде тоже
еще ого-го, а тут расклеилась. Может, к завтрашнему вечеру и очухаюсь. Очень мне хочется
побывать у тебя дома, познакомиться с твоим мужем… Саша, мне нелегко говорить сейчас,
лучше помолчать, а ты расскажи мне что-нибудь, хорошо?
– Я не знаю, что рассказывать, – растерялась я.
– Ну, к примеру, расскажи, как ты с Глебом познакомилась.
28
– С Глебом? В ГИТИСе мы познакомились. Он был уже на третьем курсе, а я на пер-

вом… За ним все девчонки ГИТИСа бегали. Мне моя подружка все уши прожужжала –
Ордынцев то, Ордынцев се, а один раз я опаздывала на занятия и уже перед самым входом
поскользнулась и шлепнулась в лужу, а он помог мне подняться. Я как на него глянула, так
и обомлела. Но, видно, я ему тоже понравилась, и он мне сразу свидание назначил.
Я вдруг отчетливо вспомнила, как у меня колотилось сердце, когда я в тот же день сломя
голову неслась к метро «ВДНХ», где мы должны были встретиться. И конечно, примчалась
раньше времени.
Глеба еще не было, я спряталась за какой-то палаткой. В те годы их было еще совсем
немного. Он появился с опозданием минуты на три и, убедившись, что меня еще нет, вздох-
нул с явным облегчением. Я выждала минутку и на подгибающихся ногах направилась к
нему. Он так просиял, что все мои страхи улетучились сразу. Мы гуляли с ним часа два по
аллеям Ботанического сада, была поздняя осень, но день выдался теплый и безветренный.
Мы говорили не умолкая, оба словно торопились выложить друг другу все о себе. Я как сей-
час помню запах прелых листьев и ощущение счастья, вернее, радости жизни. В Ботаниче-
ском саду в эти часы было совсем безлюдно и почти темно, но мы даже не сделали попытки
поцеловаться, мы просто как два дурака бродили по аллеям, держась за руки и беспрерывно
чему-то смеялись. Потом наскребли денег на жареные пирожки с повидлом, запили их гази-
ровкой из автомата – и Глеб поехал провожать меня на другой конец города, я тогда жила с
родителями на Ломоносовском проспекте. И мы долго еще стояли в подъезде, пока нас не
застал там папа, который возвращался с какого-то собрания. Он был чуть-чуть навеселе и
тут же пригласил Глеба к нам, не желая слушать никаких возражений. А мама накормила
нас ужином, удивленно поглядывая на меня. Когда Глеб наконец ушел, шепотом назначив
мне свидание на завтра, мама сказала:
– Ах, Сашка, ты с ним еще наплачешься. Но я тебя понимаю, он очень хорош, а годам
к тридцати будет вообще неотразим.
А папа сказал:
– С таким парнем нельзя быть никем, – и, заметив мой непонимающий взгляд, добавил:
– Если хочешь быть с ним долго, ты должна состояться как личность.
Может, я что-то путаю и папа сказал это в другой раз, даже наверное, скорее всего, тогда
я шумно возмутилась вмешательством родителей в мои личные дела, фыркала как дура: мол,
подумаешь, большое дело, погуляла вечерок с третьекурсником! Но я поняла, что Глеб роди-
телям понравился, а на другой день выяснилось, что и он в восторге от них.
И почему я вдруг сейчас вспомнила ту папину фразу? Я с тех пор никогда ее не вспо-
минала, а сейчас она отчетливо всплыла в памяти. «Ты должна состояться как личность!»
А разве я состоялась? Кто я? Жена, и только. Но разве этого мало? И потом, наверное, папа
имел в виду не профессию, а что-то другое? Или я ошибаюсь? Впрочем, мало ли что говорят
взрослые влюбленной девчонке. Вот мамины слова о том, что я намучаюсь с Глебом, разве
они сбылись? Она ведь имела в виду, что такой красивый парень будет у женщин нарасхват,
что он станет изменять мне направо и налево. Но насколько я знаю, это не так. И Глеб совсем
не бабник, несмотря на то что женщины, конечно, заглядываются на него, более того, мрут
как мухи. И я совершенно точно знаю, что он меня любит, что у него нет от меня секретов.
Конечно, я допускаю, где-нибудь на гастролях под шумок, как говорится, он с кем-нибудь и
переспал, но я ведь об этом ничего не знаю и никакие «доброжелательницы» никогда ничего
мне не доносили. А когда погибли мои родители и я полгода не помню как жила, что только
Глеб не делал, чтобы смягчить мою боль, а когда я потеряла ребенка, он страдал не меньше
меня, сознавая свою косвенную вину. Нет, я никогда не мучилась с ним.
29
Просто время было уж очень нелегкое, многим пришлось пожертвовать, но я вовсе

не считаю это жертвой. Надо было как-то выживать, вот мы и выживали, а кому больше
досталось, это неважно. И потом, женщины выносливее мужчин.
– О чем ты задумалась, детка? – тихо спросила бабушка.
– Да так, вспомнила молодость.
– Саша, о чем ты говоришь! Чтобы я больше никогда этой глупости не слышала.
Потом вернулась из парикмахерской Инна Кирилловна, мы втроем пообедали, и
бабушка почувствовала себя лучше. А в начале шестого явился Сергей Ипатьевич, удиви-
тельно симпатичный старичок, по-видимому, давний поклонник Инны Кирилловны.
Он пришел с букетиком нарциссов, расцеловал всем нам ручки, а потом вдруг посмот-
рел на бабушку и сказал:
– Марусенька, давай-ка уединимся минут на десять.
– Это еще зачем? – поморщилась бабушка.
– Маруся, не капризничай! – не терпящим возражения тоном заявила Инна Кирил-
ловна.
Я ничего не понимала.
– Саша, давайте выйдем! – приказала она мне.
Пришлось подчиниться.
– Что это значит? – испуганно спросила я.
– Сережа – великолепный врач, он по сей день работает, хотя ему скоро восемьдесят.
– Вы хотите сказать, что…
– По-видимому, ему не понравился Марусин вид.
У меня упало сердце.
– Мне показалось, что бабушке стало лучше.
– Ей вообще не следовало сюда приезжать, ей этот климат противопоказан.
У меня возникло ощущение, что она во всем винит меня.
– Нет, Саша, вы тут ни при чем, вы же ничего вообще не знали, но она ведь могла попро-
сить, допустим, меня, поговорить с вами, все объяснить, а вы бы поехали к ней. Не так уж
плохо было бы проехаться в Израиль. Но ей надо было самой! Ей вообще всю жизнь больше
всех было надо, вот и Венька был такой же, допрыгался до высылки, дочери лишился…
Наконец Сергей Ипатьевич вышел с довольно суровым видом и пригласил нас в ком-
нату:
– Вот что, милые дамы, вынужден вас всех огорчить. Марусе надо немедленно возвра-
щаться к себе. Она просто не может тут оставаться. Это уже не шутки. А ведь предстоит
еще перелет и вся эта нервотрепка в аэропортах и переезд до Арада. Это потребует много
сил, которых у Маруси сейчас нет. А посему, Саша, придется вам взять на себя хлопоты по
обмену билета и всему прочему. Хорошо бы отправить вашу бабушку завтра.
– Завтра суббота, – напомнила бабушка, – не выйдет. Если только завтра ночью…
– Отлично. А до тех пор тебе придется быть дома, никуда не выходить и вести себя
более чем осторожно, Марусенька. А Саша потом к тебе приедет.
– Сережа, ты не преувеличиваешь? – робко осведомилась бабушка.
– Маруся! – поморщился старый доктор.
– Ну что ж, раз ты настаиваешь… Саша, тебя не очень затруднит эта история с билетом?
– Господи, бабушка, о чем ты говоришь! Я сделаю все, что возможно. – Мне хотелось
плакать.
Вскоре Инна Кирилловна с Сергеем Ипатьевичем ушли в театр, а я осталась в полной
растерянности.
– Бабушка, может, я прямо сейчас поеду насчет билета?
30
– Нет, деточка, не стоит. В конце концов, улечу я завтра ночью или послезавтра днем,
не столь уж важно, поверь мне. А сейчас мне не хотелось бы тебя отпускать. Посиди со мной.
– Бабушка, тебе плохо?
– Нет, сейчас уже нет, мне хорошо, я вот гляжу на тебя и чувствую себя счастливой.
– Бабушка, тебе, наверное, вредно много разговаривать.
– Сашенька, в моем возрасте даже просто жить вредно, – ласково улыбнулась она. –
Сейчас мне нормально дышится, и слава богу. Но, похоже, придется и вправду уехать
раньше, как ни жалко. Я бы с удовольствием плюнула на врачебные советы, но у меня в
Араде есть действительно важные дела, которые нельзя бесконечно откладывать.
– Дела? – удивилась я. – Какие дела?
– Я должна составить завещание. Израиль довольно бюрократическое государство, и
это будет не так уж просто. Ты ведь не прямая наследница по документам, к тому же граж-
данка другой страны. Но все это преодолимо. У меня есть молодой друг, Миша Цейтлин, он
юрист, он мне поможет.
– Бабушка, ну зачем, – смутилась я.
– Ax, Сашенька, раньше я тоже думала, что все это не так важно, ведь что мы раньше
могли оставить своим наследникам? Комнату в коммуналке или в лучшем случае квартиру
в хрущобе? Но ведь и такая малость много значила в жизни. А у меня есть какие-никакие
деньги и превосходная большая квартира, которая тоже немало стоит. И всем этим надо рас-
порядиться. А сейчас, Саша, я хочу кое-что тебе отдать. А то, боюсь, начнется суета с вне-
запным отъездом, и еще сейчас мы вдвоем… Будь добра, открой шкаф, там на верхней полке
лежит моя сумочка. Дай ее мне. Вот спасибо. – Бабушка вытащила из сумочки конверт с
надписями на иврите и протянула мне. – Я хотела отдать это тебе в аэропорту, так было заду-
мано, но мало ли что я задумала… Так вот, в этом конверте, Сашенька, кредитная карточка
на довольно существенную сумму.
– Бабушка!
– Саша, тебе ведь очень нужны деньги, а я могу помочь. Не станешь же ты отказы-
ваться!
– Но мне правда неудобно…
– Глупости какие. Я уж говорила, что это безумно приятно – чувствовать себя доброй
феей. Ты пойдешь в банк, и тебя там научат обращаться с этой карточкой, ничего сложного
тут нет, она на твое имя, так что все будет просто. А вот тут две тысячи долларов наличными.
Мне они здесь уже не понадобятся, по-видимому.
– Нет, бабушка, я не могу! Я не хочу! Вам самой они пригодятся. И вообще…
– Не смей говорить мне «вы» и не смей отказываться, слышишь? Поверь, я отдаю тебе
вовсе не последнюю копейку, я отдаю то, что заработал для тебя твой отец, вернее, неболь-
шую часть пока. А после моей смерти ты получишь все. Так хотел Веня, и так хочу я! Не
скажу, что это большое состояние, он же был талантливым ученым, а не воротилой бизнеса.
Но все же… И вот еще…
Она вдруг стянула с пальцев два кольца:
– Возьми эти кольца!
– Ни за что! – твердо ответила я. – Кольца я не возьму ни за что! Они твои, бабушка,
они только твои!
– Саша, не глупи!
– Бабушка!
– Ну хорошо, вот это колечко я оставлю себе, его подарил мне Веня. Он купил его на
свой первый гонорар за какую-то работу, изданную в Англии. А вот это я сама купила в
Париже, видишь, оно очень необычное, и я хочу, чтобы его носила ты. Это не бог весть какая
ценность, но я таких колец больше ни у кого не видела. Надень его!
31
Я давно уже обратила внимание на это кольцо, но спрашивать не решалась, именно

боясь, что бабушка вздумает мне его подарить. И вот теперь… Я надела его на палец и залю-
бовалась. Кольцо было золотое с большим, прозрачным, как вода, плоским камнем, в кото-
ром катался еще какой-то камешек.
– Это я купила у Картье. Горный хрусталь, а нем живет маленький золотой топаз.
Именно живет, ведь он постоянно движется.
– Прелесть, просто чудо!
– Будешь носить?
– У меня нет слов.
– Ну и не надо никаких слов. А кстати, Саша, тебе не нужно сегодня в театр, твой муж
не удивится, что ты не пришла?
– Я поеду к концу спектакля. А он кончится около одиннадцати.
– Как жаль, что я не познакомилась с Глебом.
Впрочем, я сразу по приезде вышлю вам приглашение. Приедете, когда сможете. Я
думаю, он не откажется?
– Ну что ты, конечно нет.
– Вот и чудесно, а сейчас я, пожалуй, посплю полчасика. Ты не уйдешь?
– Бабушка!
– Включи телевизор, чтобы тебе не было скучно, мне это не мешает.
Она почти мгновенно уснула. А я сидела как пыльным мешком прихлопнутая. Две
тысячи долларов и еще кредитка с какой-то внушительной суммой! И все это буквально сва-
лилось с неба. Я это ничем не заслужила. Мне было даже немного страшно. Не может же
светлая полоса жизни начинаться так богато… Это не правильно. Но ведь давно известно
– пришла беда, отворяй ворота. Почему же с радостью не может быть того же? И я опять
вспомнила белую кошку. Но с другой стороны, мне было грустно. Бабушка, которую я почти
сразу ощутила родной, тяжело больна, и мне грустно оттого, что к нашим отношениям при-
мешались деньги. Я и сама не понимала своих чувств. Я, конечно, радовалась деньгам, слиш-
ком я намучилась от их отсутствия, а с другой стороны… И тут я вспомнила поговорку –
разом пусто, разом густо. И почему-то вдруг успокоилась. Пусто было больше десяти лет,
ну и хватит.
Теперь будет густо, слава богу! У меня есть бабушка, и я не хочу ее терять, а значит,
надо поскорее отправить ее домой, в Арад, где ей легко дышится. А для этого надо действо-
вать.
Когда бабушка проснулась, я покормила ее, проследила, чтобы она приняла лекарства,
взяла у нее билет и паспорт, простилась с нею – при этом мы обе слегка всплакнули – и
помчалась в театр. И чуть с ума не сошла от огорчения – вместо «Сирано» сегодня давали
«Горе от ума», и Глеб играл Чацкого. Я ведь никогда его в этой роли не видела. А он, навер-
ное, меня искал… Знакомая капельдинерша впустила меня в зал. Как раз в этот момент Хле-
стова произнесла: «Княгиня, карточный должок!» Слава богу, я хотя бы увижу финальные
сцены. От волнения у меня перехватило горло и я ничего не понимала. Но вот из темноты
вышел Глеб…
Что это? Слышал ли моими я ушами!

Не смех, а явно злость. Какими чудесами
Через какое колдовство
Нелепость обо мне все в голос повторяют!
И для иных как словно торжество,
Другие будто сострадают…
32
Уже при первых фразах я поняла, что Глеб действительно потрясающе играет Чацкого!
Недаром он с юности мечтал об этой роли, а потом, сыграв Репетилова, уже не мечтал даже,
отчаялся… Меня переполняли гордость и счастье. Сейчас уже мало кто из актеров умеет
так дивно читать стихи, иной раз даже знаменитые, всеми признанные корифеи безбожно
уродуют стихотворный текст… Да что далеко ходить, играющий Молчалина Мухин сразу
сбивает ритм, да и у Софьи не очень получается, зато Лиза хороша.
Но все это я фиксирую краешком сознания и с трепетом жду фразы: «Он здесь, при-
творщица!» Она частенько звучит удивительно фальшиво и выспренне.
Но Глеб произносит ее так, что у меня мурашки бегут по спине. Мне делается по-
настоящему страшно. А вдруг Чацкий в этот раз убьет себя? Или Софью?
«Не знаю, как в себе я бешенство умерил!» Боже, как он это произнес! Я стояла у
дверей затаив дыхание. Я знаю «Горе от ума» наизусть и со страхом жду каждой следующей
фразы, которая может таить в себе опасность.
«Молчалины блаженствуют на свете!» Отлично?
Браво, Глеб!
Но вот выходит Фамусов. Его играет Онищенко, блестящий старый актер. Он и сегодня
очень хорош, и, пожалуй, даже лучше обычного, – наверное, его вдохновляет такой партнер,
как Глеб!
Но вот начинается последний монолог Чацкого, «Не образумлюсь… виноват» – и я
от страха покрываюсь холодным потом: сколько тут бывает ложного пафоса, дешевой теат-
ральщины, которой так грешил Юльский, хотя всю роль держал в обшем-то вполне при-
стойно, но на последнем монологе давал себе волю, и его несло. Но Глеб… Каждая фраза
полна такой настоящей боли, такого выстраданного, нетеатрального презрения… Но вот и
знаменитое: «Карету мне, карету!»
Он не выкрикивает это, не заматывается картинно в свою крылатку, нет, этот человек
обессилел, и ему просто нужно поскорее убраться отсюда.
Еще несколько слов Фамусова, и занавес закроется. Я от волнения так сжала кулаки,
что чуть не вскрикнула, новые красивые ногти больно впились В ладони.
Ах! Боже мой! Что станет говорить

Княгиня Марья Алексевна!
И тут в зале начинается нечто невообразимое. То, что принято называть «шквал апло-
дисментов». И еще какой-то истошный женский визг. Артисты выходят на поклоны. Я вижу,
что Глеб пока не отошел от роли, он еще не Ордынцев, он еще Чацкий, но постепенно созна-
ние возвращается к нему – и он сияет. Надо скорее мчаться за кулисы. По дороге меня пере-
хватывает Лидия Борисовна, завлит театра.
– Саша, поздравляю, это великолепно!
– Лидия Борисовна, почему так внезапно?
– Юльский, узнав про премию, запил, а главный решил, что это самый подходящий
момент выпустить Глеба в роли Чацкого. Думаю, теперь Юлик его больше играть не будет.
Эх, раньше бы это сообразить, а то все искания, пусть Ордынцев с его данными Репетилова
играет, так интереснее… Да я за свои шестьдесят лет такого Чацкого и не видела никогда.
Поздравляю! – все это она произносит на ходу, крепко держа меня под руку. – Только,
смотрите Саша, чтобы Глеба сейчас не сожрали!
Я слушаю ее вполуха, я рвусь вперед, но она слегка прихрамывает и не может идти так
быстро, как мне хочется, а сбросить с себя ее руку я не могу. Мне неудобно. Но наконец кто-
то отвлекает ее, и я сломя голову несусь вперед.
33
В зале еще продолжаются аплодисменты. Вокруг много знакомых лиц, кто-то обни-
мает меня, кто-то целует, кто-то насмешливо на меня взирает. Но мне все это неважно. Я
жду мужа, у которого сегодня день триумфа, и тут я вижу свою свекровь. У нее лицо все
в красных пятнах.
– Саша! – бросается она ко мне и заключает в объятия. – Саша, он гений! – шепчет она
мне на ухо. – А я тебя искала, мне Глеб сказал, что ты будешь в театре с какой-то знакомой.
Где ты сидела?
Но тут появляется Глеб с большим букетом роз:
– Сашка! Сашка! Я это сделал!
Он победно вскидывает руку и сует букет мне.
– Мама! Ты здесь!
Набегают какие-то люди, оттесняют его от нас.
– Я так смертельно волновалась, когда Глеб мне позвонил, – шепчет свекровь. – А ты
знала, что будет замена?
– Понятия не имела. Я же сегодня… была еще на работе, передавала дела…
Слава богу, хоть с этой бухгалтерской историей теперь покончено, пусть это была ложь
во спасение, но все равно противно.
– Саша, я на днях говорила тебе, что скоро все переменится, разве я была не права?
Этот день настал!
– Нет, Светлана Георгиевна, настоящая известность в наше время начинается после
премьеры сериала, а это… Но уже сегодня утром меня остановила какая-то девица, которая
сказала, что «фанатеет от Ордынцева».
Про чувырлу я умолчала.
– Правда? Наконец-то!
В этот момент словно ветерок какой-то пронесся, все зашептались, и я увидела очень
пожилого человека, по виду явно иностранца, который с легкой улыбкой направлялся к
Глебу, сопровождаемый главным режиссером. Я только успела заметить, как вспыхнул Глеб.
– Это сам Лью Говард! – шепнул кто-то.
Лью Говард! С ума сойти!
– Саша, кто этот старик? – немного испуганно спросила свекровь.
– Знаменитый английский режиссер.
– О боже, ты услышал мои молитвы! Кинорежиссер?
– Нет, театральный, но все равно…
Я видела, как господин Говард что-то горячо говорил Глебу и долго жал ему руку, а
главный, стоя рядом, довольно ухмылялся. Вдруг кто-то дернул меня за рукав.
– Извините, девушка, – прошептала долговязая девица с висящим на плоской груди
фотоаппаратом. – Где тут жена Ордынцева?
– Это я.
– Поздравляю! Как вы относитесь к успеху вашего мужа?
– Саша, ни слова! – громко произнесла свекровь. – Я мать Глеба Евгеньевича, и без его
ведома никаких интервью ни я, ни его жена не даем.
Батюшки светы, такое впечатление, что эту фразу Светлана Георгиевна давно отрепе-
тировала. А я вот растерялась и готова была искренне ответить, что безумно рада успеху
мужа. Девица, однако, не смутилась. Она протиснулась сквозь собравшихся к главному
режиссеру и что-то принялась ему втолковывать. Тот рассеянно кивнул. Она исчезла.
– Саша, ты понимаешь теперь, какая на нас лежит ответственность?
– Вы о чем, Светлана Георгиевна?
– Одно неверное слово – и может начаться просто вакханалия в прессе. Это недопу-
стимо!
34
– Светлана Георгиевна, о чем вы, какая вакханалия? Из-за Чацкого?

– Разумеется, нет. Но из-за Ордынцева – да! – произнесла она с гордостью.
Тут к нам подошел взволнованный сверх меры Глеб:
– Саша, мама, нас всех приглашают поехать в ночной клуб с мистером Говардом. Он
хочет о чем-то поговорить со мной…
– В ночной клуб? Но мы не так одеты… – смутилась свекровь.
– Не имеет значения, – поморщился Глеб. – Впрочем, если ты не хочешь, мама…
– Я поеду!
– Вот, и хорошо, – не бог весть как восторженно отозвался Глеб. Но он был слишком
счастлив, чтобы огорчаться.
Зато я очень огорчилась. Опять мне не удастся спокойно поговорить с ним, рассказать
ему о бабушке.
Ночной клуб был шикарным, но, к счастью, полутемным и не слишком шумным. Играл
камерный оркестр, и очень вкусно кормили. За столом нас было пятеро. Главный режиссер
был почему-то без жены.
Господин Говард поужинал с отменным аппетитом, а потом принялся что-то ожив-
ленно обсуждать с Глебом и главным режиссером. Оказалось, что он русский по матери и
вполне прилично говорит по-русски. А я, поев, вдруг ощутила такую усталость, что у меня
не было сил даже вслушиваться в то, о чем они говорили. Мне просто было хорошо. Я с удо-
вольствием слушала музыку, держа в руках бокал с прекрасным белым вином. Зато Светлана
Георгиевна никак не могла успокоиться. А разговор, по-видимому, расслышать была не в
состоянии. И решила обратить внимание на меня:
– Саша, я только сейчас увидела твои ногти! Замечательно, но ты что же, нарастила их?
– Ну да.
– Ты что, с ума сошла?
– Почему? – опешила я.
– Это же безумно дорого! Глеб еще не начал зарабатывать, все еще только предстоит,
а ты уже транжиришь его деньги.
– Ну, положим, это мои деньги, – проговорила я.
– Все равно! Это безумие!
– Но вы же сами требовали, чтобы я привела руки в порядок, вот я и выполнила ваше
требование.
– Но не такой же ценой! Я узнавала, это стоит чуть ли не сто долларов, а коррекция
пятьдесят, и это следует делать регулярно!
– Надо же, вы специально выясняли…
Мне было так противно, что я не стала ничего говорить ей про бабушку. Но, представив
себе, что она долго еще будет меня пилить, я сочла за благо успокоить свекровушку:
– Да не беспокойтесь вы, ничего я не наращивала, просто купила за копейки накладные
ногти и приклеила, только и всего.
– Но ты же сказала, что наращивала…
– Ну я думала, накладные ногти тоже так можно назвать…
– А что это за кольцо? Я никогда его не видела.
– Это кольцо моей бабушки, – ответила я чистую правду.
– Но ты раньше его не носила!
– Естественно. Руки-то у меня какие были…
– А что это за камень?
– Горный хрусталь.
Кажется, она успокоилась. Горный хрусталь не бог весть какая ценность.
35
Деловой разговор между мужчинами, по-видимому, подошел к концу, потому что Глеб
поднял бокал и, глядя на меня, произнес:
– А сейчас я хочу предложить тост за мою жену, за мою Сашеньку, благодаря которой
я смог дожить до такого счастливого дня! У нас было много трудного, но она всегда в меня
верила, даже тогда, когда я сам уже терял веру… Ну и вот! Санька, за тебя!
Господин Говард улыбнулся и тоже чокнулся со мной. И главный режиссер, который
раньше даже никогда не узнавал меня, благосклонно кивнул мне и пригубил вино. По-види-
мому, он был очень доволен. Словом, довольны были все, кроме Светланы Георгиевны. Но
господин Говард, очевидно, это понял и, немного выждав, произнес тост за мать, родившую
такого прекрасного артиста. Теперь уж все были в полном благорастворении.
Домой мы возвращались в пятом часу утра.
– Сашка, он предложил мне сыграть Освальда в «Привидениях»! В Лондоне! Ты
можешь себе представить?
– По-английски? – испугалась я.
– Да! И для этого я буду заниматься с каким-то потрясающим преподавателем!
– В Лондоне?
– Нет, конечно, в Москве! Я справлюсь, Сашенька, я уверен!
– Конечно, справишься, Глеб, просто не имеешь права не справиться!
– Буду работать как вол, но своего не упущу, я слишком долго ждал! У нас есть Ибсен?
– Конечно, что за вопрос!
– Надо перечитать, но я знаю, это моя роль… Скажи, только честно, тебе понравился
Чацкий? Сашка, абсолютно откровенно, ты же знаешь, как мне важно твое мнение…
– Глеб, по-моему, это было прекрасно…
– А у меня такое ощущение, что первые сцены я провалил. От волнения, конечно, я сам
себя не помнил, и вдруг на словах: «А тетушка? все девушкой? Минервой?» – вдруг ощутил
какой-то… спокойный восторг, что ли. И дальше уже играл сознательно, понимаешь? Ты
заметила?
– Глеб, я опоздала.
– Как? – ахнул он. – Как – опоздала?
– Я ведь не знала о замене, Глеб, пойми, я узнала, только когда подошла к театру…
– А где же ты была? – нахмурился Глеб. – Я звонил тебе на работу, какая-то женщина
сказала, что ты там уже не работаешь…
– Естественно, я же… Глеб, я должна тебе признаться…
– В чем? У тебя кто-то есть? Да? Ну конечно, я теперь понимаю, этот маникюр, это
кольцо…
– Глеб, замолчи! И дай, наконец, мне сказать! Я уже несколько дней пытаюсь погово-
рить с тобой! У меня в жизни случилось кое-что очень важное… Я, конечно, подождала бы
до завтра, но уже не могу! Боюсь, у тебя теперь для меня минуты не будет.
– Ты от меня уходишь?
– Господи, Глеб, что за бред? Никуда я не ухожу! Ты можешь не метаться по комнате?
– А ты можешь прямо сказать, в чем дело?
– Могу, черт бы тебя взял! Глеб, у меня появилась бабушка!
– Что это значит? Откуда она появилась? Твои бабушки давно на том свете! Что ты
мне лапшу на уши вешаешь с какой-то мифической бабушкой? Ответь лучше, где ты так
задержалась, что опоздала на спектакль, а главное – с кем ты задержалась?
– Ты ревнуешь, да?
– Да! Представь себе!
– Ну и дурак!
– Похоже, я действительно дурак! Из тех мужей, которые все узнают последними.
36
– Но ты просто не хочешь ничего знать. Ну и ладно. Я иду спать!

– Нет, ты не идешь спать! Говори, с кем ты спуталась?
Ну надо же, неужели он действительно ревнует?
Давненько этого не было. В юности он часто меня ревновал, но в последние годы…
Однако это даже приятно…
– Ну что ты молчишь? Это какой-нибудь крутой мэн с твоей работы?
– Глебка, ты дурак! У меня действительно обнаружилась родная бабушка… Я просто
не знала, что мой папа не мой папа…
– Что это значит? – обалдело уставился на меня Глеб.
Я рассказала ему все, что узнала от бабушки.
– Ну и ну! Просто как в плохом кино… Но почему ты мне сразу не сказала? Значит,
сегодня ты была не на работе? Зачем же ты врала?
– Глеб, дело в том, что я… Я врала тебе несколько лет, только не ори и дай мне сказать.
Никаким бухгалтером я не работала…
– Что?
– Я работала прислугой, домработницей…
Он побелел.
– То есть как?
– А вот так. И не вижу в этом ничего плохого.
– Значит, ты не была бухгалтером?
– Нет. Говорю же – я была домработницей.
– Сашка, какой ужас! – схватился он за голову.
– Ну почему? Никакого ужаса! Но зато мы это время все-таки немного легче жили,
согласись?
– Но как? Сколько же платят домработницам?
– Мне платили четыреста пятьдесят баксов.
– Ну ничего себе! Актерам в театре такая зарплата и не снится! И никаких дополни-
тельных услуг?
– Что ты хочешь сказать?
– Ты спала с хозяином?
– Глеб, побойся Бога! Я работала у абсолютно порядочных людей. У немолодой супру-
жеской четы.
– Порядочные люди в наше время так не зарабатывают!
– Ошибаешься, бывает!
– Я не вчера родился!
– Именно вчера! Вчера у тебя было второе рождение, – решила я перевести разговор. –
У нас начинается новая жизнь, и, если хочешь знать, вчера утром под нашей дверью уже
болталась твоя фанатка. В красной куртке и розовых колготках. А что касается Чацкого, я
видела финал, и, на мой взгляд, это было просто здорово! Знаешь, как я тряслась? Но когда
увидела, как ты делаешь финал, просто ошалела!
– Правда? Меня всегда ужасно раздражало, как Юльский кричал истошно: «Карету
мне, карету!»
– Но ты и Репетилова блестяще играл! И вообще, ты многое можешь играть, а сейчас
ты…
– Погоди, не заговаривай мне зубы… То, что ты рассказала про своего настоящего отца,
про бабушку, это все правда?
– Чистейшая правда. Но кроме того, Глеб, бабушка подарила мне вот это кольцо и…
– А откуда эти ногти?
– Тебе не нравится?
37
– Нет, почему, красиво.

– Можешь себе представить, это тоже бабушка придумала. Боже мой, Глеб, о чем мы
говорим? Бабушка больна, ей надо как можно скорее уехать, а ты с ней даже не познако-
мился… Послушай, у тебя завтра не найдется хоть четверть часика, а? Она живет на Арбате,
возле театра Вахтангова.
– Надо подумать. Я и сам хочу убедиться, что эта бабушка не миф!
– Глеб!
– Ладно, молчу, молчу… Везучая ты, Сашка! Вон у тебя целых два отца, а у меня и
одного-то, считай, не было…
– Но я же второго в глаза не видела.
– Неважно, все равно он о тебе думал, даже деньги какие-то оставил…
– Ты мне завидуешь?
– Что я, дурак? Это я так, к слову… А деньги нам даже очень пригодятся. Хотя нет,
эти деньги мы тратить не будем.
– Это еще почему?
– Потому что хватит тебе нас содержать. Боже, я как подумаю, что ты… что ты горба-
тилась на чужих людей… Сашка, ты простишь меня? Я без тебя не могу, ты же знаешь… И
пусть эти деньги лежат, а я сам теперь заработаю на все, что нам нужно. Я знаю, я чувствую,
теперь все будет по-другому. И главный теперь уж не посмеет говорить, что я слишком кра-
сив для Чацкого… Идиот… Знаешь, Сашка, я думаю уйти из театра…
– А вот так! Доиграю сезон и уйду! Теперь мы не пропадем! А он пусть знает…
– Глеб, ты сейчас слишком взволнован, не надо ничего делать сгоряча. Вот съездишь
в Италию, а потом..
– Потом – Освальд!
– Ты погоди, от разговора в ночном клубе до конкретных дел знаешь как еще далеко?
– Ты в меня не веришь?
– Если кто в тебя верит, то это я. И всегда верила. А иначе давно бы тебя бросила.
– Сашка, ты правда меня любишь?
– Глебка, ты болван!
– Иди ко мне скорее!
…Утром Глеб повез меня в агентство, где я не без труда поменяла билет на воскресе-
нье. А потом мы вместе поехали к бабушке. Ей было немного легче, и она сама открыла
нам дверь.
– О, Саша, ты с мужем! – обрадовалась она, и тут же в коридор выскочила Инна Кирил-
ловна. При виде Глеба она вспыхнула:
– Добро пожаловать! Заходите, заходите! Давайте знакомиться, я подруга Сашиной
бабушки…
Что-что, а очаровывать старушек Глеб умеет великолепно. Он поцеловал обеим дамам
ручки, был весьма мил и любезен, но от кофе отказался.
– Простите великодушно, но я спешу. А завтра непременно отвезу вас в Шереметьево.
Во всяком случае, сделаю все от меня зависящее.
– Одну минутку, Глеб Евгеньевич, – обворожительно улыбнулась Инна Кирилловна. –
Я вчера была на вашем спектакле и в таком восхищении, что просто слов не могу подо-
брать…
Глеб хотел что-то ответить, но старая дама великолепным жестом остановила его:
– Но слова тут и не нужны! Я сейчас сделаю вам один презент…
– Ну что вы, не стоит, – засмущался Глеб.
38
– Нет, стоит, я вчера, возвращаясь после спектакля, решила, что непременно передам
эту вещь Саше для вас, я даже не рассчитывала, что мне удастся сделать это самой. Вот,
возьмите!
Она протянула Глебу небольшой мешочек из зеленого бархата:
– Берите, берите, и пусть эта вещь станет вашим талисманом.
Глеб осторожно развязал мешочек и вытащил продолговатую бархатную коробочку.
Открыл ее и воскликнул:
– Какая прелесть! Это булавка для галстука, да?
– Да! И эта булавка принадлежала не кому-нибудь, а самому Мамонту Дальскому!
Глеб стоял в полной растерянности.
– Вы мне не верите? Но это правда! Он сам подарил ее моему отцу, на его шестнадца-
тилетие! Видите, какой там чудесный узор на золоте? И маленький сапфирчик!
– Но я не могу принять такой подарок!
– Молодой человек! Вы вчера подарили мне такую радость, такое наслаждение, что я
просто не могу не отдать вам эту вещь! Пусть даже вы не станете ее носить, но она должна
принадлежать вам! Я так хочу! В конце концов, я гожусь вам в бабушки! Вы обязаны это
принять…
– Берите, Глеб, – улыбнулась бабушка, – от Инны все равно не отвяжетесь, если уж
она что-то решила…
– Спасибо вам огромное, но не думайте, что я это куда-нибудь заткну и забуду! Нет, я
непременно буду это носить! Дело в том, что галстук я ношу только в особых случаях, так
теперь в особых случаях я буду носить и эту булавку. Мамонт Дальский! С ума сойти!
Я видела, что Глеб страшно доволен.
Он еще раз поцеловал дамам ручки и убежал.
– Ну, Инка, признавайся, ты по уши влюбилась в мужа моей внучки! – со смехом ска-
зала бабушка.
– Не стану отрицать. Но в моем возрасте это не опасно, правда, Саша?
– Конечно, я вам тоже очень признательна, Глеб был в восторге, можете мне поверить.
– Вот и славно! А сейчас я пойду доделывать пирог. Скоро будем пить кофе!
Она удалилась.
– Бабушка, как ты себя чувствуешь?
– Сейчас довольно сносно, но на улицу выходить боюсь. Будем надеяться, до отлета
все обойдется. Ты хорошо выглядишь, Сашенька, только немножко устала, да?
– Мы вчера очень поздно вернулись, потом еще немножко ругались…
– А потом мирились? – лукаво взглянула на меня бабушка. – Ох, Саша, он еще краси-
вее, чем я могла предположить… А глаза… И обаяние… Бедная моя девочка, тебе трудно
придется… Думаю, скоро ему не дадут проходу. Инка говорила, что в зале женщины визжали
от восторга и, как она выразилась, была «исключительно эротическая атмосфера», какая в
опере бывает…
– Не знаю, я прибежала только к концу спектакля и так волновалась, когда узнала про
замену… Но какой-то визг и вправду был.
– Мне показалось, он тебя любит.
– Мне тоже так кажется.
В аэропорт Глеб поехать не смог, у него были съемки. И мы просто заказали такси.
Инну Кирилловну бабушка в Шереметьево не взяла, хотя та очень настаивала.
– Нет, Инка, сиди дома! Нечего зря таскаться, да и мне надо побыть с Сашей.
39
– Ладно уж, уговорила. И давай, как приедешь, вышли мне приглашение! Хочу на ста-
рости лет искупаться в Мертвом море! Вдруг скину десяток годков, в русских сказках самая
полезная вода – мертвая…
– Инка, старая калоша, ты все перепутала! – засмеялась бабушка. – Но приглашение
вышлю! Тебе и Саше с Глебом!
– А может, мы сразу все вместе к тебе нагрянем?
– Ну конечно, ты же влюблена в Глеба, я тебя знаю! Но не получится, мне вас негде
всех разместить! – Бабушка незаметно мне подмигнула. – К тому же у тебя нет заграничного
паспорта, так что быстро ты не обернешься, а у нас уже скоро начнется жара… Короче, рас-
считывай на осень. Самое лучшее время конец октября – начало ноября… Ну все, присядем
на дорожку!
Мы присели.
– Господи благослови! – вздохнула Инна Кирилловна, и старушки обнялись на проща-
ние.
Уже в такси бабушка сказала:
– Не бросай Инку, ладно? Ничего особенного не нужно, у нее есть сын и внуки, но
просто позванивай ей и время от времени доставай билеты в театр, только и всего.
– Обязательно, бабушка!
– Она прекрасный человек, хоть и чрезмерно восторженный. Мы с ней дружим с дет-
ства. Когда Веню выслали, она так мне помогла… И единственная из всех знакомых прово-
жала меня, когда я к нему улетала. Остальные все побоялись.
Большую часть пути до Шереметьева мы ехали молча, только бабушка все время дер-
жала меня за руку. А в аэропорту все произошло очень быстро.
Когда мы подошли к месту регистрации, служба безопасности авиакомпании Эль-Аль
как раз расставляла свои столики для собеседования с пассажирами.
– Сашенька, детка, пора прощаться! Жаль, что все так быстро кончилось, но ты же
приедешь ко мне, правда?
– Обязательно приеду, не знаю, как Глеб, но я приеду, даже не сомневайся. Я знаю
тебя всего несколько дней, но чувствую, что, наверное, ты мне самый близкий человек… и
спасибо тебе, спасибо за все!
– Не за что меня благодарить, я давно должна была тебя найти. Мне так больно с тобой
расставаться…
Нас обеих душили слезы, мы обнялись и никак не могли оторваться друг от друга, но
вдруг кто-то рядом воскликнул:
– Мария Львовна, вы?
Женщина средних лет с очень милым лицом кинулась к бабушке.
– Людочка, какими судьбами?
– Вы домой, Мария Львовна?
– Конечно, Людочка, вот познакомьтесь, это моя внучка! Саша, а это моя приятельница
из Арада! Я и не знала, что вы в Москве. Значит, летим вместе?
– Да.
– Как удачно! Вот, Саша, можешь теперь за меня не волноваться, Людочка – доктор,
она за мной присмотрит.
– Хорошо! – обрадовалась я.
– Мария Львовна, нам пора, а то скоро очередь выстроится…
– Да-да, конечно. Ну, Сашенька, будь счастлива, детка. И помни – если что, у тебя есть
бабушка. Звони, не забывай.
– Бабушка, а ты обещай мне позвонить, как долетишь.
40
– Обязательно, как только приземлимся, бабушка вам позвонит. У меня с собой теле-
фон! – сообщила Людочка.
И они ушли.
Я еще постояла, покуда бабушка вела довольно долгую беседу с девушкой из службы
безопасности.
Потом она подождала Людочку, которая освободилась чуть позже, та подхватила
бабушкину сумку на колесах и…
И все. Бабушка только помахала мне рукой и исчезла. Она была такая маленькая, такая
хрупкая… У меня перехватило горло. Как странно, всего несколько дней, а разлука с ней
причиняет такую боль… Я почувствовала, что сейчас разревусь. Полезла в карман за плат-
ком и наткнулась на что-то явно постороннее. Я вытащила из кармана незнакомый шелковый
платочек, связанный в узелок. Быстро развязав узелок, я ахнула. В нем лежали два бабуш-
киных кольца.
Тут уж я не удержалась и заревела.
– Что с вами, женщина? – спросил какой-то мужчина в кожаном пальто. – Вам плохо?
– Нет-нет, все в порядке… – шмыгнула я носом.
В этот момент в кармане у него зазвучала мелодия «Маленькой ночной серенады»
Моцарта. Он вытащил мобильник:
– Алло! Да, зайка, это я. «Где, где»! В Шереметьеве, где же еще? Ладно, будет сделано,
ну все, кончай треп, зайка. Целую. – Он отключил телефон. – Вот, блин, техника, нигде не
скроешься! Так вы, женщина, в порядке?
– Да-да! Спасибо! – восторженно воскликнула я.
Он взглянул на меня с недоумением. Решил, что я просто психованная. А меня осенила
гениальная идея. Я сейчас поеду и куплю Глебу в подарок мобильный телефон.
– Простите, а можно у вас спросить…
– Да спрашивайте, женщина, что за проблема?
– Понимаете, я хочу подарить мужу мобильный телефон, но не знаю, какой лучше. А
спросить не у кого.
– Тоже хотите мужика на поводке держать? – захохотал он. – Ну и правильно вообще-
то. Только вам надо взять его паспорт. А что касается телефона, то тут многое от денег зави-
сит и от компании, которую выберете. Вы только выясните там, какие тарифы выгоднее, так,
набалмошь, не покупайте, женщина.
– Спасибо большое.
– Только не думайте, что такой штучкой мужика удержите. Его совсем другой штучкой
удерживать надо!
И он как-то похабно хохотнул.
Мне стало противно. Значит, сейчас я все равно не могу купить мобильник, у меня нет
Глебкиного паспорта. Ничего, куплю потом. А сейчас я позвоню Ульяше. Я так замоталась
в последние дни, что не звонила ей.
Она обрадовалась. И сказала;
– Приезжай! Мне надо тебе кое-что рассказать!
– И мне тоже! Еду!
У метро «Аэропорт» я купила большой букет дивных розовых тюльпанов, торт и
бутылку шампанского. Еще в автобусе меня вдруг начала буквально распирать неизвестно
откуда взявшаяся радость жизни, а кроме Ульяши, мне не с кем ею поделиться.
– Опаньки! Ты что это как советский жених ко мне являешься? – засмеялась Ульяша
при виде меня.
– Почему – как жених?
41
– А в советское время женихи так являлись или потенциальные любовники. Дама оце-
нит и, скорее всего, даст… Раздевайся, что ты ржешь, как резвая кобылица? Давай сюда
цветы! Ах, хороши! Ты можешь мне объяснить, почему при советской власти тюльпаны
были только красные, а?
– Нет, Уля, про советскую власть я тебе ничего объяснить не могу, а лучше суну шам-
панское ненадолго в морозилку, а то оно теплое.
– Так по какому случаю шампанское? Что празднуем?
– Ничего конкретного, просто… Ой, Уля, ты что-нибудь понимаешь в кредитных кар-
точках?
– Ни фига! А тебе зачем?
– Мне бабушка оставила кредитку, а я даже не знаю, сколько там денег, и понятия не
имею, как подступиться к этим банкоматам…
– Я краем уха слыхала, что там должен быть какой-то код…
– Да, бабушка мне его оставила. Вот тут все записано.
– Тогда надо зайти в банк, тебе там объяснят. Слушай, у нас в соседнем доме есть банк,
а там банкомат… Хочешь, прямо сейчас сходи.
– Уля, пойдем со мной, мне как-то неловко…
– Опаньки, сколько тебе лет?
– Много! – вздохнула я.
– Молчала бы уж. Так и быть, пошли, очень интересно, насколько ты разбогатела. Осо-
бенно губенки-то не раскатывай!
– Нет, мне бабушка еще…
– Сашка, что с твоими руками? Какой маникюр! А что за кольцо? Слушай, это же кра-
сота… Дай посмотреть! Картье, что ли? Тоже от бабки?
– Откуда ты знаешь, что Картье? – опешила я.
– Ну я все-таки дизайнер и когда-то занималась ювелиркой. Блеск. Очень изысканно,
хотя ценность, наверное, не бог весть какая, но идея классная… Даже завидно. У твоей бабки
прекрасный вкус. Ну что ты копаешься, идем. Может, там не такие уж пустяки.
В банке нам вежливо объяснили, как обходиться с банкоматом.
– Будешь брать деньги? – спросила Уля.
– Да нет, у меня пока есть, мне бы узнать сколько…
Банкомат выдал нам распечатку. Я глянула.
– Ну что? – в нетерпении спросила Уля. – Опаньки! Одиннадцать тысяч баксов.
Нехило! Поздравляю, Сашка!
– Одиннадцать тысяч? – Я не верила своим глазам. – Это же куча денег.
– Неплохо, конечно, но если отдать себе отчет в том, сколько тебе всего надо…
– У меня есть еще две тысячи наличными!
– Совсем хорошо. Все, пошли, а то там шампанское уже охладилось. Выпьем по
бокальчику и все обсудим. У меня есть кое-какие идеи, куда тебе пристроить эти бабки.
Только не говори, что хочешь все потратить на своего Глеба, я этого не допущу!
Я ее почти не слышала. У меня есть тринадцать тысяч долларов! Да это же целое состо-
яние!
– Я хочу белую кошку! – вырвалось у меня.
– Что? – удивилась Уля. – Какую кошку? Зачем?
– Белую! Они к счастью…
– Глупости, к счастью трехцветные кошки! И еще, говорят, черные, а про белых ничего
не знаю.
– Зато я знаю!
– Ну кошку ты вполне можешь себе позволить!
42
Хотя ничего глупее в такой ситуации ты сказать не могла, моя дорогая. Впрочем, от
денег люди часто дуреют… А я считаю, что первым делом ты должна сделать ремонт и
выкинуть, к чертям собачьим, твою жуткую мебель.
– Уля, ты полагаешь, что этих денег хватит на ремонт и новую мебель? Ведь сейчас
все так дорого.
– Еще и останется. Недаром же у тебя есть старшая подруга, которая во всем этом
хорошо разбирается. Конечно, евроремонт мы не потянем, нечего и думать, но нормальный
косметический и шведскую мебель из «Икеа» – спокойно!
– Уля, ты шутишь?
– В данном случае – нет, хотя вообще люблю пошутить. Завтра я к тебе заеду, мы все
прикинем. Твой красавец не собирается никуда уезжать? Ненавижу, когда мужики суются
в ремонт.
– Собирается! В Италию!
– Отлично.
– И что, за две недели мы сможем все сделать?
– Если очень постараемся.
– Уля!
– Все, Сашка, хватит восторгов! Я хочу шампанского с тортом! Похоже, твоя удача и
на меня немножко распространилась. Мне надо тебе тоже кое-что рассказать…
И она как-то таинственно улыбнулась.
– Уля! Что с тобой? Я тебя давно такой не видела! Уж не влюбилась ли? – в шутку
предположила я.
– Ну не то чтобы…
– Уля!
Почти десять лет назад она овдовела и с тех пор всегда говорила, что ее женская жизнь
кончилась. За ней ухаживали, но она ни на кого не обращала внимания. А теперь ей уже
пятьдесят шесть лет.
– Что – Уля? Думаешь, раз у меня пенсионный возраст, на меня и клюнуть нельзя?
– Уля, умоляю, кто он?
– Сашка, обещай, что не будешь смеяться?
– Торжественно клянусь!
– Ну вот, ты уже смеешься.
– Ничего подобного. Умоляю, расскажи!
– Сейчас, только шампанского хлопну!
И она залпом выпила бокал.
– Уф! Хорошо! Ладно, слушай. Мне тут на днях позвонили из одной крупной дизай-
нерской фирмы. Сам директор. Сказал, что видел мои работы, очень хочет со мной встре-
титься и не могу ли я к нему прийти. Знаешь, у него в голосе было что-то такое… словом, я
вдруг вспомнила, что на свете бывают мужики. Что-то такое сексуальное, волнующее, хотя
в общем-то голос ничего особенного, даже довольно хриплый.
Она налила себе еще шампанского, отпила глоток.
– Как ни странно, я почему-то больше взволновалась от его голоса, чем от перспективы
работать на его фирму. Хотя это и престижно, и довольно денежно. Вот такая дура. Но потом
я сказала себе, что уже старая, а он, скорее всего, молодой и мне ровным. счетом ничего там
не светит… И вдруг…
– Что? – вырвалось у меня.
– Прихожу. Секретарша, моего возраста наверное, очень вежливо просит подождать
минутку, звонит ему и сообщает, что я пришла. И вдруг дверь распахивается, он выскакивает
мне навстречу, и я вижу, что он старый, сильно за шестьдесят, некрасивый, но с удивительно
43
живыми глазами. «Вот она какая!» – восклицает он, целует мне руку и ведет к себе в кабинет.
Мы с ним разговариваем о делах, а я чувствую, что жутко ему нравлюсь. Он меня так и
ласкает взглядом… Фу, какая пошлая фраза! – Она отпила еще шампанского. – На прощание
он опять поцеловал мне руку, а я вышла как на крыльях… Можешь себе представить?
– И это все?
– Ну пока все. А что, не о чем и говорить, да?
– Ничего подобного! Это прекрасно!
– Что – прекрасно?
– Что ты проснулась! Что у тебя появился какой-то стимул… Вы о чем-то договори-
лись?
– Да, я буду на него работать. И еще он хочет купить у меня одну старую разработку…
Но дело не в этом… Понимаешь, мне было так легко и просто с ним, как будто мы знакомы
уже давным-давно. И он успел мне столько всего рассказать, с ним так интересно…
– Он холостой?
– Сашка, ты что, с ума сошла? Какое это имеет значение? Я же не замуж за него собира-
юсь. Ты пойми, чудачка, мне не нужен муж, мне даже любовник не нужен. Просто я забыла,
что я женщина, а тут вспомнила. Вот и все. Мне не с кем было поделиться, кроме тебя.
– Улечка, милая, я так за тебя рада! А вдруг это судьба?
– Да какая там судьба… – не слишком уверенно возразила Уля.
– Когда ты теперь с ним увидишься?
– Через неделю. Он вчера уехал в Голландию. А когда вернется, я пойду к нему и мы
заключим договор. Представляешь, придется признаться, что на самом деле я не Ульяна, а
Ундина. Надо ж было так назвать единственное чадо!
– А почему ж ты не сменила имя в паспорте? Давно хотела тебя спросить.
– Да как-то неловко было перед памятью мамы… Впрочем, это ерунда. Сашка, скажи,
по-твоему, мной еще можно увлечься?
– Господи, конечно, почему же нет? Ты прекрасно выглядишь. И вообще, в тебе есть
самое главное – изюминка! К тому же ты красивая.
– Была когда-то… Сашка, ты Глебу когда-нибудь изменяла?
– Боже мой, нет, конечно!
– И он у тебя единственный мужик за всю жизнь?
– Уля, ты же знаешь, что да!
– Как глупо! Сашка, жизнь так быстро пролетает… Слушай, а у вас с ним… все хорошо,
в постели, я имею в виду?
– Не просто хорошо, а прекрасно.
– Но тебе же не с чем сравнивать…
– А зачем? От добра добра не ищут.
– Да ну тебя, Сашка, ты какая-то пресная становишься, когда про своего красавца гово-
ришь… Нет, тебе точно нужно ему маленечко изменить. Женщина не может всю жизнь быть
влюблена в собственного мужа, это противоестественно. У тебя скучные замужние глаза. В
них нет поиска. А ничто так не привлекает мужиков, как поиск в глазах бабы…
– Но зачем же что-то искать, если я уже нашла?
Уля смотрела на меня с нескрываемой грустью.
– Ты так давно нашла это сокровище. Смотри не потеряй. Отсутствие поиска и мужа
может отвратить, заруби себе это на носу!
Она замолчала, словно о чем-то задумалась.
– Сашка, не обижайся, но сейчас для тебя настает трудное время, а ты к нему не готова.
– Почему?
– Потому что… Он слишком в тебе уверен.
44
– Но ведь это хорошо! Он знает, что у него крепкий тыл.

– Что такое тыл? Задница! Ты для него стала как собственная задница. Без нее невоз-
можно, о ней надо определенным образом заботиться, все так, но согласись, что задница не
вызывает вдохновения…
– Не скажи! Есть мужики, очень падкие на большие задницы.
– Разумеется, чужая задница может вдохновлять, а вот своя собственная…
– Уля, почему ты так говоришь? – огорчилась я. – Ты не любишь Глеба?
– Да нет, почему, он неплохой парень, безусловно очень одаренный и красивый. Может
быть, все дело именно в этом? У меня красивые мужики как-то не вызывают доверия. Тем
более актеры. На мой взгляд, актеры вообще не мужчины, слишком женственно-блядская
профессия…
– Уля, ты пьяная?
– Ничего я не пьяная! Слушай, мы уже бутылку прикончили! А я хочу еще! Погоди,
я посмотрю, может, найдется что выпить. Очень хорошо пошло… Увы – ничего нет! Ну и
ладно!
– Хочешь, я сбегаю вниз и куплю?
– Да нет, Сашка, в самом деле хватит, а то завтра вся морда опухнет…
– Ну и что? Твой кавалер ведь в отъезде? Кстати, как его зовут?
– Виктор Сигизмундович.
– Ну так я сбегаю, а? Выпьем за здоровье Виктора Сигизмундовича.
– Нет, Саня, не стоит! Это будет перебор! Давай чайку поставим или лучше кофе! И
тебе не лень бежать за шампанским?
– Ты бы тут сказала – опаньки! – засмеялась я. – Нет, не лень. Я сбегаю!
– Только возьми ключи, а я пока полежу.
Когда я вернулась с шампанским, Уля спала крепким сном. Я попыталась было ее
будить, но она только что-то проворчала, свернулась клубочком и продолжала спать. Я поста-
вила шампанское в холодильник, оставила записку и ушла. Я была даже рада, мне вдруг
захотелось скорее попасть домой. На улице было тепло. Я расстегнула пальто и, блаженно
жмурясь, побрела к метро. И чуть не сбила с ног какого-то высокого худого мужчину, кото-
рый стоял, задрав голову к небу.
– Ох, простите! – пробормотала я, подняв глаза. – Гарик, это ты?
Мужчина, словно проснувшись, глянул на меня и широко улыбнулся. При этом я заме-
тила, что у него не хватает двух зубов.
– Санечка, ты?
– Я, Гарик, я! Сколько же мы не виделись!
– Давно, Санечка, давно! Как я рад тебя видеть, знаешь, это добрая примета, что я
встретил именно тебя… Первый знакомый человек…
– Что ты хочешь сказать? – не поняла я. У него вид был какой-то странный и стрижка
необычная. И пахло от него тоже странно.
– Я сегодня вышел из тюрьмы, Саша.
– Что? Из тюрьмы? Как это, Гарик?
– Вот так, говорят же – от тюрьмы и от сумы… А я все это поимел полной мерой…
И тюрьму… И суму…
– Гарик, ты так шутишь?
– Какие шутки, это правда. Вот добираюсь домой… Полтора часа, как вышел из Буты-
рок. Но я страшно рад тебя видеть, это и вправду хороший знак. Веришь, я иногда думал
там, кого бы хотел увидеть первым, когда выйду на волю. И отвечал себе – маму и Сашу. Но
мама ждет меня дома. Я не хотел, чтобы она еще раз приезжала туда, хватит с нее. И вдруг
ты… Слушай, как ты живешь, все еще с Глебом?
45
– Да. Конечно.
– Ну еще бы, такая любовь… Послушай, Саша, пойдем к нам, а? Мне немного не по
себе. Пожалуйста, пойдем, хоть ненадолго…
Он схватил меня за руку, а я смотрела на него и почти не узнавала. Он раньше был
такой уверенный в себе, такой сильный, а теперь…
– Ну хорошо, – не посмела отказаться я, – только ненадолго. Гарик, но почему? За что?
– Помешал кое-кому. Они думали, что достаточно меня просто припугнуть… Оказа-
лось, недостаточно. Тогда посадили. Полтора года долой. Но им ничего не удалось доказать,
ничего. Ладно полтора года еще не страшно, но чего это стоило маме… Мне даже жутковато
идти домой. Вот тебя за собой и тащу…
Игорь Анатольевич Бестужев был старше меня на пять лет. Когда-то наши родители
были соседями и дружили. Гарик всегда относился ко мне как к младшей сестренке, опекал
и защищал во дворе, а когда я поступала в ГИТИС, даже трогательно пытался оказать мне
протекцию, но мне протекция не понадобилась. А когда я влюбилась в Глеба, он вызвал
его к себе и провел с ним беседу, все пытался объяснить, какое необыкновенное сокровище
досталось ему.
Глеб же сделал из этого только один вывод – что Гарик в меня влюблен – и сходил с
ума от ревности.
Но я всегда смотрела на Гарика просто как на старшего друга. А потом жизнь нас так
закрутила, что мы перестали встречаться. Несколько лет назад кто-то сказал мне, что Гарик
стал удачливым бизнесменом.
И вдруг эта встреча…
– Гарик, я вот только боюсь, что твоей маме может быть неприятно, если я приду. Она,
наверное, не хочет сейчас видеть посторонних, не хочет, чтобы я знала…
Он вдруг резко остановился и внимательно посмотрел на меня.
– Да, возможно… Я как-то не подумал…
– Так, может, я лучше пойду? Давай встретимся, когда ты придешь в себя. Ой, Гарик,
тебе нужны деньги?
– Деньги? А у тебя есть деньги? – улыбнулся он.
– Есть.
– И сколько?
– А сколько тебе нужно?
Он окинул меня словно бы оценивающим взглядом и снисходительно улыбнулся:
– Сашенька, сто рублей меня не спасут. Боюсь, даже сто долларов не спасут…
– А тысяча долларов тебя спасет?
– Ты можешь мне дать тысячу долларов?
– Могу, вот! – Я полезла в сумочку и вытащила пачечку зеленых бумажек.
– Сашка, кого ты ограбила?
– Неважно! Бери, Гарик! Отдашь, когда сможешь! И не думай, я тебя не тороплю!
– Сашка… – Он все еще медлил, не брал деньги. – Сашка, я понимаю, у тебя порыв…
Ты о нем не пожалеешь уже через пять минут, а?
– Гарик! Бери скорее, а то кто-нибудь увидит и отнимет…
Он взял деньги, спрятал в карман. Потом долго смотрел на меня.
– Санечка, – произнес он растроганно. – Ты даже не можешь себе представить, что ты
для меня сделала.
– Ничего не сделала, просто денег дала. Это, Гарик, самое простое. Может быть, я
действительно могу что-то для тебя сделать?
– Да! Можешь.
– Что?
46
– Не смотреть на меня с жалостью!

– Гарик! Тебе не стыдно? Ты ж мне как старший брат…
– Сашка, ты ничего не поняла. Я же любил тебя… Все! Иди! Я и так наговорил лиш-
него.
– Гарик, передай привет маме.
– Нет, ты же сама сказала, что мама не захочет, чтобы ты знала. Но поверь, Саша, эти
деньги к тебе вернутся. А я завтра же пойду вставить зубы и начну новую жизнь… Прости,
после Бутырок меня тянет на патетику… Я хотел бы тебя расцеловать, но этот тюремный
запах…
Я встала на цыпочки и поцеловала его в плохо выбритую щеку.
– Ты моя маленькая любимая сестренка. Не бери в голову все, что я тут наболтал. До
свиданья!
Он резко повернулся и пошел. А я с облегчением вздохнула. Мне почему-то было
трудно с ним. Наверное, так всегда чувствует себя сытый рядом с голодным, конечно, если
у него есть совесть.
Молоденькая корреспондентка смотрела на меня с недоумением. Вероятно, по ее пред-

ставлениям не так должна выглядеть жена восходящей звезды. И возраст уже солидный,
и ноги растут не от ушей, а ровно оттуда, откуда положено, и лишние килограммы тоже
заметны. Все это явственно читалось на ее хорошеньком личике. Она явилась ко мне без
предупреждения, а у меня в квартире все вверх дном – ремонт в самом разгаре.
– Девушка, я не буду давать никаких интервью!
– Не надо интервью. Всего несколько слов… Ну пожалуйста! Это мое первое задание!
Поймите, для меня это так важно!
Глаза у девицы были действительно испуганными.
Мне стало ее жалко.
– Ну хорошо, пройдите на кухню, сами видите, у меня ремонт. Только я не понимаю,
зачем вам интервью со мной. Бред какой-то.
– Но ведь читателям интересно все знать о новой звезде! Глеб Ордынцев сейчас у всех
на устах! Он имеет такой оглушительный успех! Сериал «Частный сыщик» просто забой-
ный! Самые высокие рейтинги! И все хотят знать…
Сказать по правде, мне это было приятно слышать. Жаль, что Глеб сейчас снимается в
Италии и не может кожей ощутить этот успех. Но ничего, скоро он вернется – и тогда… У
меня сердце заходилось от восторга и страха одновременно. А девчонка смотрела на меня
нагло-жалкими глазами.
– Ладно, спрашивайте! Только пообещайте, что покажете мне готовый материал!
– Готовый материал? Ну конечно! Спасибо вам, Александра Андреевна! Я задам вам
всего несколько вопросов! Вы давно замужем?
Она задавала мне вполне стандартные вопросы, на которые я старалась отвечать как
можно короче и односложнее. В основном да и нет.
– А вы не могли бы рассказать что-то интересное, ну, например, как вы познакомились?
– Мы познакомились в ГИТИСе, мы оба там учились.
– Ну а какие-нибудь подробности?
– Нет никаких подробностей.
– Ну хорошо. А вы всегда верили, что успех рано или поздно придет?
– Конечно!
И все в таком роде. Надеюсь, разгуляться ей тут будет не на чем. Наконец она от меня
отвязалась.
– До свиданья, жаль, что вы так сухо отвечали…
47
И она убежала. А я начала бритвочкой соскребать с оконного стекла краску. Ремонт

уже подходил к концу. Уля привела двух замечательных девушек, которые работали быстро
и очень умело. Конечно, это не евроремонт, но в квартире будет чисто. Тем более что Уля
заставила меня просто вынести на помойку многое из обстановки, а почти в пустом поме-
щении работать удобнее и легче.
Нет ничего упоительнее, чем выбрасывать старый хлам. Сначала я боялась, все думала:
вот это еще может пригодиться, и вот это, но потом вошла во вкус, и в результате на данный
момент в квартире остались только книжные полки, кровать, круглый стол, столик на кухне и
четыре табуретки. Но я надеюсь, потом их тоже можно будет выкинуть. Посуда в картонных
ящиках на балконе, наша нехитрая одежонка в чемоданах. Одним словом, гуляй Вася!
Завтра мы с Улей собираемся в шведский магазин «Икеа», где можно подешевле купить
мебель.
Когда я захожу в нашу комнату, оклеенную почти белыми обоями, совершенно пустую
– я сплю сейчас на кухне, – и мысленно ставлю там диван, который присмотрела в рекламном
проспекте «Икеа», вешаю занавески, ставлю цветы, у меня сладко ноет под ложечкой. Новая
жизнь! Новая жизнь! К приезду Глеба все, наверное, не успеется, но это не страшно!
Главное, он войдет и ахнет! И тоже почувствует, что началась новая жизнь!
Нина шпаклевала стенку в прихожей, а Алена докрашивала дверь в ванную, когда раз-
дался звонок.
Неужели свекровь? Это она так звонит. Долго и требовательно. Она ничего не знает
про ремонт, лечилась в каком-то подмосковном санатории и должна была вернуться только
послезавтра.
Так и есть! Светлана Георгиевна.
– Саша, что это значит? У тебя ремонт? Я уже на лестнице почувствовала запах краски.
– Да, заходите, Светлана Георгиевна, я вас не ждала.
– Ты никогда меня не ждешь.
Начинается!
– Я думала, вы вернетесь послезавтра! Только и всего.
Она не слушала меня, а в задумчивости бродила по квартире.
– Зачем такие светлые обои? Это непрактично!
– Зато как красиво! Светло, современно!
– Не понимаю, а где же вся мебель?
– На помойке!
– Как – на помойке? Ты что, все выбросила?
– Да! – восторженно подтвердила я. – Выбросила! Вернее, выставила во двор, и кто-
то быстренько все забрал.
– Ты сошла с ума! Как ты посмела?
Я вытаращила глаза.
– Ты выбросила сервант? Мой сервант?
– Но он же… совсем рассохся, и вообще… У него дверцы косые были, – начала оправ-
дываться я.
После того как я продала квартиру родителей вместе с мебелью и мы переехали сюда,
в однокомнатную квартиру Глебовой тетки со старой советской мебелью, я люто возненави-
дела этот сервант и с особенным восторгом вышвырнула его из дому.
– А ты знаешь, скольких трудов мне стоило его купить? Я записывалась на него, отме-
чалась… А как я была счастлива, когда наконец его купила…
– Ну и держали бы его у себя, вы же с ним расстались и отдали сестре. Я не знала, что
это музейная ценность, вы никогда не говорили…
– А если бы сказала, ты бы его оставила?
48
– Нет, но предупредила бы вас, и вы могли бы его забрать, если он дорог вам как память!
– Саша, не смей мне дерзить!
Боже мой, что за человек!
– Ты можешь дать мне чаю?
– Конечно, минутку… Только у меня, наверное, нет лимона.
– Ну еще бы! – обиженно проговорила свекровь. – Глеб звонил?
– Позавчера.
– Как его дела?
– Говорит, занят страшно, съемки в основном натурные, в горах.
– В горах? Это опасно! Ты сказала ему, чтобы он одевался теплее?
– Светлана Георгиевна, ему тридцать пять лет, и он сам заинтересован в том, чтобы
не простужаться.
– Тебе никогда не понять чувств матери.
Ах, сука! Я бы ей сейчас сказала… Но я промолчу и на этот раз, не желаю скандалов.
– Что еще он говорил?
– Что ему там очень интересно и еще что он ужасно хочет взять меня с собой в следу-
ющий раз.
– Что значит – в следующий раз?
– Ему предложили еще одну роль в Италии.
– Так почему же ты молчала? Почему самое главное скрыла?
– Я думала, для вас самое главное, чтобы он не простудился в горах.
– Саша, ревновать мужа к матери очень глупо.
Я уже едва сдерживалась. Как она умеет за четверть часа достать меня до печенок!
Наконец она выпила чай, съела два бутерброда и пошла осматривать квартиру. Я осталась
скоблить краску со стекол и только слышала, что она о чем-то толкует с маляршами. Только
бы она их не обидела!
– Ну что ж, надеюсь, ремонт кончится к приезду Глеба. Ему совершенно незачем
дышать всеми этими запахами. Это раздражающе действует на носоглотку. А кстати, ты с
ним советовалась насчет цвета стен? Уверена, что ему понравится?
– Уверена.
– И что за мода такая дурацкая – белые стены. Мне лично не нравится.
Я промолчала. Что тут скажешь, на вкус и цвет товарищей нет.
– Светлана Георгиевна, а почему вы уехали из санатория? Вам не понравилось там?
– А что там может нравиться? Скучно! И потом, я хочу спокойно смотреть «Частного
сыщика», а там каждый вечер начинались споры у телевизора, какую программу включать.
– Да, это я понимаю!
– Как ты считаешь, что подарить Глебу на день рождения?
– Ну это вы сами решите. Вы мать.
– Но ты же лучше знаешь, что ему нужно. Я вот подумала, может быть, я куплю ему
мобильный телефон?
– У него уже есть!
– Есть? Откуда?
– Я ему купила. – Ох, черт, сейчас опять будет смертная обида. Дело в том, что Глеб не
велел мне давать номер его мобильника матери. «Она мне житья не даст», – сказал он тогда.
Но не могу же я допустить, чтобы она зря тратила деньги.
– Ты ему купила? На бабкины денежки? А мне не удосужились сказать об этом? Неве-
роятно! Просто поразительно!
– Я была уверена, что Глеб вам сообщил номер, – соврала я. Но это ложь во спасение
ее и моих нервов.
49
– Наверное, он замотался… – поджала она губки.

– Естественно, он в последние дни был в таком замоте! Сам себя не помнил, – попы-
талась я выгородить мужа. – А я купила ему мобилу буквально накануне отъезда.
– Саша, что за выражения! Мобилу! Так изъясняются бандиты в наших сериалах! А
ты женщина из интеллигентной семьи! Да, кстати, тебе нравится эта Ушакова?
Лена Ушакова снималась с Глебом в «Частном сыщике». Она была замужем за прия-
телем Глеба, оператором Костей Вильчеком. Удивительно милая молодая женщина и очень
неплохая актриса.
– Нравится, а вам?
– Мне очень нравится! По-моему, она на редкость женственная и изящная. Ты не рев-
нуешь?
– Господи, Светлана Георгиевна, я же понимаю, что Глеб – актер. Я бы с ума сошла,
если б стала ревновать его ко всем партнершам.
Тут я немного кривила душой. Иногда я все-таки ревновала. Но даже самой себе не
хотела в этом признаваться. Но вот к Лене ревности не было. Она так влюблена в своего
Костю…
– По-моему, у нее тоже большое будущее! – торжественно проговорила свекровь.
– Что значит – тоже?
– Надеюсь, ты не сомневаешься, что у Глеба большое будущее?
– У него, по-моему, уже не будущее, а настоящее…
Когда она ушла, ко мне заглянула Алена:
– Саня, это что, свекруха твоя?
– Да.
– Ну и зануда! Представляешь, начала мне вкручивать, что я должна добросовестно
работать. Я разве плохо работаю?
– Что ты, Алена, по-моему, и ты, и Ниночка работаете просто прекрасно, – искренне
сказала я. – Честно говоря, я даже не ожидала.
– Так чего она? Хотела я ей сказать, что целому дураку полработы не показывают, но,
думаю, охота была связываться… И потом, мы ж не на нее работаем, а на тебя, правда же?
– Чистая правда. Не бери в голову, она всегда зудит…
– И как ты ее терпишь? Хотя если ради мужика… Тем более он у тебя такой… У нас все
девчонки прямо с ума спятили, когда узнали, что мы у Глеба Ордынцева работаем. «Частного
сыщика» все смотрят. Слушай, Сань, а ты можешь мужа попросить фотки нам подписать, а?
– Алена, нет вопросов! Как только приедет, сразу попрошу! Получите вы фотки, не
сомневайся.
– Саш, а я вот чего еще спросить хотела… Можно?
– Валяй.
– Вот как у вас… это… Ну ты чисто такая простая, а он вон прямо граф… Ты как с
ним живешь, хорошо?
– Очень хорошо!
– И ты не боишься, что он тебя на какую-нибудь вешалку променяет?
– Как тебе сказать? Боюсь, конечно. Но мало ли чего я в жизни боюсь… Необязательно
все страхи сбываются.
– А я вот слыхала, если чего-то очень боишься, то оно и сбудется.
– А я не очень боюсь, так, немножечко побаиваюсь.
– Хорошая ты баба. Дай тебе Бог… – тяжело вздохнула Алена и пошла работать.
Да что ж это такое? В последнее время у меня создается впечатление, что все кругом
считают, будто я не пара Глебу Ордынцеву. Даже родная бабушка…
50
Она, правда, выразилась очень мягко: мол, мне будет с ним трудно… А кому и с кем
легко? Что-то я не знаю… Мне-то как раз с Глебом достаточно легко.
Было, во всяком случае. Жизнь у нас была трудная, теперь должно стать полегче… Но
ведь сон про эстафету я начала видеть уже года два назад, когда нынешними успехами еще
и не пахло. Фу, как противно пахнет шпаклевка… Настроение у меня совсем упало.
Я посмотрела на свои руки. От роскошного маникюра не осталось и следа. Ну ничего,
до приезда Глеба я еще успею привести их в порядок. Я глянула в зеркало. Да, вид у меня
далеко не авантажный. Чувырла самая типичная. И как назло, эта корреспондентка теперь
всем расскажет, что я чувырла. Хотя у меня ремонт, это все-таки оправдание.
Мои грустные мысли прервал звонок Ульяши.
– Сашка, как дела?
– Нормально. Комната почти готова!
– Слушай, есть возможность поехать в «Икеа» сегодня, ты как на это смотришь? Не
боишься девочек одних оставить?
– Да ты что! У нас и брать-то нечего, да и вообще, они очень хорошие девочки. Уля,
а что это у тебя с голосом?
– Что у меня с голосом?
– Он какой-то ликующий. Ты ликуешь?
– Есть немножко!
– У Сигизмундыча была? – догадалась я.
– Представь себе!
– И что?
– Не по телефону!
– Уля, ты меня пугаешь!
– Я сама испугана, если хочешь знать. Так я за тобой заеду, а?
– Когда?
– Минут через сорок. Заодно посмотрю на твой ремонт.
Когда Уля вошла, я ее не узнала. Она помолодела лет на десять. Глаза блестели, и чув-
ствовалось, что ее просто распирает радость.
– Ну, девки, класс! – закричала она, войдя в комнату. – Я же говорила, что они умеют
работать!
Кстати, мы сделали одну грандиозную глупость!
Надо было сперва отциклевать полы, а потом уж клеить…
– Не волнуйтесь, Ульяна Михайловна, – перебила ее Нина, – у нас есть один циклев-
щик, все сделает в лучшем виде, у него машинка просто улет! Почти нет пыли, и к тому же
можно будет стены пленкой прикрыть. Не волнуйтесь. В пустой квартире работать-то про-
сто… Между прочим, у него шведский лак – чудо! Не пахнет вообще, сохнет за два часа,
и никаких соплей…
– Соплей? – переспросила я.
– Ну да, – засмеялась Нина. – Мне сильно лакированные полы всегда застывшие сопли
напоминают. А тут никаких соплей, у полов такой вид, будто никакого лака нет. А грязь
отталкивает.
– Да-да, это то, что нужно! – энергично согласилась Ульяша. – Это довольно дорого,
но стоит того, тем более если мы будем обставляться в шведском стиле. Самое оно! Я уже
вижу эту комнату, Сашка! Ну поехали?
– Ульяна Михайловна, вы что, мебель собираетесь покупать? – поинтересовалась
Нина.
– Да, а что?
– И сразу ее сюда привезете?
51
– Ох, черт, ты права, Нинулька, рано еще, да?

Сперва надо отциклевать. Ну ничего, мы сами все равно привезти не сможем, закажем
доставку на понедельник. К понедельнику ваш циклевщик управится?
– Мы с ним еще не говорили.
– Должен управиться, ничего не знаю! В пятницу возвращается хозяин, и все должно
быть готово! А нам еще мебель приводить в человеческий вид, так что, девочки, вся ответ-
ственность за встречу кинозвезды ложится на вас! Все, Санька, поехали!
И она буквально вытащила меня из квартиры.
Когда я села с ней в ее раздолбанные «Жигули», первым делом спросила:
– Уля, что такое сделал Сигизмундыч, ты вся светишься!
– Пока он еще ничего не сделал, он только сказал…
– Что?
– Что я действую на него как кумулятивный снаряд.
– Это еще что такое? – рассмеялась я.
– Вот и я не знала, а он объяснил, это такой снаряд, который пробивает маленькую
дырочку и выжигает все внутри…
– Ни фига себе комплимент!
– Мне понравилось… – смущенно засмеялась Уля, заводя мотор. – И вообще, когда я с
ним разговариваю, я забываю, что мне пятьдесят шесть, что я… И еще… такое ощущение,
будто я знаю его сто лет… И, по-видимому, у него тоже… Понимаешь, он мне за час столько
о себе рассказал…
– Ты влюбилась!
– Нет, еще не влюбилась, но… Это уже не кажется мне невозможным, понимаешь?
– Понимаю, что ж тут не понять.
– Санька, тебе тоже необходимо влюбиться! Ничего прекраснее нет!
– Так я уже…
– Шутишь? В кого?
– Уля, что за вопрос!
– Ты хочешь сказать, что до сих пор влюблена в Глеба? Глупости! Так не бывает!
– Почему не бывает? Я вот смотрю фильм и заново в него влюбляюсь, открываю в нем
что-то новое…
– Ты безнадежная идиотка! – махнула рукой Уля. – Проорала свою жизнь ради краси-
вого актера.
Ты же была умная, интеллигентная девочка, острая, а во что превратилась? Впрочем,
это мое сугубо частное мнение. Извини.
– Уля, почему ты так говоришь? Ты же знаешь, как все получилось…
– Знаю, знаю. Я вообще в этой жизни слишком много знаю.
– Что ты хочешь сказать? Ты знаешь что-то про Глеба, да? Что-то плохое?
– Глупости! По-твоему, весь мир вертится вокруг твоего Глеба?
– Нет, просто мне показалось…
– Когда кажется, надо креститься, – проворчала она.
Дальше мы ехали молча. Уже за «Соколом» она спросила:
– А ты к бабке-то собираешься?
– Конечно. Только осенью, летом там жара жуткая. Я по ней скучаю. Странно, да?
Общались всего ничего, а я ее ощущаю такой родной… Ты не подумай, что из-за денег…
– Сашка, ты совсем глупая стала, да? По-твоему, я не понимаю таких простых вещей?
– Уля, не ворчи. Давай лучше подумаем, что нам надо купить в первую очередь, – поста-
ралась я перевести разговор. И мне это удалось.
52
– В первую очередь ты должна решить, на чем ты хочешь спать со своим прынцем. На

диване или на кровати. Потому что, на мой просвещенный взгляд, в однокомнатной квартире
кровать надо прятать за перегородкой, а диван – нет. Я понятно объясняю?
– Конечно! Я и сама уже думала. Но теоретически мне трудно сказать, вот поглядим…
В принципе комната большая – и можно сделать какую-нибудь выгородку.
– Ладно, поглядим. Только давай сразу ничего не решать. Походим, посмотрим, а потом
подумаем. Теперь ведь не надо как раньше – хватать что ни попадя. Помню, одна моя подруга
обставляла новую квартиру. Деньги у нее водились, а с мебелью были жуткие проблемы. В
наши дни в это даже трудно поверить, мебельных магазинов как грязи. Так вот, приехали
мы с ней в Дом мебели в Медведкове прямо к открытию, и вдруг я вижу просто чудо какое-
то – золотистым бархатом обитый угловой диван, два дивных кресла и журнальный стол.
Явно не отечественной работы, и почему-то совсем не дорого. То есть, конечно, дорого, но
доступно. «Катька, – говорю, – надо брать». А она растерялась, рассчитывала на другую
сумму. Я ей шепчу: «Выписывай, дура! Думать потом будешь!» Ну мы выписали и вправду
стали думать, а вокруг народ ходит и все на эту красоту кидаются. Но товар выписан уже.
Вот так мы жили!
– А твоя подруга купила эту мебель? – полюбопытствовала я.
– Конечно, купила и была счастлива до полусмерти. Оказалось, это венгерский гарни-
тур с какой-то выставки, он потому и стоил не очень дорого, что некондиционный был. Нам
просто жутко повезло. Я это к тому, что нас никто и никуда не торопит, мы можем все спо-
койно обдумать и прикинуть.
Мы бродили по «Икеа» часа два, а то и больше. У меня разбегались глаза, но Уля совер-
шенно четко объясняла мне, почему та или иная приглянувшаяся вещь подходит или не под-
ходит для моей квартиры.
– Нет, – говорила она, – этот шкаф слишком узкий, места займет ненамного меньше,
чем тот, но зато вместит значительно меньше. А этот диван явно неудобный, он без подло-
котников.
Наконец мы сели в кафе за столик, поели, выпили кофе – Значит, так, Сашка, смотри…
Она быстро начала что-то чертить на листке бумаги.
– Вот тут мы поставим кровать… Ту, из ротанга, которую ты назвала соломенной, и
отгородим ее вот этими полками. Получится удобно и уютно. Отличный уголок для любов-
ных утех, зрительно даже увеличит комнату, как тебе это ни покажется странным. Вот тут
стол и стулья. По стенам стеллажи, а вот тут маленький диванчик и кресло, отлично все
умещается… Смотри, нравится?
Мы заглядывали в каталог, что-то немного меняли, но через полчаса я пришла в полный
восторг.
– Уля! Блеск! Квартира как на картинке будет!
– Да уж! И кстати, недорого получается. Но надо еще купить занавески…
– И тот мохнатенький ковер, он всего пять тысяч рублей стоит! И надо еще…
– Сашка, успокойся и подумай, ты готова потратить эти деньги?
– Конечно! О чем ты говоришь! Кстати, бабушка будет рада, если я потрачу деньги на
устройство квартиры, я уверена… И потом, Глеб ведь тоже привезет деньги, ему должны
хорошо заплатить… так что… Я хочу еще купить посуду, кастрюли, ножи… Все новое!
– Сашка, ты сейчас такая хорошенькая… Вон за тем столиком мужик просто глаз с
тебя не сводит, – засмеялась Уля.
– Да ну его, нужен он мне!
– Понятно, тебе только твой Глеб нужен, хоть это и дурь, по моему мнению. Впрочем,
ладно. Ну что, пошли покупать?
53
Но вот наконец все готово. Завтра прилетает Глеб.

Я как зачарованная брожу по своим преображенным владениям. Это просто чудо!
Всего за три недели и девять тысяч долларов квартиру просто нельзя узнать. А кухня! Мечта!
И стиральную машину я себе купила! И даже постельное белье новое, модное! Вот удивится
Глеб! И обрадуется! Теперь сюда не стыдно кого угодно пригласить! Меня просто захлесты-
вало радостью. К счастью, свекровь у меня еще не была, а то наверняка сказала бы какую-
нибудь гадость.
Зато Уля заезжает каждый день и помогает советами.
– Сашка, у тебя очень недурной вкус, должна тебе сказать. Ты так все здорово расста-
вила, просто не к чему придраться, молодчина! А знаешь, я сегодня опять была у Сигизмун-
дыча!
– И что?
– Ты можешь себе представить, он в разговоре упомянул одного общего знакомого и
сказал: «Он уже совсем старый!» А я удивилась сначала, вроде я помню его вполне авантаж-
ным мужчиной, а потом соображаю, что это было лет двадцать назад, и смеюсь: мол, чему
удивляться, я и сама уже старая, – а Сигизмундыч вдруг так проникновенно произносит:
«Не надо со мной кокетничать, просто я еще не готов сказать вам то, что мне бы хотелось».
Как тебе это нравится?
– Уля! Да это же просто объяснение в любви!
– Думаешь?
– Еще бы!
– Ну если честно, мне тоже так показалось, а на прощание он взял мои руки, стал
поочередно целовать и как-то очень интимно, если так можно выразиться… Понимаешь?
– Понимаю, что ж тут не понимать. Разбила сердце старика Сигизмундыча!
– Ну не такой уж он старик! – вдруг залилась краской Уля.
– Признайся, ты влюблена?
– Не знаю, влюблена ли, но безусловно захвачена. Просто я эту сторону жизни уже не
считала для себя возможной. А это так приятно…
Короче говоря, мы обе летали как на крыльях и потому все успели. К тому же девочки-
малярши в предвкушении фотографий с автографом знаменитого артиста по собственной
инициативе отдраили. после ремонта все так, что любо-дорого.
Самолет из Рима прилетал вечером. Я решила приготовить роскошный ужин, накупить
цветов, заранее накрыть стол, чтобы когда Глеб войдет, сразу оценил все мои старания. Я
поехала на рынок, накупила всего, что он любит, и понеслась готовить. И только уже войдя
в квартиру и взглянув на себя в новое зеркало, громко застонала. Зеркало оказалось без-
жалостным. Я привела в порядок все вокруг, а о себе забыла. Чувырла чувырлой! Я даже
не купила себе ни одной новой шмотки. Руки опять ни на что не похожи, морда какая-то
старая… Что же делать? – запаниковала я. Потом сказала себе: ничего, Санька, прорвемся!
Когда нужно, я многое успеваю. Ну с руками я уже ничего сегодня не сделаю, а привести в
божеский вид волосы и физиономию мне вполне по силам. Но сначала займусь ужином, а
потом уж собой. Через час ужин был готов, и я намазала лицо смесью желтка и оливкового
масла. Так делала еще моя мама. Эта смесь быстро высыхает на коже и надо вновь и вновь
освежать ее. На это уходит примерно полчаса. Вот и хорошо, я хоть немного успокоюсь, а
то меня трясет от возбуждения.
В дверь позвонили. Кого это черт принес, когда я в таком виде?
– Кто там?
– Сашка, открой, это я, Лика!
Я облегченно вздохнула.
54
– Привет! Что это с тобой? Чем морду намазюкала, желтком, что ли? Ой, мама дорогая,
что творится, красотища, блин! Ремонт, мебеля новые! Ну, Сашка, блеск! А я тебе с Кипра
глянь какую лапочку привезла!
Она протягивала мне крохотный подарочный пакетик.
– Лика, спасибо, это что? Ой, подожди, замазка на роже высохла, сейчас!
Я кинулась в ванную, освежила маску, сполоснула руки и вернулась на кухню, где Лика
деловито все осматривала.
– Ну, Санька, ты дала шороху! Все новое!
Я открыла пакетик и вытащила оттуда маленькую белую кошку из меха, пушистенькую
и ужасно милую.
– Лика! Спасибо! Это как раз то, что я хотела! Как ты догадалась?
– Да ты ж все долдонила, что тебе белая кошка дорогу перебежала и это к счастью. Ну
и вот, пусть у тебя все будет окейно!
– Окейно? – засмеялась я.
– Ага, это я на Кипре от одной бабы подхватила. Она все восхищалась, как там окейно.
Ну, подруга, я оттянулась по полной программе! Советую – съезди! Недорого, виз не надо,
а отдых – балдежный! А где твой мужик? Говорят, от него тут уже вся Москва кипятком
ссыт, а?
– Похоже на то.
У меня опять сводило кожу, и я в последний раз намазала лицо.
– Мебеля из «Икеа», да? Молодец, здорово все подобрала. Как на картинке! Много
бабулек вгрохала? А ковер такой не очень практичный, по-моему. Ну да ничего, ты теперь
в этой хате не задержишься. Если надумаешь продавать, скажи мне, я для мамани куплю, а
то она через весь город ко мне мотается. Значит, говоришь, сегодня Глебка приезжает? Надо
будет как-нибудь вечерком собраться и обмыть ремонт. Как считаешь?
– Можно.
В этот момент в дверь опять позвонили, долго и повелительно. Меня даже мороз
подрал по коже.
Свекровь.
– Во, дурная кровь пожаловала, – прошептала Лика, тоже хорошо знавшая Светлану
Георгиевну. – Все, я убываю! Созвонимся, Саня! Здрасте, – поклонилась она свекрови. – И
всего наилучшего!
– Саша, что у тебя с лицом?
– Проходите, Светлана Георгиевна, мне надо в душ, а вы пока посмотрите, как все
получилось!
Когда минут через двадцать я, распаренная, довольная, вышла из ванной, Светлана
Георгиевна встретила меня взглядом, исполненным трагизма.
– Саша!
– Что случилось? – испугалась я.
– Почему у тебя стол накрыт всего на две персоны? Мне уже нет места за столом в
доме моего сына?
– Господи, Светлана Георгиевна, я же не знала, что вы придете, если б вы позвонили…
Настроение у меня сразу упало до нуля. Значит, она попрется со мной в аэропорт, потом
притащится сюда. Глеб будет раздражаться…
Я молча достала еще один прибор.
– Вот все и улажено, правда? – попыталась я улыбнуться. – Вам нравится ремонт?
– Это что, теперь модно – некрашеные деревяшки?
– Да. Очень модно. По крайней мере, для людей с нашим достатком.
– Так сказать, достойная бедность…
55
– А по-моему, все очень даже элегантно, не роскошно, но мило.

– Да, довольно мило, но…
– По крайней мере, уж точно лучше, чем раньше.
– А почему пол такой? Разве можно циклевать и не крыть лаком? Он же моментально
затрется и будет грязный.
– Это такой шведский лак! Незаметный!
– И тебе это нравится? А по-моему, тебя просто надули и украли лак.
– Вам приятно думать, что меня надули? Но я должна вас разочаровать.
– Саша, ты опять дерзишь!
– Извините, я не хотела, – выдавила я из себя. Я надеялась полежать спокойно, отдох-
нуть, привести в порядок мысли и чувства. А она опять явилась без звонка. И что за манера?
– Кто тебя повезет в аэропорт?
– Меня? А вы разве не поедете? – с надеждой спросила я.
– Не отвечай вопросом на вопрос. Так кто же тебя повезет?
– Тимур.
– Это кто?
– Таксист с первого этажа, я с ним договорилась.
– Это, наверное, дорого?
– Ничего, осилю.
– Саша, ты очень легкомысленно относишься к деньгам. Потратила бог знает сколько
на мебель, на всякие штучки… А я надеюсь, вы скоро сможете купить себе престижную
квартиру! И все твои труды и траты пойдут прахом.
Мне хотелось завыть в голос, но я, как всегда, сдержалась. И не завыла, а только
довольно кротко сказала:
– Но нам пока и тут нетесно.
– Ну это будет решать Глеб. Думаю, ему скоро будет очень важно, в какой квартире он
живет, в какой машине ездит…
– Ну уж договаривайте, Светлана Георгиевна, вы ведь хотели сказать – с какой женщи-
ной появляется, да?
– Саша, не делай из меня монстра! Я просто думаю о своем сыне, это же естественно.
Думаешь ты о сыне, как же! Когда мы с твоим сыном голодали, то почему-то помогала
нам не ты, а Уля. А ты делала вид, что не в курсе наших обстоятельств. И когда я продала
буквально все до нитки, чтобы спасти Глеба, ты только нотации нам читала, а денег не дала,
хоть они у тебя и были, я точно знаю.
Но все это я произносила молча. Пока у Глеба все было плохо, она твердила, что нико-
гда не хотела видеть его артистом, что это ужасная профессия, что быть незаметным актером
стыдно, и все в таком роде, зато теперь…
– А этот Тимур, он хорошо водит машину?
– Прекрасно, а что?
– Нет, я просто спросила…
Между тем я взяла свои вещи и ушла в ванную одеваться. Подсушила волосы феном,
накрасила глаза и подумала: «Черт подери, очень неплохо!» Конечно, свекровушка сейчас
скажет какую-нибудь гадость, но я не стану обращать на нее внимания.
– Зачем ты так накрасила глаза? – поморщилась она. – Тебе не идет.
– А Глебу нравится! Так вы поедете в аэропорт?
– Нет, я лучше тут посижу, телевизор посмотрю.
Кстати, к этому интерьеру лучше бы купить новый.
– Вы недавно спрашивали, что подарить Глебу, думаю, новый телевизор его бы обра-
довал.
56
– Ну это мне не по средствам, тем более я недавно купила видеомагнитофон, чтобы

записывать «Частного сыщика», так что…
– Да ладно, сами купим, я пошутила!
К счастью, вскоре позвонил Тимур – сообщить, что через десять минут будет ждать
меня внизу.
– Светлана Георгиевна, я пошла, машина ждет!
Лучше я на улице постою, чем с ней общаться.
– Саша, может быть, нужно что-то приготовить к ужину, ты скажи, – великодушно
предложила свекровь.
Но я столь же великодушно отказалась. У меня все было готово.
– Саша, позвони мне из аэропорта, когда встретишь Глеба.
– Светлана Георгиевна, когда я его встречу, надо будет ехать, а не носиться по Шере-
метьеву в поисках исправного автомата. К тому же у меня нет телефонной карточки, а поку-
пать ее из-за одного звонка нерентабельно!
– Но ведь у Глеба, кажется, есть мобильный?
– Есть. Если он работает, я позвоню.
– Очень надеюсь!
Господи, ну что же такое, в самом деле? Я совершенно не хочу ссориться с ней, но
у меня на нее аллергия. На улице я с удовольствием вздохнула. Тимура еще не было. Зато
неподалеку я заметила стайку незнакомых девчонок, которые как-то зашушукались при виде
меня. Поклонницы, что ли? Тут одна из них быстро направилась ко мне:
– Вы Александра Андреевна?
– Да, – недоуменно игветила я. Я-то им зачем?
– Вы супруга Глеба Ордынцева?
– Я.
– Он правда сегодня приезжает?
– Истинная правда, – засмеялась я. – А вы что, поклонницы?
– Да! – с гордостью ответила девчонка. – Но мы хотели сказать, может быть, вам нужно
что-нибудь, ну какая-нибудь помощь по дому или сбегать куда… Вы не стесняйтесь!
– Спасибо, девочки, – растрогалась я. – Но ей-богу, пока ничего не нужно. Честно!
– Но если понадобится… Хотите, я вам свой телефон оставлю? Можете звонить в
любое время, это мобильник! Если что, я примчусь!
– Ну надо же, спасибо! А как тебя зовут?
– Лиза. Там написано! – Она протягивала мне заранее заготовленную бумажку.
– Спасибо, Лиза, я тронута.
– И еще одна просьба, Александра Андреевна, вот… – Она вытащила из сумочки пачку
фотографий Глеба. – Попросите Глеба Евгеньевича подписать. Это ведь нетрудно, правда?
– Действительно! Хорошо, девочки, сделаю!
Но тут подъехал Тимур, и я простилась с симпатичной девчонкой.
– Что, поклонницы одолели? – хохотнул Тимур. – Они уж третий день тут крутятся,
выспрашивают всех, во народ, делать им нечего. Ты, Саша, гнала бы их в шею.
– Зачем? И потом, это бесполезно. К тому же Глебу на первых порах будет приятно.
– Смотри, а то мало ли…
– Ох, Тимур, от всего на свете не убережешься. И пусть эти девчонки будут самой
большой моей проблемой.
– Ну, можно сказать и так. Ты не ревнивая, что ли?
– Да вроде не очень.
– Повезло Глебу, а вот моя Фатима – это ужас какой-то. Ревнует к любой юбке.
57
Всю дорогу Тимур рассказывал мне про свою ревнивую жену, которую нежно любил
– и это чувствовалось в каждом его слове, хоть по видимости он и жаловался на нее.
Но вдруг машина как-то дернулась, ее протащило несколько метров, Тимур громко
выругался.
– Что? – испуганно выдохнула я.
– Прокол, мать его…
Он выскочил на дорогу. Я за ним.
Действительно, колесо спустило.
– Это надолго?
– Да нет, сейчас запаску поставлю.
Однако, когда мы подъехали к аэропорту и я стремглав кинулась к справочной, выяс-
нилось, что самолет из Рима приземлился уже полчаса назад. Я понеслась к выходу и вдруг
увидела Глеба, быстро идущего навстречу. Он шел не один, с ним были еще трое.
– Глеб! – закричала я. – Глеб!
Он остановился, удивленно глядя на меня. На нем был шикарный незнакомый костюм,
и весь он был какой-то новый и… немного чужой.
– Сашка! – улыбнулся он, и я, облегченно вздохнув, кинулась ему на шею.
– Глеб, я чуть тебя не пропустила, у Тимура колесо прокололось.
– Санька, я же просил не встречать меня, я сейчас не могу ехать домой, мы прямо
отсюда едем на телевидение. Это важно! Ты уж прости…
– Может быть, я с тобой?
– Не получится, Санечка, в машине просто не будет места, нас четверо, и еще водитель,
да и зачем тебе? Езжай домой, а меня потом привезут. Сашка, я соскучился!
Он чмокнул меня в щеку и, не познакомив ни с кем, ушел.
Я осталась стоять как оплеванная. Боже, что это?
Кровь бросилась мне в лицо. Неужели он мог так со мной поступить? Иначе как чудо-
вищным хамством я это назвать не могу. Мне было физически дурно.
Во рту пересохло, голова закружилась. Но я взяла себя в руки, продышалась и мед-
ленно побрела к машине.
– Саш, ты чего такая белая, случилось что? Где Глеб-то? Не прилетел?
– Прилетел, но его сразу увезли на телевидение.
– Да? Ну дела! Небось будут в прямом эфире показывать. Бремя славы! Не расстраи-
вайся!
– Да нет, я ничего…
Он смотрел на меня с таким явным сочувствием, что я чуть не разревелась. Почти всю
дорогу он тактично помалкивал и только уже у Белорусского вокзала тихо сказал:
– Саш, ты это… закаляйся. Говорят, от славы у людей часто крыша едет. Бывает! Ты
не расстраивайся по пустякам. Ну с кем не случается! На мужа не надо обижаться. Он же
не со зла, а сдуру…
Интересно, я ведь ничего Тимуру не говорила, но, похоже, вид у меня был достаточно
красноречивый.
– И ты это… не думай, я никому ничего не скажу, даже Фатимке. И еще, Саш… Там
небось эти дуры дежурят, ты уж не делай им такого подарка, чтобы они все по твоему лицу
поняли. Постарайся выглядеть нормально, все-таки столько лет с артистом живешь.
Действительно, а я и думать забыла о поклонницах! Но Тимур подвез меня прямо к
дверям, и я проскочила внутрь никем не замеченная. Но тут же вспомнила, что дома меня
ждет свекровь. Ох, не было печали!
– Саша, а где же Глеб? – испугалась Светлана Георгиевна, – Что случилось? Самолет
разбился, да? Говори же!
58
– Нет, нет, бог с вами! Все живы-здоровы, просто Глеба увезли на телевидение.
– На телевидение? Зачем? Почти ночь на дворе! Или в прямой эфир? Что там в про-
грамме? У тебя есть программа?
– Нет, кажется, нет.
Она включила телевизор, пробежалась по всем каналам, но ничего интересного для
себя не обнаружила.
– Знаешь, я, пожалуй, поеду домой, у меня телевизор лучше, думаю, его не сразу выпу-
стят в эфир… Как ты могла не спросить, что за передача, не понимаю, Саша!
Я молчала из последних сил, мне хотелось как можно скорее остаться одной и дать
наконец волю слезам. Но когда свекровь удалилась, слез у меня не было. Просто страшно
болело сердце. Вот тебе и сюрприз, Сашка! Я поплелась в ванную, напустила воды и улеглась
в пахнущую хвоей пену. Закрыла глаза. Вода всегда меня успокаивает. И минут через десять
боль стала отступать. Ну что особенного случилось? Ну обхамил меня муж на пятнадцатом
году совместной жизни, подумаешь, большое дело. И обхамил, как верно заметил Тимур,
сдуру, а не со зла.
Он же говорил, что не надо его встречать, а я поперлась, вот и получила… Сама во
всем виновата, а он просто от неожиданности растерялся. Он ведь спешил, его ждали люди,
и знакомить меня с ними у него времени не было. Хотя сколько времени нужно, чтобы ска-
зать: друзья, это моя жена. Кстати, я не разглядела, что это были за друзья. Странно, первое
ощущение при виде Глеба было – он какой-то чужой… Такого со мной еще не бывало. Так,
может, дело не в нем, а во мне? Может, это я чувствую себя ему чужой? Недаром же все
вокруг твердят, что мне сейчас будет трудно. Вот это и была первая трудность. Так неужели
я с ней не справлюсь? Ерунда, и не с таким справлялась! Куда хуже было, когда однажды
ночью мне позвонили и сказали: «Слушай, ты, скажи своему мужику, чтоб вернул бабки, а
то мы его морду попортим, ох как попортим, а еще и яйца отрежем. Зачем он тебе такой?»
Вот тогда было по-настоящему страшно, без шуток. А это… ерунда!
Сюрприз не удался? Да почему? Он же вернется рано или поздно. И, надо думать,
оценит мои труды. Так что, Сашка, нечего киснуть. Сделай вид, что ничего особенного не
произошло, не демонстрируй ему свою обиду, не встречай его с надутой физиономией.
А вот дня через три ненароком дай ему понять, что так себя не ведут. Мягко, тихо,
словно бы в шутку.
И все будет отлично. Приняв благое решение, я выползла из ванной и легла в неверо-
ятно удобную Новую кровать, на красивое темно-синее с рисуночком белье и подумала: а
что, так, может, еще и лучше.
По дороге из аэропорта Глеб бы обязательно догадался по моему лицу, что его ждет
какой-то сюрприз, а так он просто откроет ключом дверь и ничего не узнает. В жизни глав-
ное – уметь повернуть любую гадость в другую сторону, вывернуть наизнанку, чтобы она
показалась прелестью. И если это удается, то вполне можно жить дальше. Я включила теле-
визор, побегала по программам, но нигде Глеба не обнаружила. Ничего, если Светлана Геор-
гиевна его поймает, обязательно мне позвонит. Под какие-то политические споры я уснула
и проснулась от страшного грохота и громкой ругани:
– Черт бы все побрал! Что за дела? Ох, я, кажется, не туда попал!
В прихожей все стихло. Входная дверь открылась, – видимо, Глеб решил проверить
номер квартиры. Меня душил смех, но я затаилась.
Дверь захлопнулась, и Глеб на цыпочках вошел в комнату. Я притворилась, что сплю,
а сама из-под ресниц наблюдала за ним. Он очумело вертел головой, потом опять же на
цыпочках подошел к телевизору и выключил его.
– Сашка! – Он плюхнулся рядом со мной. – Санька, просыпайся, хватит дрыхнуть, я
приехал!
59
От него пахло незнакомым одеколоном.

– Сашка, солнышко, проснись! Что за чудеса ты тут сотворила?
Я открыла глаза.
– Глеб, который час?
– Пятый! Ничего, просыпайся, соня! Я привез тебе роскошные подарки! Но как тебе
удалось?
– Нравится?
– Я вообще ничего не понял, решил, что забрел не в ту квартиру. Хотя выпил только
рюмку коньяка. Ох, я устал!
– Скажи, тебе нравится?
– Черт подери, это класс! А какая кровать, мечта!
Я вскочила и за руку поволокла его на кухню, в ванную, показывать свои достижения.
– Ты просто чудо у меня, Санька! Ты все бабкины бабки в это вгрохала, да? Я же тебя
просил…
– Глеб, у меня еще даже остались деньги!
– Нет, лучше моей жены нет никого в целом свете! Черт, даже посуда вся новая… Ой,
Сашка, я такой голодный! После самолета маковой росинки во рту не было!
– Какой шикарный костюм! И одеколон новый, и туфли…
– И тебе целую сумку привез! Дай поесть – и валяй потроши подарки!
В передней стоял огромный чемодан и две объемистые сумки.
Я поставила разогревать мясо.
– Глеб, ну рассказывай! Как? Что?
– Как? Прекрасно! Просто слов нет, вот я сейчас тебе покажу…
Он вытащил из сумки пачку иллюстрированных журналов. В одном из них на разво-
роте был помещен его портрет. Совершенно ослепительный.
– Глеб, что тут написано? – взмолилась я.
– «Этот русский завоюет Италию!»
– Ни фига себе!
– Сашка, если бы ты видела… Италия – это… это… У меня просто нет слов, ты должна
увидеть… Осенью я опять туда поеду и уже предупредил, что возьму с собой жену.
Я жадно разглядывала другие картинки. Вот Глеб в гриме, среди каких-то скал, а вот
он с режиссером.
– А кто эта красотка, Глеб?
– Это – Мария Антония, моя партнерша. Восходящая звезда и вполне неплохая актриса.
– А кто эта дама в красном?
– Продюсер, синьора Бетелли.
– Эффектная женщина, ничего не скажешь, но, кажется, уже немолодая, да?
– Понятия не имею, но, думаю, лет пятьдесят есть… Сашка, смотри, с какой собакой
я снимался…
– Ой, Глеб, мясо!
Я помчалась на кухню. К счастью, мясо не сгорело, и Глеб смог отдать должное моим
кулинарным талантам.
– Ох, вкусно, Сашка! Честно говоря, итальянская кухня – это не мое. У меня от их
макарон живот уже болел… Санька, как хорошо дома, с тобой… Ты не обиделась на меня,
а? Ну там, в аэропорту?
– Сначала обиделась, а потом решила не обижаться.
– Ты у меня самая умная и самая лучшая, я это всегда знал!
– А что за срочность была на телевидение мчаться?
60
– Сняли интервью для завтрашних «Вестей». Слушай, Сашка, у меня тут одна мысль
возникла… Раз у нас дома теперь такая лепота, может, устроим небольшой приемчик, а?
– Какой приемчик?
– Понимаешь, со мной прилетел Франко, пресс-агент и синьора Бетелли… Хорошо бы
их пригласить и угостить по-русски. Они там так трогательно ко мне относились..
– Никаких проблем! Зови! Только скажи – когда и на сколько человек рассчитывать?
– Господи, Сашка, как же мне повезло в жизни!
– Но должно же было наконец повезти!
– Ты не поняла… Мне повезло с тобой.
Утром я проснулась поздно Глеб крепко спал. Я тихонько вылезла из кровати и побе-
жала в прихожую. Вчера у меня руки так и не дошли до подарков.
Только я дернула «молнию» на сумке, которая, по словам Глеба, целиком предназнача-
лась мне, как зазвонил телефон.
– Простите, это квартира Ордынцевых?
– Да.
– Саша, это ты?
– Я.
Голос был женский и незнакомый.
– Саша, ты, может быть, меня не помнишь, это Жанна Бойцова.
– Жанна? Помню, конечно. У меня еще нет маразма. Привет, как дела?
С Жанной мы когда-то учились в ГИТИСе.
– Ох, в двух словах не скажешь. Слушай, Саша, я сейчас работаю на канале «Куль-
тура»…
– Понятно, тебе нужен Глеб! Но он спит, вернулся под утро, жалко его будить. Может,
я ему передам?
– Саша, ради бога, это срочно! Разбуди его, ради всего святого, Христом Богом прошу!
– Ладно, попробую.
Ишь как засуетились… Я разбудила Глеба. Он, чертыхаясь, схватил трубку, а я верну-
лась к сумке с подарками. Чего там только не было – и платья, и кофточки, и белье. Но все это
было какое-то не мое, что ли… Вещи были выдержаны в общем в одном стиле, но почти все
желтые – цвет, который я просто терпеть не могу, он меня убивает. Что, Глеб с ума сошел? Я
не могу это носить, а ведь вещи явно дорогие… Я чуть не расплакалась. И только одна вещь
обрадовала – черное платье из мягкого шелка. А лифчики, несмотря на красоту, оказались
неудобные, на косточках, что я просто ненавижу.
– Санька, почему у тебя такое лицо? – испугался Глеб.
– Да нет, все нормально, спасибо.
– Тебе не нравится?
– Глеб, почему столько желтого, мне же желтый никогда не шел… – робко проговорила
я.
– Санька, ты ничего не понимаешь, в этом сезоне в Италии желтый – самый актуальный
цвет, так мне объяснила Лаура…
– Это еще кто?
– Художник по костюмам, она помогала мне с подарками. Ты примерь, примерь, все
эти разговоры, «к лицу – не к лицу» – ерунда. Надо просто изменить немного макияж…
Я покорно накинула желтый плащ. Сшит он был изумительно, но носить его я не могла.
Такой плащ подошел бы жгучей брюнетке…
– Потрясающе элегантно, Сашка! Хотя, если честно, пожалуй, это и вправду не твой
цвет… – От расстройства Глеб чуть не плакал. – Санька, а может, его покрасить, а?
61
– Выкрасить и выбросить. Ничего, Глебка, я надену к лицу черный или лучше темно-
синий шарф и сойдет. – Мне стало его жалко. И элегантный плащ тоже. Я полезла в шкаф и
вытащила большой темно-синий шелковый платок, купленный когда-то в Турции. Накинула
его, завязала легким узлом – и действительно, картина была уже не столь плачевной.
– Сашка, блеск! – расцвел Глеб.
– А ты маме тоже все желтенькое привез?
– Ну, в общем, да… Лаура сказала, что это самое актуальное…
– Какая дура твоя Лаура!
– Санька!
Прошло две недели. Глеб дважды играл «Горе от ума» и имел сокрушительный успех.
Его буквально рвали на части. А тут еще вышел исторический сериал, где у него была
небольшая, но эффектная роль, и ему просто не давали проходу. Я его почти не видела. Но
все равно была счастлива. Еще бы! Я продолжала украшать наше гнездышко. Глеб купил
новую машину, белую «девятку».
– Санька, если так пойдет, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, через годик куплю себе
джип! Всю жизнь мечтал о джипе.
– Глеб, по-моему, джип не городская машина, а? Если бы у нас была дача…
– Ты хочешь дачу?
– Ни за что!
– Все равно я хочу джип, пусть и без дачи!
Но пока он удовлетворился «девяткой». А я наконец могла не выгадывать каждую
копейку, когда шла за продуктами. И опять сделала себе красивые ногти.
И еще купила какие-то таблетки для похудания.
Меня от них подташнивало, но, кажется, результат должен быть, потому что аппетит
они мне отбили. Я регулярно звонила бабушке, которая тут же начинала кричать, чтобы я
не смела тратить деньги и что она мне перезвонит. Действительно, прокричав это, бабушка
швыряла трубку и через минуту перезванивала.
– Саша, сколько раз тебе говорить, что от нас звонить гораздо дешевле. Я слушаю,
какие у тебя новости?
Я все рассказывала ей, она радовалась за меня. А однажды сказала:
– Сашенька, я оформила наконец приглашения для вас с Глебом и на днях высылаю!
– Бабушка, не знаю, сможет ли Глеб, а я обязательно приеду. Я уже соскучилась, может,
не стоит осени ждать?
– Сашенька, милая, – растрогалась бабушка, – я тоже очень, очень скучаю, но раньше
октября, боюсь, ты тут просто изжаришься! У нас уже началась жара, а по Израилю надо
поездить, не сидеть же, в самом деле, на одном месте, но это тяжело без привычки. Давай
уж наберемся терпения, к тому же я хочу, чтобы ты привезла целый ряд справок, они необ-
ходимы для оформления наследства, понимаешь?
– Какие справки?
– Я все тебе напишу и вышлю вместе с приглашением. Пока ты все их соберешь, время
и пролетит.
Мне и в самом деле не хватало бабушки, хоть мы почти не знали друг друга.
От Ули что-то давно ничего не было слышно. Я ей позвонила. Она была дома и, судя
по голосу, не в настроении.
– Опаньки! Вспомнила наконец обо мне, звездная жена!
– Уля, что ты говоришь! Я просто закрутилась…
– Да уж представляю себе! Какой печатный орган ни откроешь, везде твой Глеб красу-
ется. Все просто с ума спрыгнули, по-моему. Но ты довольна?
62
– Конечно, зачем ты спрашиваешь?

– Санька, я не про то… Ты-то сама довольна жизнью?
– Что ты имеешь в виду?
– А, ладно…
– Уля, ты о чем? Ты что-то знаешь, чего я не знаю?
– Ну, наверное, я знаю многое из того, чего ты не знаешь…
– Я хочу сказать, про Глеба что-то знаешь?
– По-твоему, вокруг Глеба весь мир крутится, да?
– Уля, ты чего такая злая? Кстати, как твой Сигизмундыч?
– Опаньки! Вспомнила…
– А ты уже забыла о нем? – засмеялась я.
– Пытаюсь.
– Да что случилось-то?
– Тебе, что ли, интересно? – шмыгнула носом Уля.
– Естественно.
– Слушай, я не могу по телефону, может, встретимся, а?
– Хорошо, давай, только завтра, сегодня мы с Глебом идем на какую-то мощную
тусовку в «Метрополь».
– Опаньки! Это круто! «Метрополь» теперь что-то вроде новорусского Версаля.
Высоко взлетела, Санька! В чем пойдешь? Туда надо выпендриться по полной программе.
– Глеб мне привез черное платье… – не очень уверенно сказала я. Меня и саму смущало
предстоящее мероприятие.
– Говори быстро, какое платье!
– Черное, шелковое, миди, с большим вырезом… красивое.
– С рукавами?
– Нет, понимаешь, там еще что-то вроде полупрозрачной пелеринки…
– Это очень модно. Туфли, сумка приличные есть?
– Купила уже.
– Украшения?
– Бабушкины колечки.
– Хорошо бы нитку жемчуга. Небольшую.
– Ну у меня есть, помнишь, ты же привезла мне из Испании.
– Нормально. У тебя такая внешность, что и подделка сойдет за драгоценность.
– Уля, о чем ты говоришь, какая у меня такая внешность? – живо заинтересовалась я.
В последнее время все мне намекали только на то, что рядом с таким красавцем я смотрюсь
замухрышкой.
– В тебе есть изыск. Ты не красавица, уж прости меня, но, на мой вкус, интереснее
любой красавицы. В тебе нет никакой дешевки, понимаешь? Только ты в последние годы
махнула на себя рукой. Если займешься своей внешностью, ты еще всем дашь сто очков
вперед.
– Ах, Ульяша, я тебя обожаю! Ничего лучшего ты сегодня не могла мне сказать.
– Только не крась губы. А глаза, наоборот, накрась посильнее. И будешь неотразима.
Руки в порядке?
– Да.
– Тогда до завтра. Приезжай часам к двум, сможешь?
– Постараюсь.
И вдруг, положив трубку, я сообразила, что свекровь уже давно не объявляется. Это
было очень на нее непохоже. Обиделась на что-то или захворала?
Надо бы выяснить, а то потом только хуже будет. Я сразу набрала ее номер.
63
– У телефона.
– Светлана Георгиевна, добрый день, у вас все в порядке?
– Почему тебя это вдруг заинтересовало?
– Просто вы давно не приходите, не звоните, я забеспокоилась, здоровы ли вы…
– Твоими молитвами. Спасибо, что побеспокоилась, я к этому не привыкла.
– А почему вы не были на последнем спектакле? Такой сумасшедший успех…
– Я была занята, – сухо ответила свекровь.
– Ну хорошо, раз все в порядке, тогда до свидания.
– Подожди, Саша! Я давно хочу спросить… Что Глеб тебе привез?
– В каком смысле? – не поняла я.
– Ну он привез тебе какие-то вещи?
– Лучше бы не привозил…
– Да? – как-то радостно спросила она. – Почему?
И тут до меня дошло! Она обиделась на Глеба за желтые шмотки!
– Потому что почти все желтое… Черт знает что! Я видела, что он и вам тоже желтень-
кое привез, чувствовала, что вам не понравится, но вы же его знаете… Ему легко внушить
любую чушь, особенно если говорить с апломбом. Но вы не расстраивайтесь.
– Жалко, лежат новые веши… Может, можно их кому-то продать?
– Это я не знаю!
– Да, кстати, Саша, я хотела тебя спросить… Помнишь, я давала тебе книгу Молохо-
вец?
– Помню, конечно.
– Она тебе нужна?
– Да нет, в общем…
– Не могла бы ты мне ее привезти?
– Пожалуйста, но уже завтра, сегодня не получится.
– Хорошо, пусть будет завтра. Только скажи когда.
– Ну примерно в час дня. – Я решила сделать это по дороге к Ульяше.
– У меня в час ученица.
Светлана Георгиевна преподает французский.
– Так я просто закину вам книгу, и все.
– Ну что ж, если другое время ты выбрать не можешь…
– Извините, у меня завтра много дел. Всего доброго, Светлана Георгиевна. – Я поспе-
шила положить трубку, иначе меня опять захлестнет волна обид на меня, на сына, на весь
мир. Надо только еще найти эту чертову Молоховец. Я стала обозревать книжные полки.
Ага, вон она! Я залезла на стул, достала Молоховец, и вдруг взгляд мой упал на толстый том
«Истории КПСС». И зачем он тут стоит?
Только место занимает, выкину его, и дело с концом.
Это еще от тетки Глеба осталось. Вообще, надо бы разобрать книги, многое наверняка
уже не нужно, как вот эта «История». Но сегодня мне не до того. И все-таки я сняла книгу
с полки, а заодно и еще несколько книг по научному коммунизму. С каким удовольствием я
от них избавлюсь! Но тут меня как-то шатнуло, и стопка книг разлетелась в стороны.
Хорошо, еще я сумела удержаться на стуле. Я спрыгнула и стала подбирать книги. И
тут заметила, что из «Истории КПСС» выпал какой-то листок. Письмо, что ли? Я развернула
сложенный вчетверо лист, заполненный изящным почерком. У меня буквально потемнело
в глазах.
"Любимый мой, уже нет сил жить так далеко от тебя! Я знаю, время
и расстояние работают против меня, но ничего не могу с этим поделать.
Я пытаюсь приучить себя к мысли, что мы не одно целое, что у нас все
64
отдельно, но это больно, это так больно! Я живу почти в раю, но для меня
это настоящий ад.
Боже мой, Глеб, как трудно писать о любви, как трудно придумать что-
то новое… Каждая фраза будто уже тысячи раз читана, но поверь, каждая
буква кричит о любви к тебе! Я часто смотрю на море. Знаешь, у него цвет
твоих глаз. Да-да, не у тебя глаза цвета моря, а у моря цвет твоих глаз. Вот
так я воспринимаю действительность. Прости, если на бумаге это выглядит
пошлостью, но что делать, если я так чувствую, а выразить иначе не умею.
Вот уж точно говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло… Те
две недели, что мы были вместе, дают мне такую пишу для воспоминаний…
Я говорю себе: сегодня 16 января, и я по минутам вспоминаю этот день.
И, конечно, ночь. У меня таких воспоминаний пятнадцать, а это немало…
Я знаю, Глеб, что ты тоже любишь меня и что сейчас неподходящий
момент, но поверь, нельзя строить жизнь с женщиной только на жалости и
благодарности.
Ничем хорошим это не кончится для вас обоих, только любовь должна
связывать людей, только любовь.
А что получается? У тебя жалость и благодарность, у меня
благодарность и расчет. А в результате страдают все: и мой муж, и твоя жена,
и мы оба… Глеб, мы должны, мы просто обязаны разорвать этот порочный
круг. Прошу тебя, подумай об этом и напиши.
Одно твое слово, и я брошу все! Не нужен мне этот рай, ничего не
нужно, если тебя нет рядом. Господи, как я люблю тебя! Прости, я готова
ждать сколько нужно. Тысячу раз целую тебя, мой любимый.
Твоя Л.".
Боже, что это? Мой мир, мой маленький мир, который я построила на своей любви и
вере в любовь мужа, стремительно рушился – да что там, уже рухнул. Потом я сказала себе:
подожди, давай спокойно все обдумай. Но где же взять это спокойствие? Кто такая эта Л.?
Откуда она взялась, куда делась? Или она никуда не делась? Может, она существует по сей
день в его жизни? И в каком это раю у моря она живет? Я вертела в руках злополучный
листок. Он был явно не новым, бумага уже чуть потемнела. Глеб хранит это письмо, значит,
оно ему дорого? В конце концов, мало ли что бывает, ну переспал он с дамочкой, та влюби-
лась по уши, письма пишет, но если бы она… О чем я думаю? Там же черным по белому
сказано, что он живет со мной из жалости и благодарности. Кровь бросилась мне в лицо. Ну
из благодарности – это понятно, а из жалости? 16 января…
Именно в январе пять лет назад у меня случился выкидыш, и я именно две недели
лежала в больнице с осложнениями… Но Глеб был тогда так нежен, так внимателен ко мне.
Как же так? Как он мог? Ах, он же прекрасный актер, что ему стоит сыграть внимание и
нежность? А что, если он играл не со мной, а с ней? А со мной был искренним? Ну, бывает,
мужик поддастся настырной бабе, а потом не знает, как с ней развязаться… Вот опять я
пытаюсь вывернуть гадость наизнанку. В общем, мне это даже удается.
Ну в самом деле, не может же Глеб играть двадцать четыре часа в сутки. Или я круглая
дура? Уля ведь что-то такое говорила, словно намекала на что-то…
Может, уже вся Москва знает, что Глеб живет со мной только из жалости? Но я никогда
ничего не замечала. Нет, скорее всего, романчик был, но для него он был вполне мимолет-
ным, а она, бедолага, влюбилась не на шутку. Да, да, конечно, именно так и было. Он, может,
уже и забыл о ней. Но зачем же тогда хранить письмо в книге, к которой, он точно знает, я
никогда в жизни не притронусь? А может, он просто сунул туда письмо, когда я, допустим,
неожиданно вернулась, а потом позабыл о нем? Может же так быть? Безусловно.
65
Я медленно поднялась с полу, собрала книги и хотела отнести их к мусоропроводу,

может, кто-то захочет взять. Но потом передумала. Влезла опять на стул и поставила их на
место, вложив письмо в «Историю КПСС». Ничего не надо делать сгоряча, я потом могу
пожалеть о своей поспешности. Сейчас надо остыть и все хладнокровно обдумать. Завтра
я поговорю с Улей, если она что-то знает, я вытяну это из нее хоть клещами… И вообще…
Подумаешь, большое дело, какая-то баба вцепилась в такого ослепительного мужика… Даже
странно, что имя им не легион! И смешно было бы думать, будто Глеб будет всю жизнь хра-
нить мне верность. Тем более сейчас, когда перед ним готова распластаться любая. А он все
равно мой муж, и нате-ка выкусите! Я еще поборюсь за него! Но сначала я узнаю, кто эта
Л., что там в действительности было, а потом посмотрим. Ведь пока, кроме этого письма,
мне, по большому счету, не в чем упрекнуть Глеба. Мелочи вроде хамства в аэропорту учи-
тывать не стоит. А вот сегодня я должна не ударить лицом в грязь. Уля говорит, что у меня
изысканная внешность? Что ж, вот и будем, как теперь говорят, «косить под изысканность»!
Боевой задор у меня бывает нечасто, но если припечет… А сейчас меня действительно при-
пекло. Я вспомнила все, что знаю о макияже, и принялась наводить марафет, что называется,
«под большое декольте». Но мысли то и дело возвращались к письму. Ну хорошо, допустим,
там была любовь, а тут только жалость и благодарность, – хорошо, предположим, но как
быть с постелью? Тут на одной благодарности не продержишься, нет. Уж в чем, в чем, а в
отсутствии пылкости Глеба не упрекнешь. Когда-то в юности нам на свадьбу подарили раз-
множенное на ротаторе древнеиндийское руководство по любовным играм под поэтическим
названием «Ветви персика» или что-то в этом роде. Тогда это была такая редкость! И мы
со смехом решили изучить его. Может быть, мы от природы были идеальными партнерами,
может, сыграла свою роль и древнеиндийская книжка, но мне всегда было хорошо с Глебом,
и никогда ничего другого не хотелось – вовсе не от невинности помыслов. И тут же мелкой
змеюкой в голову закралась мысль: а что, если всю эту индийскую науку Глеб применил с
той самой Л.? Вот она с ума и спятила.
Еще бы! Такой красавец и такой умелец! Волна ревности и ненависти нахлынула на
меня, так что я чуть не задохнулась. Но тут позвонил Глеб:
– Санька, ты готова?
– Вроде да, – с трудом проговорила я.
– Что у тебя с голосом?
– Мороженого поела, – неизвестно почему ляпнула я.
– Сашка! Не вздумай хворать, ты мне нужна здоровая! Я через десять минут буду дома.
Приготовь смокинг.
Блин! Смокинг! Вот мы как теперь живем! Смокинг ему приготовь! А шиш с маслом?
Но все это я проглотила, пошла и достала новенький смокинг.
Небось тоже эта кретинка Лаура покупала.
– Выглядишь отпадно – воскликнул Глеб, вбегая в квартиру. – Черт побери, какая у
меня интересная жена, оказывается! Дай поцелую!
Мне сейчас только целоваться с ним! Укушу ненароком!
Когда он побрился, надел смокинг, у меня даже сердце замерло, до того он был хорош.
– Ну как? – красуясь перед зеркалом, спросил Глеб.
– Нормально, хотя, по-моему, одной детали не хватает.
– Какой? – встревожился он.
– Желтого банта на гульфике, сейчас это очень актуально!
– Санька! – расхохотался он. – Ну свалял я дурака, мне уже и мама всыпала по первое
число.
– Она, между прочим, здорово обиделась.
– Мама всегда обижается, не обращай внимания.
66
– Тем более не надо давать ей лишних поводов. Уверена, что она обидится и на то, что
ты ее с собой не взял.
– Куда? – недоуменно вскинул брови Глеб, продолжая любоваться собою в зеркале.
– В «Метрополь».
– Здрасте, я ваша тетя! Пригласили меня с супругой. При чем тут мама?
– Это ты ей будешь объяснять.
– Сашка, по какому случаю ты такая?
– Какая?
– Нервная.
– Да так…
– Ты волнуешься перед этой тусовкой? Не стоит! Ерунда на постном масле! Ты такая
элегантная в этом платье. Вот поедем в Италию, ты сама там купишь все по своему вкусу!
– У меня очень простой вкус. Больше всего я люблю черное.
– Значит, купим черное, о чем разговор. Целиком и полностью признаю свою глупость.
Пойми, Санька, я там просто обалдел…
Он был так красив, так обаятелен, так очаровательно простодушен!
– Глеб, у меня к тебе просьба.
– Все что хочешь!
– Не бросай меня там одну, ладно?
– Ага, значит, все-таки ты трусишь! Санька, не дрейфь, прорвемся! Да ничего особен-
ного там и не будет, тусовка как тусовка, ты же, слава богу, умеешь с людьми общаться и
вести себя умеешь, так в чем проблема?
– Да я в последние годы как-то одичала… – неизвестно зачем призналась я.
– Санечка, ну не будь дурой! Все прекрасно. И я обещаю весь вечер держать тебя за
руку.
Больше всего на свете мне хотелось спросить, кто такая Л. Но я прекрасно понимала,
что этого делать нельзя. И все-таки я это узнаю. А на предстоящую тусовку чихать я хотела.
Народу было море, и везде, куда ни плюнь, какая-нибудь знаменитость. Но и знакомых

оказалось немало, так что я вскоре вполне освоилась, тем более что многие горячо меня
поздравляли с успехом Глеба. Вероятно, далеко не все поздравления были искренними, но
иначе в актерской среде и не бывает.
Однако Глеба вскоре кто-то все-таки увел от меня.
Я в этот момент говорила со своей однокурсницей Райкой Марковой, которая недавно
выпустила скандальную книгу «Театральные тайны». Райка была очень неглупая, острая и
совершенно бессовестная бабенка. Но общаться с ней было занятно.
– Сашка, какого хрена ты себя похоронила? У тебя было легкое перо. Что ты теперь,
домашняя хозяйка? – блестя яркими черными глазами, говорила Райка. – Слушай, хочешь я
тебя пристрою в один новый журнал?
– Боже мой, кем?
– Ну для начала репортером, а там как себя зарекомендуешь…
– Спасибо, Раечка, но это не по мне. Я не могу быть репортером.
– Ну да, в тебе же нет нахальства, я и забыла. А помнишь, Сашка, как мы на первом
курсе дружили, пока ты не втюрилась в Ордынцева?
– Можно подумать, одна я тогда втюрилась в Ордынцева.
– Ну да, мне он тоже нравился, но я сразу поняла, что мне ничего не светит. У меня,
знаешь ли, никогда романтика в жопе не свистела, а у вас были такие романтические отно-
шения! Только, честно признаюсь, я не думала, что вы проживете столько лет. И похоже,
неплохо прожили. Сколько ж мы не виделись? А дети у вас есть?
67
– Детей, к сожалению, нет.

– Ну нет и нет, я вот тоже бездетная и безмужняя.
– А где же Миша?
– Миша слинял к Маше! Но я рада, я роняла: семейное счастье не моя стихия. Я
бобылка! И мне в этой роли прекрасно. Заводить детей не собираюсь, так зачем мне мужик
в квартире? Пришел, обслужил – и вали к своей женушке, пусть она твое исподнее стирает!
В голосе Райки слышалась горькая обида на жизнь.
– Санька, я вот хочу спросить… Вы где теперь живете? Я как-то раз позвонила на
Ломоносовский, а мне сказали, что вы переехали.
– Да. А зачем ты звонила?
– Просто так. Почему-то захотелось повидаться, молодость вспомнить. Слушай, дай
твой новый телефон. Может, и вправду повидаемся.
Но тут кто-то кинулся к ней в объятия, и я поспешила ретироваться. Райку лучше дер-
жать подальше.
Вокруг Глеба толпился народ. В основном женщины. Одна знаменитая и, кажется, не
слишком трезвая певица держала его под руку, привалясь к нему своим немалым бюстом.
А Глеб, похоже, млел.
Не от бюста, а от всеобщего восторженного внимания. Ну что ж, пусть. Чем бы дитя
ни тешилось…
Мне захотелось выпить. Я пошла и выпила необычайно вкусный коктейль, не знаю из
чего, но это и неважно. А потом у меня вдруг заболели ноги. Отвыкла ходить на высоких
каблуках. И вообще, лучше я уйду. Надо как-то пробраться к Глебу и предупредить, что
ухожу. Мимо, покачиваясь, шла эксцентричная телеведущая в оранжевом платье, на голове
у нее было нечто невообразимое, оранжево-синее.
Приглядевшись, я поняла, что это просто волосы.
– Вас не тошнит? – раздался вдруг за моей спиной мужской голос.
Я обернулась:
– Простите, это вы мне?
– Вам. Вас не тошнит от этого сборища?
Мужчина был не слишком молод, с проседью в темных волосах и каким-то неуловимо
восточным типом лица.
– Да нет, просто туфли жмут.
– Вы ведь не актриса?
– Нет.
– А давайте поболтаем?
– Говорю же, туфли жмут…
– Пойдемте вон туда, сядем, выпьем за знакомство по рюмке коньяку. Вы мне понра-
вились.
И, не дожидаясь ответа, он взял меня под руку.
Он что, клеится ко мне? С ума сойти! Ко мне уже давным-давно никто не клеился.
А это, оказывается, довольно приятно… Тем более что у него очень необычное лицо. Я не
стала сопротивляться и, едва мы сели, сбросила туфли.
– Жить стало легче, жить стало веселее? – усмехнулся он.
Я молча улыбнулась в ответ. Мне вдруг стало интересно.
– Давайте познакомимся. Меня зовут Александр, Александр Андреевич Шалимов. А
вас, если не секрет?
– А меня зовут Александра Андреевна.
– Вы шутите?
– Да нет, почему?
68
– Слушайте, по-моему, это символично, вам не кажется?

– Нет. Достаточно распространенные имена и отчества. Вот если бы вас звали Иван
Иванович, а меня Иванна Ивановна…
Господи, что я плету?
– А можно мне звать вас просто Сашей?
– Пожалуйста, Александр Андреевич. Я вас Сашей звать не буду.
– Саша, чего вы хотите? Коньяку, шампанского?
– Нет, я тут пила какой-то белый коктейль, это было очень вкусно.
– Пинаколаду?
– Не знаю.
– Минутку!
Он принес мне коктейль, а сам пил коньяк.
– Саша, вы первый раз на таком мероприятии, да?
– Да.
– А с кем вы пришли?
– С мужем.
– А где ваш муж?
– Там где-то… тусуется… Ой, а я, кажется, опьянела…
– Ничего, посидите спокойно, скоро пройдет. Или, может, хотите кофе?
– Нет, спасибо, я посижу.
– Вам тут не нравится?
– Да как вам сказать… Только я не люблю фуршет… Ноги болят, и вообще…
– Вот и я тоже.
– А вы кто?
– Вас что интересует? Конкретно?
– Ну, скажем, профессия.
– Корабел. Знаете, что это такое?
– Вы строите корабли? – несказанно удивилась я. И как сюда занесло корабела?
– Строил когда-то. А теперь занимаюсь бизнесом.
– А, понятно. Шоу-бизнесом?
– Нет, отнюдь.
– А зачем вы сюда пришли?
– А вы зачем? – засмеялся он.
– Так я с мужем!
– И кто у нас муж?
– Глеб Ордынцев.
– Вы это с такой гордостью сказали. Только, простите, я не в курсе.
– Вон видите, такой высокий, на нем бабы гроздьями висят…
– Он актер?
– Да! И притом очень хороший. Вы что, «Частного сыщика» не смотрели?
– А что это такое? Фильм?
– Самый забойный сериал.
– Сериалов, знаете ли, не смотрю. Но он счастливый малый, ваш Глеб Ордынцев. Такая
внешность и такая жена…
– А ваша жена где? Она здесь?
– Я не женат.
– Понятно. Меня что-то развезло… Этот коктейль такой пьяный… Спать хочется… Я
бы уехала, но к Глебу не подобраться…
– А вы давно замужем?
69
– С незапамятных времен.
– Вам не надоело?
– Что?
– Быть замужем?
– Да вроде нет…
– А можно нескромный вопрос?
– Валяйте.
– Вы не хотите сейчас уйти отсюда? Со мной?
– С вами? – ахнула я.
– Ну да, мы же взрослые люди, я вижу, что вам тут плохо, одиноко… У вас странные
глаза… Удивительно красивые, но несчастные.
– Я не собираюсь никуда с вами идти!
– Как угодно. А хотите, я вам расскажу о вас?
Я понимала, что должна встать и уйти, но меня развезло, и мысль о том, что надо надеть
туфли, казалась невыносимой. В конце концов, что он мне тут сделает, на глазах у добрых
двух сотен людей? Пусть говорит.
– Молчание – знак согласия? Тогда слушайте. Вы любите вашего мужа, что, впрочем,
неудивительно. И полагаете даже, что и он вас любит. У вас глаза замужней женщины, в них
нет поиска…
И этот туда же! Дался им этот блядский поиск!
– Это бывает, – продолжал он вкрадчиво, – когда женщина счастлива в браке, но,
кажется, недавно, совсем недавно, возможно даже сегодня, вы узнали о чем-то, что причи-
няет вам сильную боль, очень сильную боль. Вы еще с этой болью не освоились, еще не
разобрались в своих чувствах…
– Господи, вы что, экстрасенс?
– Нет-нет, боже упаси! Но я угадал?
– Я не знаю…
– Вы знаете, Александра Андреевна, Что я прав. Не надо меня опасаться, я никому
ничего не скажу.
– Но я… Как вы узнали? – с трудом проговорила я. У меня почему-то вдруг пересохло
в горле.
– По вашим глазам, и только. В них можно читать. Вы слишком доверчивый и бесхит-
ростный человек, Саша.
– А вы?
– Я? Я просто знаю женщин. И люблю их, не стану скрывать. Вы мне очень нравитесь,
я никак не ожидал встретить на этом сборище такую женщину…
– Вы хотите сказать, такую дуру?
– Нет, дур здесь больше чем достаточно, а я сказал то, что хотел сказать, и только.
Знаете, Саша, я вам дам свою визитку, может быть, вам захочется поговорить. Когда-нибудь
потом, когда вы разберетесь в своих чувствах… Может быть, вам понадобится помощь. Буду
рад служить.
В моей несчастной пьяной голове зародилась странная мысль.
– Знаете, вы, наверное, злодей!
– Злодей? – расхохотался он. – Почему?
– А в кино и в романах так действуют злодеи… Заманивают жертву всяческими кра-
сивыми словами, а потом…
– А потом оказываются маньяками или грабителями, да?
– Ну что-то в этом роде. У вас такие злодейские подходцы… Психология, болтология…
Говорят же, женщины любят ушами. Но я не из таких…
70
– Судя по вашему мужу, вы любите глазами, он и впрямь очень хорош. Да ладно, Саша,
любите мужа и будьте счастливы. Но вы, кажется, хотели уйти отсюда?
– Уже не хочу.
– Понял. Ну что ж, а я уйду, мне тут неинтересно.
– А зачем пришли?
– Из вежливости. Меня пригласили. Ну до свиданья, Саша, и простите, если невольно
задел ваши чувства. Руку на прощание поцеловать дадите?
Не дожидаясь ответа, он взял мою руку и поднес к губам:
– До свиданья, Саша. Не огорчайтесь, все как-нибудь утрясется. Но с идеализмом надо
кончать, поверьте, так всем будет легче.
– Вы, наверное, думаете, в вас есть что-то демоническое, да? – заплетающимся языком
спросила я. – А вы самый обычный бабник.
– Демоническое? Боже избави! Я произвел на вас такое впечатление? Ужасно! Я и в
самом деле бабник. И очень неплохо разбираюсь в женщинах. Я сразу увидел, что вы пре-
лесть. До свиданья, Саша!
– Вы обиделись?
– Нисколько. Хотя вы хотели меня обидеть, но излишняя обидчивость – признак глу-
пости.
– С ума сойти, я тоже всегда так считала. Если все время обижаешься, значит, просто
не в состоянии понять другого человека, что им движет в тот или иной момент…
– Вот видите, Саша, у нас не так уж мало общего. Послушайте, а может быть, нам стоит
встретиться, а? В другое время, в другой обстановке?
– Нет, не стоит, – покачала я головой.
– Ну как угодно. А визитку мою все-таки не выбрасывайте, мало ли что.
– Непременно выброшу, как только смогу дойти до урны. И не говорите мне, будто это
значит, что вы меня заинтересовали, но я просто этого боюсь…
– Сашенька, я от вас в полном восторге. Но я все же не такой пошляк, поверьте. А вот
и ваш муж вас хватился. Я удаляюсь.
В самом деле, ко мне направлялся Глеб. И, судя по выражению лица, он был рассержен.
– Сашка, что ты тут делаешь? Ты что, напилась?
– А что? Нельзя? Очень вкусный коктейль… Глебка, ты доволен жизнью?
Он сел в кресло рядом со мной, где недавно еще сидел Александр Андреевич.
– Что это за тип тут тебя обхаживал?
– Никакой не тип, очень милый, внимательный мужчина. Он понял, что мне тут плохо,
одиноко…
– Ах, бедняжка, брошенная, одинокая, этот старый селадон запудрил тебе мозги…
– Фу, Глеб! Какая безвкусица!
– Что безвкусица? – опешил он.
– Неужели ты сам не слышишь? «Старый селадон» – это из драм и водевилей девят-
надцатого века, а «запудрил мозги»…
Он рассмеялся.
– Сашка, я тебя обожаю. Но мне не нравится, когда вокруг тебя вертятся чужие мужики.
– Зато я в полном восторге, когда на тебе бабы гроздьями висят!
– Гроздья – это не опасно!
– А что опасно? Таинственные незнакомки, да?
– Какие незнакомки? Что ты плетешь?
– Да так, ничего…
71
Хмель понемногу выветривался из башки, и я поняла, что нельзя раньше времени

выдавать свою тайну. Я должна сначала выяснить, кто эта Л, и присутствует ли она до сих
пор в нашей жизни или осталась в далеком прошлом.
– Глеб, мы долго еще будем тусоваться? У меня ноги болят.
– Мне просто необходимо еще тут покрутиться, сама же понимаешь…
– А можно я уйду?
– Санечка, ну побудем еще часок и вместе поедем.
– Черт с тобой, только знаешь что… Проводи меня до сортира, я боюсь не дойти…
– Чем это ты так наклюкалась, Санька?
– Какой-то жутко вкусной гадостью, беленькой такой, сладкой…
Он помог мне встать и проводил до вполне роскошного сортира.
– Тебя подождать?
– Не надо, я найду дорогу. Спасибо, Глебка.
Я уже собралась выйти из кабинки, как вдруг услыхала разговор, настолько меня заин-
тересовавший, что я замерла и снова опустилась на унитаз.
– Слушай, ну до чего же Ордынцев хорош, просто сил нет!
– Да уж, Голливуд может отдыхать. И говорят, совершенно потрясный трахальщик!
– Серьезно? Никогда бы не подумала, слишком красив. Это интересно. А кто гово-
рит-то?
– Да многие. Ритка, например.
– Она с ним трахалась?
– Уверяет, что да. Мне еще кто-то говорил.
– Ну, может, и врут. Он теперь на виду, многие будут врать про него. Хотя это возможно,
в нем есть что-то такое… Жутко сексуальный с виду мужик. Значит, хорошо трахается, гово-
ришь? Надо попробовать. А он тут один или с женой?
– С женой.
– А что за жена-то?
– Да ничего интересного, бабенка как бабенка. Думаю, он ее скоро бросит.
– Она кто? Тоже актриса?
– Нет, так просто, придаток.
– Ты мне ее покажи, ладно?
– Без проблем. Ну напудрилась, пошли?
– Пошли!
Боже мой, что же это такое? И как теперь жить?
Вся моя жизнь полетела к чертям собачьим, вот так, в одночасье… Я почувствовала,
что к горлу подступает тошнота, и вскочила. Меня начало рвать. Хорошо, хоть в уборной
рвет, не на людях. Когда я наконец вывалилась из кабинки и взглянула на себя в зеркало,
мне стало еще хуже. Надо срочно уходить отсюда, пока меня никто не видит. Слава богу,
сегодня тепло и можно плюнуть на проклятый желтый плащ, номерок от которого лежит в
кармане у Глеба.
Но куда я пойду? Домой? Не могу. От этого дома остались одни руины. Неважно куда,
лишь бы уйти отсюда. Мне необходимо на воздух! Может, мозги немного прочистятся и
я что-нибудь придумаю. На воздухе я поняла, что есть только один человек в Москве, к
которому я могу сейчас поехать. Это Ульяша. И подняла руку, чтобы поймать машину.
– Сашка! Ты куда это собралась? – Ко мне подбежал Глеб. – Что с тобой? Ты заболела?
– Нет, Глеб, я умерла. Пожалуйста, уйди, я…
– Санька, что за дела? Хочешь домой, поедем домой! В чем проблема? Ну напилась,
бывает с девушками. Идем, идем, до машины дошкандыбаешь?
– Нет.
72
Он крепко держал меня, я хотела вырваться, но сил не было совершенно. Мне казалось,
я теряю сознание.
– Ну, Санька, ты даешь! Разве можно так напиваться? Спасибо, дебош не устроила.
Вот, садись. Подождешь минутку, я сбегаю за твоим плащом?
Он усадил меня в машину и бегом вернулся в отель. Я попыталась выйти, но Глеб,
видимо, заблокировал дверцу. Через минуту он вернулся с желтым плащом.
– Ну как ты? Жива?
Я хотела что-то ему ответить, но не смогла. Мне вдруг все стало безразлично и ужасно
разболелась голова. Вдобавок я вдруг продрогла, да так, что зубы застучали.
– Э, мать, ты, часом, не заболела? Точно, у тебя жар! Ну дела!
Он укутал меня ненавистным желтым плащом.
Как мы добрались домой, я не помню.
Когда я открыла глаза, то увидела перед собой свекровь. Она сидела в кресле рядом с
кроватью и читала какой-то журнал. Я ничего не поняла.
– Светлана Георгиевна? – еле слышно пробормотала я. Почему-то совершенно не было
сил. И к тому же я была мокрая как мышь.
– Проснулась? Да ты вся мокрая! Слава богу, температура упала… Сейчас помогу тебе
переодеться.
– Я что, заболела?
– Да! У тебя ночью было сорок! Глеб так перепугался! Но ему надо было мчаться куда-
то, и он вызвал меня.
– Я сейчас пойду приму душ!
– Даже не думай!
Она принесла махровое полотенце, протерла меня какой-то пахнущей уксусом пако-
стью и помогла надеть чистую рубашку.
– Как ты себя чувствуешь?
– Не знаю, вроде нормально, только слабость…
– Скоро придет врач!
– Зачем? Не надо!
– Что значит – не надо? Ты хочешь есть?
– Нет. Только пить.
– Вот тут клюквенный морс…
– Откуда морс?
– Я сварила.
– Спасибо, Светлана Георгиевна.
– Тебе надо было тяжело заболеть, чтобы понять, что я тебе не враг, да?
– Боже мой, Светлана Георгиевна…
– Ладно уж, лежи. И постарайся уснуть.
Я закрыла глаза. Я знала, что со мной случилось что-то очень скверное, но что именно,
вспоминать не хотелось. Видимо, организм от слабости отторгал тяжелые, непосильные сей-
час мысли. Я просто лежала в полудреме. И даже свекровь ничуть мне не мешала.
Вскоре пришла наша районная врачиха, очень симпатичная толстая тетка, совершенно
замотанная жизнью. Но вполне доброжелательная, а главное – опытная.
– Ну с чего это вы вздумали болеть? Лето на дворе! Муж гремит на всю страну, а
вы разболелись. Ну-ка послушаем. Ничего, сердечко хорошее, в легких чисто. Давление
немного низковато, но не катастрофа. Будьте добры, принесите мне ложечку, я ей горлышко
посмотрю. Только ложечку вымойте сначала, хорошо?
– Разумеется, вымою! – оскорбилась Светлана Георгиевна.
73
Когда она выплыла из комнаты, врачиха шепотом спросила:

– Стресс был?
– Стресс? – И тут вдруг в памяти отчетливо прозвучало: «Говорят, он трахальщик
потрясный!» – и сразу заболело «хорошее сердечко». – Да, был.
– Ну ничего, пройдет. Я тут вам выпишу успокоительное. А это свекровь ваша, что ли?
– Да.
– Ох, мне моя свекровь всю жизнь отравила, а теперь я сама скоро свекровью стану. И
тоже, наверное, буду девчонку мучить, вот не нравится она мне. А вашей свекрови мы про
стресс говорить не станем, хорошо? – Она мне подмигнула.
– Мне все равно.
– Свекрови не любят, когда у снох стрессы бывают, по собственному опыту знаю.
– Вот возьмите! – величественно проговорила Светлана Георгиевна, протягивая вра-
чихе блюдечко, на котором лежала ложка. Та сунула ложку мне в рот.
– Ну, как я и думала, горлышко не очень, миндалины увеличены, но жить будете!
Попьете лекарство, полежите, уход за вами хороший, пейте побольше, только не холодное
и не горячее, витаминчики попринимайте, травки успокаивающие, я вот тут выпишу. Вам
больничный ведь не нужен? Ну и славненько. Выздоравливайте. И привет мужу!
– Вы уверены, что у нее не воспаление легких? – поинтересовалась Светлана Георги-
евна.
– На все сто!
– И не ангина? А на нервной почве такая температура может быть?
– На нервной почве может быть все что угодно, вплоть до ложной беременности! Всего
наилучшего.
Врачиха ушла.
– Саша, как я поняла, у тебя все-таки не ложная беременность, но и не простуда. Вчера
что-то случилось, да?
– Нет, ничего не случилось.
– Ну не хочешь говорить, не надо, а только я сразу заподозрила, что тут какой-то нерв-
ный срыв…
В этот момент зазвонил телефон. Слава богу, она от меня отстанет.
– Алло, да, это я, Ульяна Михайловна. Она не может подойти. Заболела. Ночью была
температура сорок. Сейчас, слава богу, упала уже, но у нее страшная слабость. Естественно,
вызвали, и она уже была. Судя по всему, это нервное. Нет-нет, она не может говорить. Всего
хорошего. Саша, это твоя Ульяна звонила. Передает привет.
– Спасибо. Я посплю, ладно?
– Разумеется, спи. Я пока приготовлю тебе что-нибудь поесть. У тебя в холодильнике
пусто, но что-нибудь я придумаю.
Я закрыла глаза. Спать мне не хотелось, но говорить с нею не было сил. Их вообще не
было. Никогда бы не подумала, что она будет ухаживать за мной.
Оказывается, я ничего в этой жизни не понимаю;
Всегда думала, что Глеб меня любит, а его мать рада будет от меня избавиться. Нет,
я сейчас ни о чем таком не буду думать. Ни о чем плохом… Мне надо принять какое-то
решение, может быть, самое главное в жизни, но для этого нужны силы и ясная голова.
Значит, не сейчас. Хорошо, что можно вот так лежать и ни о чем не беспокоиться. Во всяком
случае, пока. А там будет видно. Подумаю лучше о хорошем;
О бабушке, например… Бабушка! Я поеду к бабушке.
Ну и что, что там жарко? Если уж она выдерживает, так и я выдержу, не растаю! Но
по крайней мере я буду с человеком, которому я нужна, который любит меня. Уж в этом-
то нет сомнений! Странно, что приглашение еще не пришло. Она ведь давно его послала.
74
Наверное, шутки почты… Вот наберусь немного сил и поеду… А Глеб как хочет. Пусть за
ним ухаживают те бабы, которых он так потрясающе трахает. Я чуть не завыла от острой
боли, сжавшей мне сердце.
Но я же решила не думать о плохом. Не буду. Но как? Надо просто вспомнить все самое
хорошее, что было в жизни, не связанное с Глебом. Но в моей жизни уже так давно все с
ним связано… Я вдруг отчетливо вспомнила один из самых счастливых дней в своей жизни.
Вспомнила даже запах моря и, леса.
Это была наша первая с Глебом поездка к Балтийскому морю. Мы снимали комнату
в дачном поселке, были безумно влюблены друг в друга и наслаждались свободой. Стоял
август, было тепло и дождливо. Кто-то сказал, что пошли грибы. Мы решили рано утром
отправиться в лес. Я хорошо знала те места, родители много лет подряд снимали там дачу.
И вот рано утром, когда мы пришли к автобусной остановке, чтобы поехать в лес за восемь
километров, где, я знала, бывало много грибов, мы вдруг увидели местную достопримеча-
тельность – ученую ворону по кличке Якуси. Это было на удивление смышленое и забавное
создание. На нескольких валунах у остановки расположились торговки с нехитрым това-
ром: пучками моркови, вишней и смородиной в стаканах, яблоками. Никогда и нигде я не
ела такого вкусного белого налива… И вдруг Якуси подошел к одной из торговок, вскочил
на камень, опрокинул стакан смородины и принялся ее клевать. Поклевав немного, он огля-
делся, соскочил на землю и важной походкой направился к эстонке, в сетке у которой лежал
штрицель – витой сладкий хлеб. Он посмотрел на женщину, а так как она только улыбалась
ему, он решил яснее выразить свое требование – клюнул ее в ногу, и, видимо, больно, потому
что она вскрикнула, но тут же отломила кусочек штрицеля. Все вокруг помирали с хохоту.
Потом птица решительно направилась к Глебу. Тот как раз достал из кармана пачку сигарет.
– Что, покурить решил? – засмеялся Глеб и протянул Якуси открытую пачку. Тот вни-
мательно на нее посмотрел и – что бы вы думали – клювом достал сигарету из пачки. Я чуть
не подавилась от смеха и только пожалела, что мы не взяли фотоаппарат.
Якуси подержал-подержал сигарету в клюве и бросил. И тут же потянулся за следую-
щей.
– Ну, брат, хватит с тебя! – заявил Глеб, убирая пачку. Тогда Якуси клюнул его в ногу.
Отомстил. И направился к деревянному павильончику-парикмахерской. В тот ранний час
парикмахерская была еще закрыта, но, очевидно, там его прикармливали, потому что он
вдруг начал туда ломиться. Надо было это видеть! Одной лапкой он уперся в дверь, а клювом
пытался ее открыть. Это был аттракцион! Но тут подошел автобус, и мы с хохотом бросились
к нему.
День так весело начался! Ночью прошла гроза, и в лесу было душновато. Мне вдруг
стало лень таскаться по лесу, я села на камень у моря, сняла прозрачный дождевик и подста-
вила лицо неяркому балтийскому солнышку. Глеб бродил где-то неподалеку. И вдруг я вижу,
он какими-то гигантскими скачками несется ко мне.
– Сашка, идиотка, что ты тут сидишь! – Он схватил меня за руку и, ничего не объясняя,
потащил за собой. Он был так взволнован, что даже не слышал мои протестующие вопли.
Наконец он замедлил бег и прошептал:
– Смотри!
Поначалу я ничего не заметила. Но, приглядевшись, вдруг завопила:
– Господи, Глеб!
Вокруг был редкий, низкорослый лесок, мелкие валуны, покрытая серебристым яге-
лем земля. И на этом ягеле всюду виднелись красные и красновато-коричневые шляпки гри-
бов! Их было море. Но каких! Изредка попадались подберезовики, но в основном это были
подосиновики. И белые! У белых здесь шляпки тоже были с красноватым оттенком.
75
Ничего волшебнее я не видела в своей жизни! Мы словно попали в чудо-огород! Нас

охватил сумасшедший восторг! Две довольно большие корзины мгновенно заполнились, а
грибов было видимо-невидимо. Тогда мы стали складывать их в мой пластиковый плащ,
когда и он наполнился, я сняла с головы платок, но сколько грибов влезет в платок! Глеб
снял с себя майку:
– Черт с ней, она старая!
В майку вошло очень много. Но больше снимать было нечего, к тому же оказалось, что
наша поклажа не только неудобная, но и очень тяжелая. И автобус придет не скоро, часа через
два. Тогда мы сломали палку, навязали на нее узлы и, положив ее на плечи, пошли пешком
к себе в поселок. Припекало солнце, пот лил с нас градом, идти было тяжело и неудобно, но
мы так хохотали! Мы были как пьяные! Да что – как… мы были просто пьяные от счастья,
от любви, от небывалой удачи… Уже подходя к дому, я с ужасом спросила:
– Глебка, а что мы будем делать с таким количеством грибов? Их же чистить не пере-
чистить!
– Есть мудрое решение, Санька! Мы оставим себе грибов ровно на одну сковородку,
тем более у нас и холодильника нет. А остальные раздарим. Хозяйке и всем знакомым! Пусть
тоже порадуются!
А вечером мы ужинали в местном ресторанчике под названием «Нептун». Как сейчас
помню, мы ели потрясающе вкусные ромштексы с картошкой, помидоры со сметаной, а
потом еще и взбитые сливки.
Дело в том, что себе мы грибов вовсе не оставили, ведь с ними надо было еще возиться!
И пока мы роскошествовали в «Нептуне», туда явился Якуси.
Он деловито направился по открытой террасе к дверям кухни. Кто-то предложил ему
пива в мисочке из-под салата, которое тот с удовольствием выхлебал.
– Сашка, эта птица к удаче! Как ты считаешь?
Мне тогда казалось, что все в нашей жизни к удаче. Что ж, через столько лет Глеб своей
удачи дождался. Только мне от этой удачи уже ни жарко, ни холодно. Нет, вру, мне холодно,
как будто меня голой высадили в Антарктиде. Но это не был озноб, это был холод в душе.
– Саша, – сквозь дрему донесся до меня голос свекрови, – Глеб звонит. Возьмешь
трубку?
– Нет, не могу.
– Глеб, Саша не состоянии говорить. Ты вечером занят? Я не смогу быть тут до ночи.
У меня в восемь ученик! Хорошо. Я надеюсь.
Раздался звонок в дверь. Свекровь пошла открывать. И что все от меня хотят? Зачем
она меня разбудила?
– Сашка, ты что это удумала? – услышала я голос Ульяши. И в комнату вдвинулся
огромный букет пионов. – Опаньки, ну и вид у тебя! Мне Светлана Георгиевна сказала, что
ты хвораешь. Где взять вазу? Ты смотри, смотри, какие роскошные пионы! А я тебя жду-
жду, даже волноваться начала. Звоню, а мне говорят, ты тут расклячилась. Ой, что у тебя
с глазами? Такие глаза я видела только в греческой трагедии. Во времена моего детства в
Москву приезжала гениальная греческая актриса, Аспасия Папатанассиу, она играла Элек-
тру в зале Чайковского… Вот у нее были поистине трагические глаза. А ты кого играешь?
Судя по выражению лица, наверное, Медею.
Кстати, Папатанассиу и Медею тоже играла. Хорошо, что у тебя нет детей! Твой кра-
савец что-то натворил? – перешла она на шепот. – Соплей у тебя нет, кашля тоже, значит, это
нервы? Несовременно, детка моя! Это раньше у барышень чуть что – горячка!
Уля тараторила так возбужденно, что я поняла – у нее самой что-то произошло. Ведь
она вчера еще хотела мне что-то рассказать. И вот примчалась, несмотря на то что терпеть
не может Светлану.
76
– Ульяна Михайловна, вы побудете часочек с Сашей? Я должна сходить в магазин,

иначе они тут с голоду помрут. Холодильник пустой!
– Да-да, конечно, я побуду!
Светлана удалилась.
– Сашка, что у тебя стряслось? Не надо мне вешать лапшу насчет простуды, все равно
не поверю!
– У меня нет сил, Ульяша.
– Что ты шелестишь, как умирающая?
– К сожалению, я, наверное, не умру.
– О, понятно! Глеб кого-то трахнул!
– Откуда ты знаешь?
– Догадалась, умная. И кого, интересно?
– Не знаю, но, похоже, пол-Москвы.
– Ну и что?
– Как – ну и что?
– Да так! Мужики вообще склонны к полигамии А вернее, к блядству. Это естественно.
Если он не подцепил СПИД, ничего страшного. Остальное можно вылечить.
– Уля!
– Что – Уля? Я оскорбляю тебя в лучших чувствах? Да?
– Ну да…
– Ничего подобного! Просто ты жила много лет в шорах, а когда шоры спали… Впро-
чем, расскажи-ка мне все по порядку, может, это еще полная чепуха! И не говори, что у тебя
нет сил. Найдутся. А расскажешь, сразу легче станет. Тебя небось распирает…
– Нет, это тебя распирает. Что там с твоим Сигизмундычем?
– Мы вчера с ним целовались, можешь себе представить?
– Уля! Где же вы целовались?
– У него в кабинете! Смешно, да?
– Нисколько. И как тебе?
– Да я даже не знаю… Но в общем… Мне понравилось.
– А дальше-то что?
– Не знаю! Он сказал: может быть, нам уже хватит общаться в этом кабинете? Как по-
твоему, что это значит?
– Это значит, что он хочет тебя куда-нибудь пригласить. Пригласил?
– Пока нет.
– А что ты ему сказала?
– Я как-то растерялась, если честно.
– Уля!
– Я понимаю, в моем возрасте и с моим жизненным опытом это чудовищно глупо, но…
– А может, тебе пригласить его в гости? Ему известно, что ты живешь одна?
– Почем я знаю, что ему там известно…
– Но ты волнуешься?
– Еще как! И это само по себе хорошо, правда? А то я себя уже чувствовала мумией.
Ну все, я высказалась, и мне легче. Теперь ты излагай!
Я рассказала ей о разговоре, услышанном в уборной.
– И это все? – воскликнула она. – Сашка, да ты же просто кретинка! Мало ли что бол-
тают завистливые бабы! Да об известных, популярных людях всегда плетут невесть что! И
это все знают! А ты поверила? Глупость высочайшей пробы!
– Но откуда же они могут знать?
– Что? Ах, что он великий трахальщик, да?
77
– Да!
– Сашка, милая моя, нельзя же быть такой наивной! Неужто ты думала, что Глеб хранит
тебе незыблемую верность? С его-то данными? Но поверь, если баб много, это чепуха! Когда
одна, это куда хуже!
– Улечка! Пожалуйста, достань вон с той полки «Историю КПСС»!
– Сашка, ты совсем умом тронулась?
– Пожалуйста, ничего не говори! Но «Историю» достань!
Уля вскарабкалась на стул и достала толстый том.
– На возьми, извращенка! Ты будешь это читать?
– Еще чего! Вот!
Я вынула из книги письмо и протянула Уле.
– Это письмо? Я чужие письма не читаю принципиально! Хочешь, перескажи своими
словами.
Я пересказала.
Уля задумалась. Вид у нее при этом был расстроенный.
– Ты давно узнала? – спросила она наконец.
– Вчера.
– А, теперь многое становится понятным. Сортирный разговор наложился на это пись-
мецо…
– Уля, что мне делать?
– Ну, милая, это только ты сама должна решить, Я со своей стороны могу посоветовать
лишь одно – пока ты еще молодая, приобрети профессию. Чтобы был кусок хлеба в руках!
Чтобы ты ни от кого не зависела. Это в наше время для женщины главное.
– Легко сказать. Я же ничего не умею.
– Так научись! В твои годы это несложно! Голова на плечах у тебя есть. Поправляйся,
вставай и начинай жить своей, независимой жизнью. Я понимаю, это будет нелегко, но ведь
не труднее, чем содержать мужика. Слава богу, материально вам теперь полегче.
– Я хочу уехать.
– Куда, скажи на милость?
– К бабушке.
– А что? Это мысль. К бабушке надо поехать, тем более страна такая интересная. Но
жить там ты ведь не останешься?
– Почему? Может, и останусь.
– На бабушкиных харчах? В неполные тридцать четыре года? Не смеши меня, Сашка.
– Нет, я не то хотела сказать…
– Ты хотела сказать, что черт знает как давно не отдыхала. И отдых в Израиле – совсем
не кисло. Тебе это нужно. Но потом-то что ты будешь делать?
– Я не знаю. Теперь я уже ничего не знаю. Я, наверное, не смогу больше жить с ним…
Не смогу.
– Не спеши, Сашка. Ты ведь его любишь без памяти. Да и куда ты уйдешь? Попробуй
простить его на сей раз. Ты ведь впервые с этим столкнулась. Попробуй… Знаешь, я не
хочу советовать тебе какие-то банальные вещи, но… Заведи тоже мужичка. Отдушину, так
сказать. Переспи с кем-нибудь.
– Уля!
– Да что – Уля? Хороший левак укрепляет брак! Давно известная истина. Почувствуешь
себя виноватой, и вина Глеба не покажется такой уж огромной.
В этой жизни все относительно, Сашка. Но поверь, пока ничего такого уж экстраорди-
нарного не случилось. Сбляднул мужик, зачем из этого трагедию делать? О, лифт приехал,
наверное свекровь твоя явилась. Я лучше пойду, у меня от нее изжога.
78
Уля наклонилась ко мне, поцеловала и шепнула на ухо:

– Держись, Сашка!
– Я смотрю, ты немного пришла в себя, – заметила Светлана Георгиевна. – Уже не
такая бледная. Саша, я купила клубнику. Будешь?
– Нет, спасибо, не хочется.
– Саша, надо питаться!
– Ничего, не поем немножко, может, похудею…
– Хочешь бутерброд с ветчиной?
– Нет, спасибо, Светлана Георгиевна, мне ничего не хочется. Я вот морсу выпью, очень
вкусный морс. И еще посплю, пожалуй, я устала.
– Ну еще бы! Эта дама кого угодно уморить может, даже здорового. У меня от нее
изжога.
Я чуть не рассмеялась. Надо же, у обеих изжога!
– Саша, давай сейчас температуру померяем. И не спорь!
Она сунула мне градусник. Температура была пониженная, тридцать пять и восемь.
– Это слабость, но ничего страшного. Тогда я, пожалуй, поеду домой, у меня сегодня
еще ученик. Глеб обещал пораньше вернуться.
– Да, вы идите, спасибо вам за все, Светлана Георгиевна.
– Если что понадобится, звони.
С этими словами она ушла. Я осталась в полном недоумении. Что это с ней случилось?
Неужели она узнала о сыне что-то такое, что заставило ее устыдиться за него? Она, кажется,
сегодня даже ни разу не обиделась. Чудны дела твои, Господи!
Я опять задремала и проснулась от телефонного звонка. Спросонья я не разобрала, что
звонок был междугородный. Бабушка!
– Сашенька, детка, у тебя все в порядке, мне что-то неспокойно уже со вчерашнего
вечера. Что у тебя с голосом? Ты здорова?
– Бабушка, я так соскучилась!
– Сашенька, что-то все-таки случилось, да? Что-то с Глебом?
Мне безумно хотелось пожаловаться бабушке на жизнь, но я боялась ее огорчить, она
ведь такая старенькая…
– Нет-нет, все нормально, просто у меня мигрень. Только и всего.
– Правда? Ты меня не обманываешь?
– Ну что ты, бабушка!
– В твоем возрасте меня тоже мучили мигрени, это наследственное. Саша, ты получила
приглашение и список документов?
– Нет, пока не получила.
– Как странно… Впрочем, я знаю, что делать. На днях в Москву едет моя соседка по
дому, я перешлю приглашение с ней!
– Бабушка, я не хочу ждать осени, я приеду сейчас, как только получу приглашение,
можно?
– Сашенька, как ты можешь спрашивать? Но просто у нас дикая жара, а дальше будет
еще хуже.
– Ничего, не растаю! Ты же там живешь, правда? И даже лучше себя чувствуешь, чем
в других местах, а я твоя внучка и, говорят, очень на тебя похожа, значит, выдюжу! Я обяза-
тельно приеду, плевать на жару! Может, мне еще и понравится! Я ведь не пробовала!
– Сашенька, милая, я буду счастлива. К сожалению, Миши сейчас нет в Араде, я завтра
позвоню насчет приглашения… Наташа едет через неделю. Она обязательно тебе его при-
везет! Знаешь, вечером у нас жить можно, будем с тобой чаи гонять на балконе. Ты надолго
можешь приехать?
79
– Думаю, да.
– Но ты говорила, что собираешься с Глебом в Италию?
– Это еще неизвестно, а к тебе я ужасно хочу приехать, просто сил нет, как хочу…
– Ты с ним поссорилась? Да?
– Нет, бабушка, нет!
– Ну не хочешь говорить, не нужно. Сашенька, я так рада… Если ты сразу пойдешь
в посольство, то визу получишь максимум через недельку, кажется, теперь на это уходит
неделя. А билет закажи уже завтра! Миша тебя встретит! Ты с Инкой общалась?
– Да, она уже ходила на «Сирано», и еще Глеб ей достал билет в Вахтанговский. Так
что она под присмотром.
– Спасибо тебе, детка.
Я едва сдерживалась, чтобы не зареветь в голос, а потому пробормотала:
– Бабушка, прости, я должна бежать, меня Глеб ждет.
– Да-да, конечно, беги, не буду тебя задерживать. Целую, деточка.
Положив трубку, я попыталась разреветься, но у меня ничего не вышло. Почему-то
слез не было. Разговор с бабушкой дался мне нелегко. Я была как выжатый лимон. Но зато
через неделю у меня будет приглашение! А через две – в худшем случае три недели я буду в
далеком маленьком городе Араде, посреди пустыни. Я видела у бабушки фотографии этого
городка – масса зелени, красивые цветы, добротные дома… Говорят, пустыня успокаивает…
Там, правда, пустыня не такая, как Сахара или Каракумы в кино, но это неважно, я еще
никакой пустыни не видела. Но зато вчера я поняла, что это такое. У меня в душе пустыня.
Самая настоящая пустыня.
– Санечка, как ты, маленькая?
Я открыла глаза. Надо мной склонился Глеб. Вид у него был не на шутку встревожен-
ный. Я молчала.
– Саня, как ты себя чувствуешь? Что врач сказал?
– Жить буду.
– Санька, но что это было? Я так напугался… Ты бредила, металась, плакала…
– Я не помню.
– Ну ничего себе! Санька, милая, ты меня так больше не пугай, я ж без тебя не могу.
Это, наверное, от усталости – реакция. Ты такой воз волокла, а как стало полегче, расслаби-
лась немножко, вот и выдала свечку. Ну ничего, оклемаешься, я тебя отправлю отдыхать. К
морю куда-нибудь, ты же любишь море… А потом поедем в Италию, и еще… Санька, давай
покажись все-таки врачам, может, родим себе девочку? Ты же мечтала о девочке. Я тоже хочу
девочку, с девочками хлопот меньше, их в армию не берут… Да? Может, и вправду махнешь
к бабушке, покажешься врачам? Говорят, Мертвое море чудеса творит, а, Саня?
– Глеб, зачем тебе все это надо?
– Разве ты меня любишь? Разве ты вообще меня любил?
– Что-что? Санька, о чем ты говоришь? Дурочка! Конечно, я тебя люблю. Даже не
понимаю, как ты могла усомниться? Почему? Неужели тебе кто-то что-то напел в «Метро-
поле»? А ты сразу и поверила? Глупенькая, ты из-за этого заболела, да? Как же мне тебя не
любить, кого же еще любить, дурында моя?
Он целовал меня, обнимал, шептал ласковые слова, а мне так хотелось ему верить…
– Я знаю совершенно точно, у нас все будет хорошо, и ребеночка мы родим, нам еще
совсем не поздно… У нас будет такая красивая девочка, просто мисс Универсум, и мы ее
назовем тоже Александрой. Александра Глебовна Ордынцева. Очень здорово звучит, тебе
не кажется? А чтобы вас не перепутать, буду звать ее Шуркой. Шурка Ордынцева! Мне нра-
вится!
80
– Глеб, перестань!
– Нет, не перестану! Я вчера чуть с ума не сошел. Мне было так больно, так стыдно…
Ты столько для меня сделала! Ты такая самоотверженная, такая добрая… Я тебе обещаю, у
нас теперь все будет хорошо, Санечка.
– Глеб, оставь меня в покое, я устала.
– Я знаю, что ты устала, Санька, родная, я ведь всем тебе обязан, я знаю, ты не думай…
Что там тебе про меня напели?
– Ничего. Не трогай меня, Глеб, я хочу спать.
– Спи, конечно, спи. Только запомни – я без тебя не могу, ты мне нужна. Выздоравливай
скорее…
Рядом с ним было так привычно, так тепло и хорошо, что я заснула под его ласковый
шепот.
Проснулась я, когда уже светало. Глеб спал, как всегда, держа меня за руку. Я не слы-
шала, как он разделся, очень крепко спала. И почувствовала себя значительно лучше. Я смот-
рела на него, такого красивого, такого родного… Нет, это все ерунда! Права Уля – мало ли
что говорят о популярных людях, мало ли небылиц плетут… Но Л, не небылица! Ах, это
было так давно! Пять лет назад, даже больше…
Нет, я заслужила сегодняшний успех, наверное, наравне с Глебом. И, несмотря на
каких-то баб, он любит меня по-настоящему. Чем черт не шутит, может, и в самом деле я
смогу родить ребеночка? Вот по крайней мере теперь я знаю, что буду делать в Израиле. Я
покажусь тамошним врачам, вдруг они сумеют мне помочь? Лика мне говорила, что одна
ее подруга в Москве никак не могла родить, дети умирали в ней перед самыми родами, так
было три раза, (а потом она уехала в Израиль и одного за другим родила двух чудесных
детей… А если у меня родится ребенок, Глеб никуда не денется, он наверняка будет чудес-
ным отцом… Да, конечно, я пережила стресс, но теперь все будет иначе… Теперь я все силы
положу, чтобы иметь ребенка, и если это будет девочка, я назову ее не Сашей, нет, я назову
ее Марией, в честь бабушки! Мария Ордынцева! Это звучит лучше.
В конце концов, наверное, нет женщины, которая не столкнулась бы с изменой мужа.
А тем более такого мужа! Ничего, это надо пережить, и не такое переживали!
– Санька, ты проснулась?
– Да, давно.
– И как ты?
– Лучше.
– Санька, только не вздумай вставать! Обязательно надо отлежаться, тебе это давно
нужно. О, у тебя уже цвет лица совсем другой. Сейчас я принесу тебе кофе в постель,
хочешь?
– Хочу! И чего-нибудь поесть, я жутко голодная!
– Будет исполнено, моя госпожа!
И в самом деле, через несколько минут он принес мне кофе, два бутерброда с ветчиной
и свежим огурчиком, а еще блюдечко клубники.
– Довольна?
– Вполне!
Он с умилением смотрел, как я ем. Потом забрал посуду, отнес на кухню.
– Санька, я сейчас убегу на весь день, у меня куча дел, а в шесть – съемки. Вернусь
поздно. Попросить маму к тебе приехать или обойдешься?
– Обойдусь, Глебка, не стоит ее тревожить, она меня вчера и так растрогала.
– Я сам не ожидал, она так испугалась. Впрочем, неудивительно, ты ведь очень редко
хвораешь… Ну все, солнышко, я побежал, а ты тут оттянись по полной программе.
81
Прошло несколько дней. Поздним утром, когда я заканчивала уборку, ко мне вдруг
ворвалась соседка Лика.
– Санька, гляди, тут твоя фотка! – кричала она, размахивая журналом в пестрой
обложке. – Смотри, ты еще не видела?
– Нет, что за журнал, покажи!
– «ТВ-Парк»! – Она тыкала пальцем в цветную фотографию, где были мы с Глебом.
Надпись под снимком гласила: «Первый бал. Глеб Ордынцев с женой Александрой». –
Санька, класс!
– Да ну, ужас какой-то, я тут на лягушку похожа!
– Не выдумывай, очень даже мило смотришься, только глаза немного испуганные. А
платьице у тебя – зашибись! Слушай, ты ж мне обещала показать шмотье, которое Глеб
привез.
– Да что показывать, его с толку какая-то дура сбила, и, кроме этого платья, он все
желтое привез.
– Санька, не вредничай, покажи!
– Да вот, смотри…
– Да, – почесала в затылке Лика. – И за что это он тебе устроил такую желтую жизнь?
– Это ты в точку попала, Лика, он мне и вправду устроил желтую жизнь, – засмеялась я.
– Слушай, продай вот этот костюмчик, а? Он тебе наверняка не идет, а мне как раз,
брюнеткам желтое всегда к лицу.
– Продавать не буду. А подарить подарю!
– Ты что, озверела? Кто ж такие подарки делает?
– Я!
– Санька, не сходи с ума, такая шмотка хороших денег стоит!
– Лика, бери без разговоров! Я добро помню…
– Ты про что? – искренне удивилась Лика.
– Думаешь, я забыла, как вы с Виктором меня в больницу везли, когда у меня выкидыш
случился? Как ты мне апельсины туда таскала, да и потом подкармливала?
– Фу-ты ну-ты, нашла о чем вспоминать! Но если ты настаиваешь, я этот костюмчик
померяю. Ну надо же, как влитой! А ведь у нас совершенно разные фигуры… Ну что ж,
подарок царский! Спасибо, Саня!
Она прочувствованно чмокнула меня в щеку.
– Слушай, а Глеб не обидится?
– Это я на него обиделась за эту желтизну…
– А на меня за эту «желтизну»? – Она показала на «ТВ-Парк».
– Нет, все нормально, – засмеялась я. – Слушай, Лика, я вот что хотела спросить… Та
твоя подруга, что тут не могла родить, а в Израиле родила, как она поживает?
– Нормально. Недавно звонила ей, с днем рождения поздравляла… Дети у нее – чудо!
Слушай, Сашка, ты почему спросила, а?
– Да понимаешь, у меня, кажется, появилась возможность поехать в Израиль, поле-
читься…
– Поезжай! Даже не раздумывай! Я тебе дам Женькин адрес, телефон, свяжешься с
ней, она скажет, куда обратиться.
– А она в каком городе живет?
– В Хайфе, а что?
– Да нет, просто…
– А какая это у тебя такая возможность в Израиле обнаружилась?
Сама не знаю, почему я до сих пор не говорила ей о бабушке. Только теперь расска-
зала…
82
– Ну, блин, история! Как в кино! А большое наследство-то тебе светит?

– Не знаю. Но какие-то деньги там есть и еще большая квартира.
– В Израиле квартиры дорогущие, это точно. А где, говоришь, бабка обитает?
– В Араде.
– Арад, Арад, откуда я это название знаю? Ну точно, Женька сперва в Араде обосно-
валась, а потом они оттуда в Хайфу смылили. Она говорила, ей там скучно. Но чтобы ребе-
ночка родить, можно и поскучать! Ох, Сашка, тебе обязательно надо родить! Слушай, пока
ты не беременная, может, обмоем «желтую жизнь», а? У тебя фотка, у меня костюмчик фир-
менный халявный… С меня бутылка!
– Что, прямо среди бела дня?
– А чего? С утра оно пьется лучше. Глеб твой небось и дома-то не бывает, на него такой
спрос… Ну так что, я сбегаю за бутылкой?
– Да я не знаю…
– А я знаю! Мы свободны, у меня нынче выходной, погода на улице просто мразная,
тоже мне лето! А мы с тобой посидим, душу согреем! Хотя нет! Это фигня!
На лице Лики отразилось глубокое раздумье.
– Сашка, домашняя пьянка в нашем возрасте выглядит как-то… не так. Сидят две бабы,
квасят, непричесанные, непарадные, не годится!
– Можем причесаться, что за проблема? – засмеялась я.
– Нет, мы с тобой пойдем в кабак!
– В кабак? – удивилась я. – Зачем?
– Для кайфа, ну и для окультуривания пьянки! В ресторане особо не назюзюкаешься,
а кайф словить можно! Я приглашаю!
– Пополам!
– Ни фига! Одевайся, наведи марафет, и через полчаса двинем.
И мы «двинули». Ресторан оказался очень симпатичным.
– Тут отпадно готовят грибы с картошкой, на сковородке, класс! Будешь?
– Буду!
– Отлично! А еще возьмем рыбки, тарталетки с сыром и салатик. Нормально, Санька?
– Да конечно!
– А что пить будем? Давай по-простому – водочки, а? В такую погоду самое оно!
Народу в ресторане было мало, готовили вкусно, водка была холодная, настроение
лирическое…
– Знаешь, Санька, честно говоря, я думала, вы с Глебом разбежитесь… Когда вы в наш
дом переехали, у нас многие говорили, что вы не пара. И я сперва так думала, а потом…
– А потом что?
– А потом я поняла – лучшей жены этому говнюку не найти.
– Почему это он говнюк? – оскорбилась я.
В глазах Лики мелькнул испуг. Она одним махом выпила стакан минералки и закаш-
лялась.
– Лика, почему ты сказала, что Глеб говнюк? – настаивала я. – Мне казалось, ты к нему
хорошо относишься.
– Нормально отношусь, а что говнюк… Да так, мужики, они ведь вообще все говенный
народ, сама, что ли, не знаешь? – как-то странно затараторила Лика.
Я была гораздо трезвее ее, и это мне показалось подозрительным.
– Лика, ты что-то знаешь о нем плохое, да? Не бойся, мне многое известно… – И тут
вдруг меня осенило. – Слушай, я ведь знаю, что, когда я в больнице лежала, он с бабой
крутил. Только не помню, как ее звали, не то Люда, не то Люба…
– Лара.
83
– Вот-вот, Лара. Он что, ее домой водил?

– Да почем я знаю! Я лично не видела.
– А имя откуда знаешь?
– Сашка, отвяжись! Давай лучше выпьем за все новое, а кто старое помянет, тому глаз
вон, помнишь? Все, я больше ничего про это говорить не буду! Ну вот, ты расстроилась?
Да не стоит, ей-богу, все это чихня! Баба та уж давно за кордон свалила, мужика богатого
захомутала… Мало ли что было… А ты сама, что ли, святая? Скажешь, никогда Глебчику
своему не изменяла?
– Никогда!
– Да ты что? Честно?
– Честнее не бывает!
– Ну ты и дура!
– Уж какая есть.
– И он у тебя первый?
– Да, первый.
– Ну вааще…
– Лика, пожалуйста, скажи мне, кто эта Лара?
Откуда ты про нее знаешь?
– Ой, Сашка, ты только такие глазищи несчастные не делай. Ладно, скажу, просто чтоб
ты успокоилась. Моя двоюродная сестра Люська работала в парикмахерской, где та Лара
причесывалась. Они давно друг дружку знали, ну Лара ей и трепанула, ну. насчет Глеба…
Мол, у них там любовь неземная и все такое… Но у ней уж к тому времени муж богатый
был, макаронник.
– Какой макаронник?
– Итальяшка. Они сперва тут жили, он бизнес какой-то в Москве затеял, ну а потом
они все же слиняли. Больше она не приезжала, я как раз недавно у Люськи спрашивала. Вот
и все. Как говорится, дела давно минувших дней.
– А она красивая?
– Нет. Но здорово стильная, понимаешь? Одевалась – умереть не встать. Она художник
по костюмам.
– Что?
– Ну это… Я не помню, как называется… Одним словом, костюмы для кино приду-
мывает.
– И ее зовут Лариса?
– Нет, вообще-то ее зовут Лаура, у ней мать испанка была. Но она стеснялась, говорила,
что Лара…
Сашка, ты чего такая бледная, а? Ой, мама дорогая, ты думаешь, Глебка там с ней
виделся, да? Ну это ж необязательно, может, она уж и не в Италии живет, а в какой-нибудь
Бразилии…
И тут вдруг на меня напал смех. Я хохотала как ненормальная, до икоты.
– Сашка, кончай психовать! У тебя истерика, что ли?
Отсмеявшись, я заявила:
– Лика, все это желтое тряпье мой глупый муженек купил с подачи их художницы по
костюмам. И как ты думаешь, ее зовут?
– Ну не надо!
– Ее зовут Лаура! И по-твоему, это может быть совпадением?
– Вообще-то вряд ли…
– Зато теперь я уж точно отдам тебе все, до последнего желтого шарфика!
– Не вздумай!
84
– Уже вздумала! Сегодня же заберешь все!

– Я тебе заплачу!
– Не желаю!
– И плащик отдашь?
– Естественно!
– Тогда так… Я видела в одном бутике потрясающий черный плащ. Мне он не шел.
Если ты согласна, я его тебе куплю.
– Ну если пойдет…
– Пойдет-пойдет, я уверена. Прямо щас, возьмем тачку и двинем туда! Молчи, ничего
не желаю слушать!
В бутике мы действительно купили шикарный черный плащ, и еще Лика заставила
меня примерить бледно-голубой летний костюм.
– Сашка, улет! Ты смотри, ну просто для тебя вещь сшита, а цвет! Ты должна носить
голубое, тебе так идет! Решено, костюмчик тоже берем!
– Только я сама заплачу!
– Тогда я не возьму желтые тряпки!
– Ну что ж, ладно. Спасибо!
– Сашка, а давай мороженого поедим? Тут оно вкусное! А то мы сорвались, толком
не посидели…
– Давай! Только уж за мороженое я плачу!
– Годится! Слушай, Сашка, ты клевая баба! Я, в общем, всегда это знала, но… Давай
с тобой дружить?
– Разве мы не дружим уже?
– Нет, мы соседствуем! Это все же другое, ты не находишь? И ты не думай, я не из-за
того, что Глеб теперь знаменитый стал и все такое…
– Ничего я такого глупого не думаю! Только я не знаю, я, наверное, все-таки… все-
таки уйду от Глеба…
– Ты что, офонарела? Столько билась, столько мучилась, а теперь – уйду? Не вздумай!
Ты главное – роди, и никуда он не денется.
– Если б ты знала, как я хочу родить, но не для того, чтобы он не делся…
– Все! Когда в Израиль едешь?
– Да вот должны послезавтра приглашение привезти. Тогда сразу пойду в посольство,
и…
– Правильно, не затягивай с этим делом. Только не говори Глебу, что про Лару знаешь.
Крепись, молчи. А пока ты в Израиле будешь, я за ним пригляжу.
– Вот этого не надо. Пусть все идет как идет.
– Дело твое. Но только не глупи! Знаешь, мне моя старшая сестра всегда говорила: «За
любовь надо бороться!»
– А ты боролась?
– Ну за Виктора и бороться не пришлось, он как меня увидел, сразу – лапки кверху! А
вот за свою первую любовь я еще как боролась…
– И что?
– Да ничего. Просто когда я победила, мне он уже стал не нужен, – грустно улыбнулась
Лика.
– Значит, не надо было бороться?
– Надо! Еще как надо!
– Почему?
– Да потому что я в свои силы поверила! Поняла, что, если это смогла, смогу и многое
другое, понимаешь?
85
– Более или менее…

– Нет, Санька, если есть любовь, за нее надо бороться, это однозначно! Между прочим,
Виктор всегда говорит: «Сашка удивительно интересная женщина, только она сама себя не
любит. Больше любит Глеба. А это бабам мешает».
– Ишь ты, какие вы все мудрые… Выходит, одна я дура со своей дурацкой любовью.
– Отлично, Саня! Ты осознала, что дура, а это первый шаг к поумнению!
– К поумнению? – засмеялась я.
– Вот именно!
Визу мне не дали. И отказались объяснить причину, просто с многозначительным

видом порекомендовали обратиться через полгода. Я вышла на Большую Ордынку в полном
отчаянии. Ну почему, почему? Какую опасность я могу представлять для государства Изра-
иль? Я слышала, что часто отказывают молодым одиноким женщинам, но я-то замужняя!
И что ж теперь делать? Я так надеялась на эту поездку, так хотела побыть с бабушкой, а
теперь… Неужели я ее больше не увижу? Ей нельзя приезжать сюда, а меня к ней не пус-
кают! Можно, наверное, договориться и встретиться в какой-то третьей стране, где будет для
нее подходящий климат…
Я брела по Ордынке в сторону набережной. Погода была чудесная, а у меня на душе
кошки скребли, да что там кошки, тигры! Мой прежний, трудный, но, казалось, надежный
мирок с Глебом рухнул, на руинах я пыталась строить новый, но все надежды связывала с
этой поездкой, и вдруг такое… Я никак этого не ожидала, ну никак! И что мне теперь делать?
Для начала, сказала я себе, успокоиться. А потом…
Надо здесь, в Москве, пройти полное обследование, здесь ведь тоже есть прекрасные
врачи, и многим они помогают, может, и мне помогут, я ведь еще не пыталась лечиться.
Решено, завтра же пойду к врачу!
Теперь как быть с бабушкой? Ее эта новость наверняка ужасно огорчит. А я сначала
позвоню Инне Кирилловне, может, она посоветует, как лучше смягчить эту неприятность.
И я поехала домой.
У Инны Кирилловны было глухо занято, я позвонила Ульяше. С кем мне посовето-
ваться еще? Лика на работе, а больше и нет никого.
– Сашка, что стряслось, у тебя голос такой мрачный…
Я рассказала ей об отказе.
– Ты что, шутишь?
– Какие шутки! Отказали, и все! Даже не объяснили, в чем дело.
– Вот гады! Ты ж замужняя, благонамеренная женщина. Слушай, у тебя в твой челноч-
ный период никаких неприятностей с таможней, к примеру, не было?
– Никогда. Все неприятности были сугубо внутреннего свойства. В компьютере они
не могут быть отражены, никак!
– Тогда я ничего не понимаю! Сашка, ты очень расстроена, да? Ты ведь с этой поездкой
многое связывала, бедолага Ну ничего, поедешь попозже, только документы подавай вместе
с Глебом, и тогда вам вряд ли откажут. Он же теперь звезда!
– Ну и что? Как будто звездам не отказывают!
– Да ну, в твоем случае это какое-то недоразумение, я уверена. Ты только не расслаб-
ляйся. Хочешь, я найду тебе превосходного гинеколога?
– Хочу! – твердо ответила я.
– Тогда сиди и жди, я перезвоню!
Минут через двадцать она действительно позвонила и дала мне координаты знамени-
того врача.
– Звони ему прямо сейчас, слышишь?
86
– Слышу.
– А потом позвони мне. Если хочешь, я поеду с тобой к нему.
– Правда? Это было бы здорово.
– Звони немедленно!
Едва я положила трубку, как раздался звонок. Бабушка!
– Сашенька, когда ты приезжаешь? Я уже вся извелась!
– Бабушка, мне отказали.
– То есть как? Почему?
– Не знаю, отказали, и все!
– Невероятно! Саша, ты должна добиться встречи с консулом!
– Бабушка, мне объяснили, что, если бы у меня был шанс, меня бы пригласили на
собеседование, а раз не пригласили…
– И что же теперь? – упавшим голосом спросила бабушка.
– Через полгода попытаюсь еще раз. Через турагентство, мне так посоветовали.
– Саша, это ужасно! Тогда я сама приеду!
– Бабушка, не вздумай! Тебе же нельзя. И ты, пожалуйста, не расстраивайся!
– Саша, я знаю, что надо сделать! Ты поедешь на Кипр, и я тоже туда приеду! Мы
повидаемся, побудем вместе…
– Бабушка, а тамошний климат?
– Ничего страшного, думаю, за неделю ничего со мной не будет! Только я хотела бы
сначала покончить с завещанием. Ты собрала документы?
– Еще не все.
– Саша, пожалуйста, через неделю Наташа поедет назад, и я бы хотела, чтобы ты пере-
дала с ней все справки, очень тебя прошу. Но вот как быть с врачами?
– Уля мне уже нашла какого-то великого гинеколога, который, говорят, чудеса творит.
Сейчас как раз собираюсь ему звонить.
– Дай тебе Бог, детка. Как бы мне хотелось увидеть правнука! Сашенька, держи меня
в курсе дела.
– Дорогая моя, – сказал мне очень пожилой и очень симпатичный врач, – вынужден вас
огорчить. Вы в свое время попали в руки к коновалу. Недаром же после чистки было такое
осложнение. Детей у вас теперь быть не может.
– Вы уверены, доктор?
– Я абсолютно, слышите, аб-со-лют-но уверен!
Конечно, в жизни иной раз случаются чудеса, и у самых опытных врачей бывают
ошибки, но, боюсь, это не та ситуация. Если вы мне не верите, попробуйте обратиться к
кому-нибудь еще, но не советую попадаться на удочку шарлатанов, которые посулят вам
легкое излечение, вытянут из вас деньги, а потом разведут руками.
– Но, может быть, мне надо как-то детальнее обследоваться? – дрожащим голосом
спросила я.
– Да ради бога, обследуйтесь на здоровье, но мой вам совет: возьмите ребеночка. Зна-
ете, сколько раз мне приходилось выносить женщинам такой тяжелый приговор, как вам? И
еще ни одна из этих приговоренных не вернулась ко мне со словами: вы ошиблись, старый
пень! Поверьте, это было бы для меня величайшей радостью. Но увы…
Увидев мое лицо, когда я вышла в коридор, Уля всплеснула руками:
– Сашка, что, плохо?
– Безнадега!
– Подожди, я сама с ним поговорю!
– Уленька, неужели ты думаешь, он скажет тебе что-то другое? – удержала я ее.
87
– Черт, как жалко. Погоди, Сашка, есть еще одна мысль.

– Какая мысль? – усмехнулась я. – Взять чужого ребенка? Глеб не захочет, я знаю. Да
и вообще…
– Вот, вечно ты не дослушаешь. Я предлагаю поехать в одну деревню во Владимирской
области, к бабке.
– Уля, ты веришь в бабок?
– Ну как тебе сказать… Я не верю в мистику, во всякие там сглазы и порчи, а вот в
умение некоторых бабок лечить травами и заговорами еще как верю! У моей бабушки часто
бывали рожистые воспаления, так бабки их снимали запросто. А у мамы на ноге была неза-
живающая язва, как она мучилась – не описать! Сколько лечилась… А вылечила ее бабка!
Так что попытаться все-таки можно, ну хотя бы для очистки совести. Чем ты, в конце
концов, рискуешь?
– А во Владимирской области что за бабка живет, твоя знакомая?
– Там живет дочка той знахарки, что маму вылечила, она тоже лечит… Поедем, Саша,
благо сейчас лето и добраться туда будет нетрудно.
– Ну что ж, терять мне и вправду нечего, поедем. Когда?
– Боюсь, что не раньше, чем через неделю, я раньше просто не смогу вырваться, должна
закончить работу.
– Для Сигизмундыча?
Уля слегка покраснела.
– Да, для него, гада.
– Он уже гад? Почему?
– Да нет, просто…
– Уля, что?
– В том-то и дело, что ничего, – черт бы его взял. Говорит комплименты, целуется, и
все…
– Уля, так он, наверное, уже ни на что не способен?
– А мне это надо? Я просто думала, что…
– Так объясни ему, что тебе ничего от него не нужно! Он же просто боится!
– Тогда зачем лез?
– Ну захотелось человеку молодость вспомнить!
– Да ну его к черту… – огорченно проговорила Уля. – Они вообще-то все козлы, а этот
еще и старый козел… Все, Сашка, закрыли тему!
– Нет, Уля, ты не права! После встречи с ним ты здорово встрепенулась, помолодела,
похорошела…
– И все зря.
– Почему зря? Но ты ж сама говоришь, тебе ничего не нужно.
– Мало ли что я говорю, – проворчала Уля. – На самом деле мне действительно ничего
не нужно. А между прочим, он тоже здорово изменился за время нашего знакомства.
– То есть?
– Когда я первый раз к нему пришла, у него были какие-то старые, страшные очки.
Теперь у него очки – верх элегантности. Он был плохо пострижен, теперь у него хорошая
стрижка, и одет он куда лучше…
– Вот видишь, все не зря! Не говоря уж о том, что он дает тебе хорошую работу. И
вообще, откуда ты знаешь, может, он сейчас как раз лечится от импотенции?
– Да ну тебя, Сашка! Что ты решила, поедешь к бабке?
– Раз не вышло к бабушке, едем к бабке.
88
…Все это происходило в отсутствие Глеба, он был на съемках в Архангельске. А когда

вернулся, я ему рассказала о своих горестях.
– Не расстраивайся, Санька! Поезжай все-таки к этой бабке, чем черт не шутит! А с
посольством история очень странная. Но тоже не катастрофа. Вон у нас в театре Ленька
Цитрин, ему тоже сначала отказали, он к родной сестре собирался, а в январе ездил уже. И
ты поедешь, Санечка.
Странно, он говорил все как надо, но я чувствовала: что-то с ним творится, ему сейчас
совершенно не до меня. Я думала, его больно заденет то, что у нас не может быть ребенка,
но он просто сказал необходимые в таком случае слова, и только… Ну что ж, бывает, может,
у него какие-то неприятности на съемках или в театре… Он не очень-то любит распростра-
няться о таких вещах, а я, если он молчит, предпочитаю не тянуть из него клещами. Придет
момент, расскажет сам.
Но мне было плохо и одиноко. Он же сам разбудил во мне эту надежду, а она рухнула…
Осталось дожидаться приговора знахарки.
Между тем Глеба рвали на части. Кино, телевидение, одно интервью, другое, какие-
то мальчики с фотоаппаратами, девочки с микрофонами… Глеб делает вид, что его это раз-
дражает, но я же знаю – от всего этого он, как теперь говорят, тащится. Ночью кто-то зво-
нит и дышит в трубку. В подъезде постоянно дежурят какие-то девицы, и даже в булочную
пойти невозможно, не приведя себя в порядок по полной программе. Я ведь теперь жена
уже не просто знаменитого артиста. Вчера по телевидению какая-то юная корреспондентка
заявила, что «Ордынцев – секс-символ новой России».
Поездка к бабке не принесла ничего нового. Весьма живописного вида женщина, лет
пятидесяти, не больше, встретила нас с Ульяшей вполне приветливо, расспросила, что нас
тревожит, а потом, уединившись со мной, стала задавать мне вполне профессиональные
вопросы, осмотрела меня, затем велела пописать в баночку, на дне которой лежали какие-
то сухие травки. Когда я это исполнила, она попросила нас часочек погулять. Погода была
прекрасная, жила бабка у самого леса, и мы побрели по тропке, петляющей среди деревьев.
– Ну как она тебе? – спросила Уля.
– Да никак. Наверное, шарлатанка. Мне Лика сказала, чтоб я не очень-то на нее пола-
галась… Скорее всего, не поможет, а деньги сдерет, но мне не жалко…
– Сашка, так нельзя! Такое лечение помогает, только если веришь, впрочем, вера в
хороший исход нужна даже при самом традиционном лечении, сама, что ли, не знаешь… Не
падай духом, рано еще!
– Посмотрим, но я не верю.
– Ох, и трудно с тобой!
– А по-моему, со мной как раз очень легко, я никогда ни от кого ничего не хочу. Только
чтобы меня оставили в покое…
– Саша! – огорченно воскликнула Уля.
– Прости, я не о тебе… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь…
– Но что с тобой творится?
– Я не знаю, но мне плохо… Мне ужасно… Я чувствую себя лишней… ненужной…
И ты права, я свою жизнь проорала… Я никто. Жена секс-символа новой России! Почетное
звание, ничего не скажешь! Не удивлюсь, если скоро какая-нибудь газетенка напишет, что
я ему не пара, что я чувырла…
– А ну заткнись! – гаркнула вдруг Уля. – Это еще что за разговоры? Тьфу, гадость какая!
Совсем с глузду съехала. Рано еще отчаиваться, может, баба Лена даст тебе надежду.
– Не даст. И потом, я даже не уверена уже, что хочу ребенка…
– Здрасте приехали!
89
– Да, я не знаю. Может, все и к лучшему. Ладно, поворачиваем обратно, скоро уже надо
идти к твоей бабе Лене. Интересно, сколько она сдерет за то, что я писала в баночку…
Баба Лена сидела на лавочке у крыльца, сложив на животе большие сильные руки.
– Нагулялись? Вот и хорошо. Садись, Александра, а ты, Ульяна Михайловна, отойди
пока в сторонку, уж не обессудь…
Уля сделала мне большие глаза и пошла к своей машине.
– Что я тебе скажу, Александра, нечем мне тебя порадовать. Нечем! Правы доктора, не
будет у тебя детенка. Я бы могла, конечно, надавать тебе травок, обнадежить… Но только я
так не делаю. И денег с тебя не возьму. Езжай с Богом и радуйся, здоровье у тебя хорошее,
проживешь долго, но на сердце тяжесть большая. Ты ее скинь, уж постарайся. Ты сильная,
Саша, только сердечная тяжесть и не такие силы подрывала.
– А что меня ждет, плохое или хорошее?
– Я ж не гадалка, – засмеялась баба Лена, – гадание – грех великий. Но я тебе так
скажу: плохому в этой жизни часто нет меры, а хорошее – на вес золота, а потому каждую
крупочку хорошего надо помнить, а плохое из памяти гнать. Такое вот мое разумение, если
тебе интересно.
…На обратном пути мы долго молчали. Наконец Ульяша не выдержала:

– Выходит, зря мы в такую даль таскались.
– Нет, почему? По крайней мере, я знаю точно, что детей у меня не будет. Значит, этот
вопрос закрыт.
– Согласна. Но вот другой вопрос есть: что ты думаешь дальше делать?
– Жить.
– Саша, тебе нужно найти работу, иначе ты просто сойдешь с ума. Мы уже говорили,
ты должна чему-то научиться, что-то делать. И если хочешь знать, у меня даже есть кое-что
на примете…
– Что? – насторожилась я.
– Одна моя приятельница работает в крупном издательстве. Я хочу поговорить с ней,
может, они будут давать тебе рукописи на редактуру.
– Но я же никогда ничего не редактировала!
– Начнешь! У тебя есть главное: ты с ранних лет хорошо чувствуешь литературу, язык.
Помню, ты свою няньку Тоню лет с трех «редактировала». Она деревенская была и все уда-
рения не правильно ставила, а ты вечно ее поправляла. Еще твоя мама смеялась: не иначе
редактором будет!
– А что, попробовать можно! – воодушевилась вдруг я.
– Почему бы и нет? Они там вечно внештатных редакторов привлекают. Дадут тебе на
пробу рукопись, если их твоя работа устроит, будешь при деле. Платят там, конечно, гроши,
но со временем, может, в штат тебя возьмут или сама заразишься и писать начнешь… Сейчас
ведь жук и жаба пишут!
– А я кто? – улыбнулась я, – Жук или жаба?
– Ты моя любимая маленькая девочка, которую я по мере сил не дам в обиду.
– Уля, я тебя люблю!
– Молчи, а то я начну реветь, тушь потечет – и мы врежемся в столб.
– Уля, а когда ты позвонишь своей подруге?
– Сегодня вечером и позвоню, только ведь сейчас лето, она может быть в отпуске.
– Ничего, она вернется из отпуска, будем надеяться. Уля, я хочу попробовать себя, это
ведь мечта – сидеть дома и делать что-то интересное! И Глеб будет под присмотром, я стану
опять зарабатывать, нельзя же только на бабушку рассчитывать.
– То есть как – на бабушку? А что, Глеб тебе денег не дает?
90
– Да что ты, конечно, дает, и даже совсем немало, но все равно…

– Договорились.
Домой я вернулась поздно, по дороге у нас еще колесо спустило, и мы довольно долго
ждали помощи. Глеба дома не было. Вот и хорошо. Сейчас пойду, налью ванну и спокойно
полежу в теплой воде. Странно, приговор бабы Лены не стал для меня непереносимо болез-
ненным ударом. Наверное, я это предчувствовала. Что ж делать, значит, не судьба.
Живут же люди без детей… И я жила в последние годы, уже ни на что не рассчитывая.
И права, бесконечно права Ульяша, мне необходимо иметь в жизни что-то еще, нельзя жить
только Глебом. Короче говоря, отныне мой девиз: не Глебом единым…
Глеб вернулся около часа ночи, и я даже испугалась при виде его. Глаза были красные,
воспаленные.
– Что случилось?
– Да ерунда, пришлось несколько раз нырять в реку, и глаза что-то заболели, еле дое-
хал…
– Надо срочно показаться врачу!
– Ну не ночью же! Да и вообще, все пройдет.
– Нет, давай хотя бы чайные примочки сделаем!
– Терпеть не могу!
– Глебка, ты как маленький! Ляг, расслабься, а я все сделаю.
Сначала он злился, стонал, словно я невесть какие муки ему доставляю, но потом вдруг
сказал тихо:
– А ведь и вправду немножко легче. Спасибо, Санька. Как ты думаешь, к утру пройдет?
– Я не знаю, будем надеяться… Но если не пройдет, надо к врачу, с глазами шутки
плохи, особенно когда много снимаешься…
– Да, действительно. Только завтра все равно не получится, у меня просто минутки не
будет. А у нас пожрать что-нибудь есть? Я вдруг здорово проголодался.
Он, наверное, забыл, что я ездила к бабке, даже не спросил ни о чем, отметила я, когда
он уже крепко спал. Ну и ладно. Он так устал, глаза болят, столько дел… Я, в конце концов,
видела от него много «крупочек» добра и не стану зла таить. Приняв благое решение, я
заснула.
Утром глаза у Глеба были еще немного красные, но резь прошла, они больше не сле-
зились.
– Ты у меня чудо, Санька! – Он чмокнул меня в щеку и убежал.
А я решила приготовить к вечеру что-нибудь вкусное. Глеб обожает мясо с баклажа-
нами. Пойду сейчас на рынок, куплю хорошего мяса, овощей, зелени, ягод… До чего ж это
приятно – не считать каждую копейку! Скоро пойдут вишни, надо будет обязательно сделать
вареники, мое коронное блюдо, позвать гостей… Надо извлекать из жизни каждую крупочку
радости!
Возвращаясь домой с полными сумками (купила еще две бутылки хорошего вина в
магазине «Ароматный мир» неподалеку от рынка и две большие бутылки минеральной воды
в палатке у дома), я увидела, что почтовый ящик у нас полон. Поставила сумки и открыла
ящик. Куча рекламных листков, газета, счет за междугородные переговоры и несколько
писем. От поклонниц, наверное. Одно из них было адресовано мне. Я хотела вскрыть его уже
в лифте, но рук не было, как говорится. Дома я бросила сумки и прямо в прихожей надорвала
конверт. Оттуда выпали несколько цветных фотографий. На всех был Глеб с какой-то осле-
пительной девицей! У меня перехватило дыхание. Я опустилась на стул в прихожей. Фото-
графий было четыре. На одной Глеб сидел с ней и каком-то ресторане, пристально глядя на
нее с такой улыбкой… У меня даже сердце заболело. Я слишком хорошо знаю, когда он так
улыбается. На втором снимке они шли по какой-то аллее, и он обнимал ее за плечи. На тре-
91
тьем они были в лодке. Он в шортах, а она в купальнике. На четвертом они в той же одежде
полулежали на траве. Собственно, ничего криминального в этих снимках не было. Но у меня
задрожали руки. Вот оно, началось… Вполне возможно, что это просто его партнерша по
съемкам, попыталась я себя успокоить. Уж если кто-то решил сделать компрометирующие
снимки, то, наверное, постарался бы снять их в более откровенном виде… А раз нет, то не
надо и внимания обращать. Глеб говорил, что ему предложили сняться в каком-то клипе.
Работы на день-два, а деньги хорошие. Может быть, это и есть его партнерша по клипу? Они
очень красиво смотрятся вместе…
Господи, кому и зачем понадобилось присылать мне эти фотографии? Я схватила
конверт, осмотрела его внимательно со всех сторон. Ничего примечательного, штемпели
московские… Доброжелатели, мать их! Ну и что прикажете с этим делать? Выбросить в
помойку? Или сохранить и предъявить Глебу?
Спросить, кто это такая и что все это значит? А что толку? Глеб будет с честными гла-
зами уверять меня, что это просто пробы к фильму или что-то еще, сугубо профессиональ-
ное, мне захочется ему верить, и я же буду чувствовать себя виноватой… Нет, к чертовой
матери! Я порвала фотографии на мелкие кусочки и выкинула обрывки в мусоропровод. Но
предварительно разглядела красотку. Она и вправду была хороша – лет двадцати двух от
силы, яркая, красивая. Может, это она сама и прислала, – так сказать, для сведения? Многие
дамы такое практикуют. Но мне плевать. Ну даже и оступился Глеб, плоть слаба, как гово-
рится, а у него сейчас от свалившейся известности уж точно голова кругом пошла. Что ж,
значит, надо это пережить как болезнь. Если он меня любит, перебесится, никуда не денется,
а если уже не любит… Но об этом думать не хотелось, слишком больно, просто неперено-
симо. Он даже не спросил, что мне сказала бабка, снова мелькнула мысль. Но я ее отогнала.
Наверное, он все понял и просто не хочет бередить мне душу этими печальными разгово-
рами. Решено, я ничего ему про эти фотографии говорить не стану, я все перенесу, я ведь
люблю его, а за любовь надо бороться… С какой стати мне отдавать его первой попавшейся
вешалке? Ничего, Саша, ничего, никуда он от тебя не денется. Вот заболят у него глаза или
живот, куда он пойдет? К вешалке?
Как бы не так! Перед такими длинноногими красотками надо выглядеть стопроцент-
ным секс-символом, тут не разноешься, не станешь рассказывать, что у тебя от макарон
живот пучит или в сырую погоду ломит левую ногу… С этим он даже к маме своей не пойдет,
она его так занудит, что он от нее через четверть часа смоется… Боже ты мой, о чем я думаю?
Что ж, я теперь гожусь только на роль грелки и клизмы? Ну уж нет, Глеб Евгеньевич,
так дело не пойдет!
Мне надо учиться существовать отдельно. Самостоятельно. Думать о себе. И начать
работать. Да, а ведь Уля мне так и не позвонила. Ничего, я ей сейчас напомню.
– Уля, ты забыла про мою редакторскую карьеру?
– Ничего я не забыла, просто Анюты сейчас нет, она в отпуске, как я и думала. Вернется
через две недели. Наберись терпения! А пока для тренировки пойди купи первую попавшу-
юся книжонку, какой-нибудь детективчик и попробуй его отредактировать.
– Зачем?
– Говорю же русским языком – для тренировки.
Возьми карандашик или ручку и на полях делай пометочки, вноси исправления, ну
и все такое. Сама знаешь, как это делается, все-таки три курса театроведческого не могли
пройти даром, правда?
– Ладно, попробую.
– А что это у тебя такой понурый голос?
– Я расстроилась, что твоей Анюты нет в городе.
– И только?
92
– Конечно, что же еще?

– Ну мало ли…
– Нет-нет, все в порядке.
– Что ты делаешь сейчас?
– Собираюсь готовить мясо с баклажанами.
– Дело хорошее, ничего не скажешь. Для любимого мужа?
– Конечно, не для себя же.
– Ну-ну, валяй. Все, Сашка, я убегаю, дела ждут!
– К Сигизмундычу бежишь?
– Если бы! Но по его заданию, так сказать!
– Тебя это греет?
– Как ни странно, да, – засмеялась Ульяша как-то удивительно молодо. Я ей даже поза-
видовала. – Между прочим, послезавтра я уеду дней на десять в Киев, – сообщила Ульяша,
отсмеявшись. – Что тебе привезти?
– Конский зуб, – не моргнув глазом, ответила я.
– Сашка, это дурная привычка – семечки лузгать.
– Ну я же не всякие люблю, а именно конский зуб!
– Ладно, так и быть. И откуда у тебя такие плебейские вкусы? Но где-то я тебя понимаю.
Жаренный с солью конский зуб – это вещь! Помнишь, как Андрею на пятидесятилетие кто-то
прислал из Одессы мешок конского зуба, а Марина негодовала, потому что все гости ничего
не ели, а только семечки лузгали?
– Еще бы не помнить!
– Сашка, мне не нравится твой голос! Что стряслось?
– Ничего, Улечка, правда, ничего! Ой, у меня сейчас баклажаны подгорят, – поспешила
я завершить разговор, на самом деле я даже еще не вынула мясо из сумки. Моя трудовая
деятельность откладывается.
Значит, надо как-то жить пока. Решено, я никому ни звука не скажу об этих чертовых
фотографиях. На них не было ничего, что может служить поводом для ревности, в конце
концов, мой муж актер… А если эта сучка сама прислала снимки, чтобы я начала сканда-
лами выживать Глеба из дому, то не дождется, шиш ей! И я энергично взялась за готовку.
Мясо получилось пальчики оближешь. Я и не заметила, как слопала целую тарелку. Давно
у меня такого аппетита не было, наверное на нервной почве… Стоп, Сашка, только не начи-
най лечить горе жратвой. Это пагубный путь. Многие женщины глушат свои любовные
драмы калориями, и ни одну еще это не привело к успеху. А мне нужен, мне просто необхо-
дим успех, жизненно необходим… И ты надеешься достичь успеха на ниве редактирования
чужих рукописей? – спросила я сама себя. Но ответа у меня не было. Была только растерян-
ность и боль. Я поскорее ушла с кухни, но у меня так сосало под ложечкой, что я побежала
назад и очистила себе две молодые морковки. От них по крайней мере не разжиреешь.
На другой день в ящике обнаружился еще один конверт. Там было только два снимка.
Зато каких!
Глеб и та самая вешалка в постели! На одном они спят обнявшись, правда под просты-
ней, а на другом… Глеб сидит на кровати, держа вешалку в объятиях, она совершенно голая,
и он, по-видимому, тоже. И выглядит все это исключительно красиво.
Так, действия вполне целенаправленные. И никаких комментариев. Ну, на мой лично
взгляд, эта девка не должна особенно вдохновлять Глеба, слишком тоща.
Все-таки что-то тут не так. Наверное, это съемки.
Больно уж кровать роскошная, да и вообще… В жизни секс выглядит совсем не так
красиво, как на экране. И девка явно демонстрирует себя не любовнику, а зрителю. Инте-
ресно, что это за съемки? И кто эта девка? Но боже мой, до чего красив Глеб!
93
Наверное, мало найдется женщин, которые останутся равнодушными, видя такого

мужика. Знали бы они, каких трудов мне стоило сохранить его в форме, не позволить рас-
пуститься, не дать махнуть на себя рукой… Помню, как в минуты полного его отчаяния от
невостребованности, я наткнулась на старый журнал «Театр» с рецензией на выступление в
зале Чайковского ленинградского артиста Владимира Рецептера. Он один играл «Гамлета»!
Моноспектакль. Я кинулась к Ульяше, помнит ли она. Она помнила прекрасно, много мне
об этом рассказала, оказывается, она тогда страшно увлекалась Рецептером, бегала на все
его московские выступления. И я сказала Глебу:
– Послушай, я знаю, что надо делать!
– Вешаться? По-моему, оптимальный выход.
– Глеб, прекрати. Я все придумала! Ты сделаешь моноспектакль.
– Кому он, на хер, нужен?
– Тебе, черт бы тебя взял. Ты подготовишь моноспектакль «Гамлет», как когда-то
Рецептер!
– Кому сейчас, на хер, нужен «Гамлет»?
– Глеб, послушай меня! Надо всегда верить в свои силы!
– Это все благоглупости, Санька! Верить в свои силы! Я-то в них верю, а больше
никто…
– Не правда! Я верю, и еще многие, просто твой момент еще не настал…
– Уже не настал! И никогда не настанет. Чего уж там, не повезло тебе со мной. И актер
я никудышный, и бизнесмен говенный.
– Глеб, не распускайся, бога ради! Ты прекрасный актер! Твой момент настанет, но ты
должен быть к этому готов. Я умоляю тебя, давай подготовь «Гамлета».
– Легко сказать!
– И сделать тоже можно, у тебя есть для этого все. Внешность, голос, а главное – талант,
большой талант! Я прочла эту статью, меня как что-то стукнуло – это для Глеба! Прочти, я
уверена, у тебя все получится!
– Какой это год?
– Шестьдесят пятый.
– Ну это бред, то, что годилось в шестьдесят пятом, совершенно не годится сейчас,
ерунда.
– Шекспир всегда годится. И ты сделаешь это так, как надо сейчас…
– Сейчас это не надо! Никому не надо! Ну, допустим, я сделаю – что еще не факт, но
ведь я не писатель, который в стол пишет, мне публика нужна!
– Найдем публику, главное – такой спектакль стоит копейки… Может, удастся показать
в твоем театре, или в Доме актера, или где-нибудь в провинции, наконец… Глеб, пожалуйста,
подумай!
– И что я, по-твоему, Офелию должен играть? И самого себя в монастырь выпроважи-
вать?
– Глеб, ты же понимаешь, это все одолимо. Конечно, играть Офелию ты не будешь, это
должен быть просто намек…
Я все-таки настояла на своем, я добыла для него текст со всеми сокращениями, по
которому играл Рецептер, и Глеб взялся за дело. Мало-помалу он втянулся и через три месяца
адовой работы показал «Гамлета» своему педагогу. Она очень высоко его оценила, сделала
ряд чрезвычайно ценных замечаний и всеми правдами и не правдами устроила показ в Доме
актера. Успех был полный, и после этого Глеба изредка начали приглашать на съемки –
одним словом, заметили… Господи, сколько ночей мы с ним бились над Шекспиром. Я знала
«Гамлета» наизусть и подавала ему реплики, читала за Офелию и Гертруду, пока он полно-
стью не вызубрил текст…
94
К сожалению, долго играть этот спектакль ему не довелось, нужен был спонсор, а его
не находилось.
Может быть, теперь он найдется, этот чертов спонсор? Как было бы здорово! Нельзя
ему играть только ментов и крутых мужиков. А если он еще уйдет из театра, как соби-
рается… Тут нужен «Гамлет»! Сейчас спонсор найдется, не сомневаюсь, надо только его
искать. Черт, черт, черт, о чем я думаю? Я хотела уже порвать проклятые снимки, но переду-
мала и на всякий случай решила спрятать их. Но куда? А все туда же, в «Историю КПСС»!
Если он решит почитать письмо от любимой женщины, то найдет эту красоту – и поймет,
что я все знаю. И что тогда? А что будет, то и будет, там поглядим!
Я затаилась. Глеба рвали на части, и я почти не видела его. Таинственный доброжела-
тель больше не присылал ничего. Я совершенно не знала, куда себя девать. Некоторые актер-
ские жены всюду таскаются за мужьями, торчат сутками на съемках, но Глеб этого просто
не потерпел бы. Я не хочу гирей висеть на нем. Наконец мне позвонила Ульяша:
– Санька, здоровеньки булы! Привезла тебе не только мешок семечек, но и еще кое-что!
– Да? И что же это?
– Работа!
– Какая работа? – удивилась я.
– Творческая!
– Что?
– Ну это не совсем телефонный разговор…
– Уля, ты меня пугаешь!
– Ничего, лиха беда начало! Можешь сейчас ко мне приехать? Я только что с поезда,
еле жива.
– Хорошо, скоро буду!
Уля и вправду выглядела усталой, но к моему приходу уже успела принять душ и сей-
час сидела в халате, с полотенцем на голове и пила кофе.
– Хочешь кофе?
– Нет, спасибо, что ты там в Киеве мне за работу нашла, о которой нельзя говорить по
телефону? Наркокурьером, что ли?
– Да нет, – рассмеялась она. – Это у меня еще советская привычка. А работа такая – ты
берешь заграничный роман и полностью его переделываешь.
– А вот так! Он должен стать неузнаваемым! Ты меняешь все: имена героев, страну,
место жительства – словом, все реалии…
– Боже мой, зачем это?
– Все очень просто: чтобы издательство не платило за авторские права!
– Не понимаю! Не проще ли написать тогда новый роман?
– А ты можешь?
– Нет, наверное.
– В том-то и дело! Это, конечно, жульничество, но все-таки работа чистая…
– В высшей степени! И потом, этот роман ведь еще надо перевести.
– Да, действительно, об этом я как-то не подумала… А ты перевести не сможешь?
– Уля, ну что ты такое говоришь? Я же едва знаю английский. Ну надо же, чем только
люди сейчас не занимаются, с ума сойти!
– Понимаешь, я в поезде познакомилась с одной женщиной, она как раз издает такие
псевдороманы. Я о тебе вспомнила, и она сказала, что можно попробовать… Но перевод…
Жалко!
– А мне не жалко, это черт знает что. Может, если б я должна была детей кормить,
тогда бы я и за такое взялась, а так чего ради?
95
– Тогда будем ждать Анюту, она скоро вернется.

Потом Уля достала мешочек конского зуба, мы поджарили семечки с солью и уже
ничего не могли делать. Тупо сидели на кухне и лузгали семечки.
– Нет, какая пакость! – время от времени восклицала Уля, но остановиться была не в
силах. – Ой, Сашка, в братской Украине твой Глеб тоже гремит – сейчас, сейчас, куда же я
этот журнал девала… Ага, вот он. Глянь, до чего хорош, мерзавец!
Она протягивала мне глянцевый журнал, на обложке которого был Глеб.
– Между прочим, там и твоя мордаха есть, – заметила Уля.
– Где?
– Открой на четвертой странице!
В самом деле, там было напечатано несколько снимков, на одном я узнала себя в
момент, когда выходила из дома. Фотография показалась мне на редкость удачной. Я была
в черном плаще. На втором снимке я узнала ту самую вешалку. На третьем был Глеб и не
слишком молодая дама в каком-то навороченном вечернем туалете. Под моей фотографией
было написано: «Первая и пока единственная жена Глеба Ордынцева Александра». «Пока
единственная»! Про вешалку было сказано: «Ослепительная партнерша Мира Монтерро,
она снялась в нескольких эпизодах фильма „Улыбка солнца“, но даже красота и сумасшед-
шее обаяние партнера не смогли сбить ее с пристрастия к однополой любви». Ничего себе.
Значит, красивая вешалка – лесбиянка! Меня этот факт только порадовал. Под третьим сним-
ком надпись гласила: «Благосклонная улыбка продюсера – залог успеха!»
– Налюбовалась?
– Уля, ты даже не представляешь себе, какой камень у меня с души свалился благодаря
тебе!
– Опаньки! А в чем дело-то?
Я рассказала о двух конвертах.
– Ну надо же, что за блядство такое! И кому это понадобилось?
Я молча развела руками. У меня было подозрение, что это дело рук Лары-Лауры, но
я промолчала. Я теперь вообще старалась не проронить лишнее словечко о Глебе, даже с
Улей. Но все-таки мне стало легче. И, придя домой, я первым делом выбросила в помойку
те фотографии, что покоились в «Истории КПСС».
Через несколько дней выяснилось, что никакой редактуры для меня пока нет, но со
временем, возможно… Я совершенно не знала, куда себя девать. В однокомнатной квартире
даже уборкой невозможно все время занять. Глеб почти не бывает дома, разумеется, к его
приходу я всегда готовлю ужин, стараясь, чтобы это было что-то легкое, не слишком кало-
рийное… Я выполняю все свои обязанности, но…
И Глеб на первый взгляд такой же, как всегда, но я чувствовала, что между нами
почему-то словно выросла стена. Или я все это придумала?
В один отнюдь не прекрасный день мне все стало ясно.
Я ездила к свекрови помочь ей собраться: она уезжала в Карловы Вары – лечить печень.
Поездку ей оплатил Глеб, и она была на седьмом небе. Даже на меня не обижалась.
Мы еще посидели, потом простились, и я поехала домой. Открыв дверь ключом, я сразу
услыхала голоса на кухне. Глеб и кто-то еще. А, Генка! Похоже, они там решили выпить, я
уже хотела крикнуть им, что я пришла, но тут до меня донесся голос Генки:
– А как же Санька?
– Ах, боже мой, если бы я знал! Пойми, я чувствую себя как стреноженный конь…
– Ты хочешь сказать, как стреноженный жеребец, – довольно ядовито произнес Генка.
96
– Дурацкая шутка! Нет, правда, я совершенно растерян. Думаешь, я не знаю, чем я обя-
зан Сашке? Прекрасно все понимаю и даже больше тебе скажу: я ее по-своему еще люблю,
она как часть меня самого, вот это меня и мучает.
Он замолчал. Я стояла замерев. Вот оно – то, чего я боялась. Он любит меня, но «по-
своему»! То есть попросту терпит без отвращения, так, что ли?
– И все-таки, Глеб… Баб у тебя было и будет тьма, а Сашка… Сашка – она ведь уни-
кальная Такие на дороге не валяются.
– Да знаю я все, знаю! – раздраженно произнес Глеб. – Но если бы ты ее видел…
– Кого? Сашку?
– Да не Сашку, а Яну! Ты пойми, она же не просто красивая, она умница, и вообще, в
ней столько перца… Она такая отчаянная, у меня дух от нее захватывает, я как будто в другое
измерение с ней попадаю. А Сашка… Она хорошая, добрая, самоотверженная, все так… Но
я знаю ее вдоль и поперек. Она, прости меня господи, кажется мне такой пресной…
– Это Сашка-то пресная? Тебе не стыдно, Глебка? Я никогда столько не ржал, как в то
лето, когда мы в Коктебеле вместе отдыхали. Помнишь, мы там на свадьбу попали, а невеста
была с огромной жопой…
– Ну и что?
– Сашка тогда схохмила: «Снился мне зад в подвенечном уборе». Она такая веселая
была, заводная… Да и вообще, зажрался ты, браток. Счастья своего не ценишь, – тяжело
вздохнул Генка.
– Стоп, стоп, ты что, влюблен в Сашку?
– Ничего я не влюблен, – как-то угрюмо произнес Генка. – Но ты все равно дурак!
– Ну допустим, что я тебе поверил, хотя не очень… У вас с ней что-то было?
– Ты сдурел? Похожа Сашка на баб, которые исподтишка блядуют с друзьями мужа?
– Непохожа, это правда, а там кто ее знает, может, она втихаря…
– Глеб!
– А что? Скрывала же она от меня несколько лет, что работает прислугой.
– Что?
– А то… Она мне призналась, что никакой она не бухгалтер в фирме, а домработница
у каких-то богатых идиотов. Она же от меня это скрывала!
– Но ведь это она скрывала, чтобы ты, мудак, не комплексовал!
– А любовников она скроет, чтобы я не чувствовал себя рогоносцем.
– Тебе легче считать ее виноватой, да?
– Может быть…
– Ах, идиот, дурак ты набитый. Такую бабу на какие-то пряности променять…
– Пряности? – пьяно засмеялся Глеб. – Но если б ты видел Яну, если бы ты знал… Я,
Генка, мужик неслабый, пол-Москвы могу трахнуть, а она… Она из меня все соки выжимает,
и как…
Больше я слушать не могла, хватит с меня. Я на цыпочках вышла на лестницу, отчет-
ливо понимая, что моя жизнь с Глебом кончилась. Бесповоротно.
Но что мне делать, куда идти? Если бы я могла уехать к бабушке, но и это невозможно.
Я вышла во двор.
Уже наступил вечер, но летняя темнота была еще прозрачной, нестрашной. Надо все
хорошенько обдумать. Я добрела до сквера и села на лавочку. Кругом было безлюдно. Я
закрыла глаза. Когда жизнь по-настоящему берет меня за горло, я начинаю сразу думать, как
выбраться, а уж потом предаюсь унынию и рефлексии. Ясно одно – жить с Глебом я не буду.
Пусть трахается со всеми бабами подряд, меня это уже не касается. Вопрос в том, где
буду жить я? Конечно, я могу прийти к нему и потребовать, чтобы он съехал к своей любимой
97
маме, ведь свою квартиру я продала из-за него. Но я не хочу там жить. Через полгода я
попробую все-таки поехать к бабушке, а до тех пор…
До тех пор я сниму себе квартирку или комнату, буду жить и подыскивать работу. На
худой конец пойду опять в домработницы, ведь я теперь уже не жена звезды. А может, что-то
посерьезнее подвернется. Уля, конечно, предложит мне жить у нее, но я и этого не хочу. Мне
надо начинать жить самостоятельно. Да, но как же быть с бабушкой? Позвонить ей и сказать,
что я куда-то уезжаю? Но не в тайгу же… О, надо просто завтра купить сотовый телефон
и дать номер бабушке и Уле. Больше никому. Так они обе смогут в любой момент со мной
связаться, где бы я ни была. Объясняться, разговаривать с Глебом я не стану, просто исчезну,
и все. Пусть пользуется свободой. Он еще пожалеет, ох как пожалеет, что упустил меня. И
я для этого сделаю все! Я уверена, настанет момент, и он приползет ко мне, как Онегин к
Татьяне. Татьяна, Яна… Что это еще за Яна? Где он ее нашел? Да какая мне разница? Я
не буду теперь думать ни о нем, ни о его девках. Только о себе. Хватит быть преданной,
верной, самоотверженной. Я еще вполне могу найти себе другого мужчину, а может, даже
мужа. Но от этой мысли меня затошнило. Нет, никаких мужей, хватит уже. И в глазах у
меня теперь должен появится этот чертов поиск! Я буду искать! Никого я не буду искать,
ну их всех к черту, не бывает хороших мужей. Если уж Глеб оказался таким… Черт возьми,
моя жизнь складывается как в самых банальных романах. Любовь, замужество, прозрение,
разочарование. И вот я, одинокая, разбитая горем, сижу одна в пустынном сквере…
Теоретически сейчас должен появиться либо грабитель и насильник, либо, наоборот,
прекрасный принц или безумно интересный седовласый покровитель… Но никто не появ-
лялся, только собаки изредка пробегали, а их хозяева не обращали на меня ни малейшего
внимания. И слава богу. Так тоже бывает в романах, и тогда героиня уходит в ночь… Ну в
ночь я уже ушла, а дальше куда я пойду, тем более что мне безумно хочется писать. Этот
момент в романах как-то не учитывается. Писать посреди московского сквера, даже ночью,
я не решусь, значит, выход один: встать и бежать домой, благо недалеко.
Я посмотрела на часы. Оказывается, я просидела на лавочке больше двух часов. Генка,
наверное, уже ушел, ему утром на работу, а Глеб небось дрыхнет.
Вот и хорошо. Я вскочила и помчалась домой. Как я и предполагала, Глеб спал, обняв
подушку. Ни за что не лягу с ним. Пристроюсь на диване. Но сна не было ни в одном глазу.
Глеб спит всегда очень крепко, а значит, я могу сейчас тихонько собрать вещи и уйти, когда
рассветет. Я взяла дорожную сумку, которую Глеб привез из Италии, сложила в нее все
самое необходимое. На дворе уже начинало светать. Хорошо уходить от мужа летом, налегке.
Теперь важно решить, оставить записку или уйти, ничего не объясняя. Нет, все-таки я не
откажу себе в удовольствии высказать ему хоть малую часть того, что кипит в душе. Я взяла
бумагу и уселась на кухне за новый стол. И какого черта я столько денег вгрохала в квар-
тиру, где будет жить какая-то сильно наперченная Яна? Или еще какая-нибудь баба пряного
посола…
А черт с ним. Надо написать и поскорее уйти, а то он еще проснется, чего доброго.
Я подумала минуту и написала: «Глеб, я ухожу! С меня хватит! Пока беру только самое
необходимое. Остальные вещи пусть Яна, или Лаура, или еще кто-нибудь сложат в сумку, я
за ними пришлю потом. Желаю счастья с кем тебе будет угодно». Хотела подписаться «Уже
не твоя С».
Но решила, что это чересчур мелодраматично, и не подписалась вовсе. Записку я укре-
пила на зеркале в ванной. Пойдет бриться и увидит. О, воображаю: в первый миг он ничего
не сообразит, потом взбесится, а потом… Потом, наверное, обрадуется, черт бы его взял!
Все, надо уходить!
Я взяла сумку и вышла во двор. Уже рассвело.
98
Сосед из второго подъезда, как всегда, возился со своей раздолбанной тачкой. И крас-
ные буквы на ракушках, изрядно уже поблекшие, продолжали вопить: «Хочу бабу на роли-
ках!»
Я вышла на улицу. Сейчас поймаю такси и поеду…
Куда я поеду? Пока на вокзал. Сдам сумку в камеру хранения и подумаю, что делать
дальше. Машин было еще мало, и я решила дойти до угла, там движение больше. И вдруг
дорогу мне перешла черная как смоль кошка. В первый момент я струхнула, а потом решила:
белая кошка оказалась к несчастью, так, может, черная принесет что-то хорошее? Я так
люблю черный цвет. Я остановилась, достала из сумки прихваченную с собой белую Ликину
кошечку и выбросила ее в мусорный бак.
99
Часть вторая
НЕ ГЛЕБОМ ЕДИНЫМ
Сдав вещи в камеру хранения на Ленинградском вокзале, я вышла на Комсомольскую
площадь и задумалась, что делать дальше? Впереди был долгий летний день. Ничего, что-
нибудь соображу, на худой конец куплю билет в какой-нибудь город, остановлюсь там в
гостинице… Да, для начала неплохо бы выяснить, сколько денег осталось у меня на кар-
точке. С тех пор как Глеб вернулся из Италии, он запретил мне тратить бабушкины деньги.
Я нашла банкомат и получила распечатку. Что за чудеса? На моем счете было пять тысяч
триста двадцать четыре доллара! Значит, бабушка опять подкинула мне денег. Ну почему
меня к ней не пускают? Почему я не могу хоть своей любовью и заботой отплатить ей за
все? Кроме того, в сумке у меня лежало еще четыреста баксов. Я чувствовала себя почти
миллионершей. Для начала просто роскошно! На эти деньги я могу прожить еще долго, мне
много не нужно, главное – найти крышу над головой. И я знаю, как это сделать! Я вышла
на Каланчевку и села в троллейбус, который довез меня до проспекта Мира, до того самого
места рядом с бывшим магазином «Журналист», где почти всегда толчется народ, который
хочет сдать или снять квартиру. Но сейчас было еще рано. Кажется, я погорячилась. Надо
куда-то себя девать и прийти сюда часа через два. Мне захотелось есть. Я зашла в булочную,
купила плюшку и пакетик сока. Плюшка была свежая, с пылу с жару. Ах, как давно я не ела
плюшек! Глеб их терпеть не может, а я обожаю! Особенно налегать на плюшки я, конечно,
не буду, но сейчас, в ознаменование новой жизни, можно. Сашка, пусть твоя новая жизнь
будет такой же восхитительной, как эта плюшка, пожелала я себе.
– Извините, девушка, – обратилась ко мне пожилая, очень полная женщина. – Вы не
знаете, где тут толкучка квартирная будет?
– Вон там! – ответила я с полным ртом. – Только сейчас еще рано, никого нет. Я сама
туда собиралась…
– Вы сдавать или снимать?
– Снимать!
– А что вам нужно?
– Комнату или однокомнатную квартиру.
– А вас много?
– Я одна. А вы сдаете?
– Да, хочу сдать, только на один месяц. Я к сыну уезжаю. Чего квартира зря стоять
будет. У вас прописка есть? Вы москвичка?
– Да. Я ушла от мужа, и мне нужно где-то жить. Но меня месяц вполне устроит, я за
это время что-то решу…
Женщина смотрела на меня с сочувствием.
– А паспорт показать можете?
– Ну конечно! А у вас где квартира, далеко?
– На Большой Бронной.
– Здорово. А сколько вы хотите за месяц?
– Думаю, долларов двести.
– А у вас что?
– Однокомнатная, но очень большая и в хорошем доме.
– И можно прямо сегодня переехать?
– Сегодня? Я вообще-то послезавтра только уезжаю. Послезавтра вас устроит?
– Нет. Никак не устроит, мне даже ночевать негде.
100
– Ну, может, у подружки какой перекантуетесь?

– Нет, не могу.
Женщина в задумчивости смотрела на меня.
– А заранее заплатить можете?
– Хоть сейчас.
Мне так хотелось уже где-то обосноваться! Наверное, можно найти жилье и поде-
шевле, но, пока есть деньги, не буду мелочиться, поживу месяц, а там будет видно.
– Ну ладно, давай знаешь как сделаем, ты прямо сейчас ко мне поедешь, я тебе за
ширмой постелю, а послезавтра я уеду и деньги возьму только с послезавтра. Годится?
– Конечно! Спасибо!
– А как тебя звать?
– Саша.
– Очень приятно. А я Нина Николаевна.
– Мне тоже очень приятно, – А вещи твои где?
– Да у меня вещей – одна сумка. Я ее потом заберу.
– Ладно, поехали.
Я поймала машину, несмотря на возражения Нины Николаевны. Мне хотелось поско-
рее увидеть свое новое обиталище.
Квартира оказалась просто роскошной, и дом был из тех, что в советские времена счи-
тались престижными.
– Бывший цековский дом, – пояснила Нина Николаевна. – Мне эту квартиру старший
сын купил. Нравится?
– Очень. И не надо никакой ширмы, я на кухне могу спать, у вас тут диванчик хороший.
– Ну дело твое. Просто неудобно мне было на кухню тебя запихивать.
– Понятно, – улыбнулась я. – Тогда, Нина Николаевна, я смотаюсь за вещами? Вот пока
оставлю вам задаток, пятьдесят баксов.
– Хорошо, остальное отдашь перед моим отъездом, договорились?
– Конечно.
– Ты езжай, а я пока тебе тут все приготовлю.
Прежде чем забрать сумку из камеры хранения, я приобрела сотовый телефон «Сам-
сунг» – крохотную серебристую игрушку, а потом отправилась в супермаркет, накупила вся-
ких вкусностей, чтобы и самой поесть, и милую хозяйку угостить. Что ж, в новой жизни мне
сразу повезло, а это доброе предзнаменование!
Как это ни дико, я ощущала настоящий прилив сил и бодрости. Вовсе не чувствовала
себя разбитой, хотя не спала ночь. Странно… Наверное, подспудно я торжествовала, что это
я бросила Глеба, а не он меня. Недаром же мне в последний год часто снилась эстафета…
Вот сон и сбылся, я передала палочку неведомой Яне. Интересно было бы на нее взглянуть,
а впрочем, ну их всех к черту. Я начала новую жизнь, и прошлому в ней нет места!
Нина Николаевна ждала меня с оладушками из кабачков и свежим крыжовенным варе-
ньем, но и мои деликатесы встретила благосклонно.
– Ты вроде сказала, что от мужа ушла? – полюбопытствовала она.
– Да.
– А по тебе незаметно. Или он у тебя плохой был? Хотя что я, разве ж от хороших
уходят? Он что, пьяница?
– Да нет, просто мы рано поженились и надоели друг другу.
– Он небось другую завел, а ты удрала? С утра пораньше вещи на вокзал отвезла и
комнату снимать побежала… Что ж, дело твое, вмешиваться не буду, мало ли что на свете
бывает. Вот у меня трое детей, дочка и два сына. Дочка хорошая, в Риге живет, замужем за
латышом. Старший сын тоже путевый, головастый, деньги лопатой гребет и меня не забы-
101
вает, а младший – горе одно… пьянь, хулиган, а вот веришь, люблю его сильнее всех, все
про него понимаю, а ничего с собой поделать не могу. Он уж все с себя пропил, даже квар-
тиру спустил, жена его давно бросила, он в Пензу подался, к дружку какому-то… Вот я к
нему и еду. Он пишет: приезжай, мама, я теперь за ум взялся, жену нашел – с ребеночком,
правда, но это ничего… Только мне плохо верится, что он надолго в ум вошел. Не такой
человек. Мне уж дочка и старший сын говорят: брось, мама, что ты от себя отрываешь, он
же все равно пропьет. А я не могу, сердце-то болит. Хорошо вот надоумили меня на меся-
чишко квартиру сдать, я эти денежки ему свезу, все помощь будет. А старший мне деньги в
руки не дает. То есть нет, он мне все покупает, ничего не скажу, не жалеет, видишь, квартиру
какую подарил, обставил, холодильник, телевизор, стиральную машинку – все купил, про-
дукты каждую неделю с шофером присылает, а когда и сам завозит, и если что мне надо…
А живых денег не дает, боится, я все Юрке отошлю. Но я пенсию свою стараюсь не тратить,
коплю помаленьку, и вот еще двести долларов, не с пустыми руками к Юрке-то поеду. Болит
у меня за него сердце…
И все-таки я везучая! Всю жизнь мне везет на хороших людей. Плохих тоже на моем
пути немало попадалось, но хороших все-таки больше. А сколько добрых душ было среди на
первый взгляд осатаневших теток-челночниц! Никогда не забуду, как в варшавской ночлежке
на меня напал в дым пьяный, омерзительный мужик, он уже повалил меня и рвал кофточку,
а моя соседка, вроде бы циничная, на все плюющая сучка, огрела его бутылкой, и мы с ней
вдвоем улепетывали ночью по незнакомым улицам.
А потом плакали, обнявшись, на каком-то холодном полустанке, потому что в той жал-
кой дыре оставили свои вещи. Глебу я об этом никогда не рассказывала.
И вот опять мне встретилась добрая, сердечная женщина – Нина Николаевна.
– Вот что, Саша, ты тут отдохни маленько, а я пока за билетом съезжу.
Она ушла. А я развесила свои вещи в шкафу и позвонила Ульяше, чтобы не волнова-
лась.
– Ну слава богу! – закричала она, услыхав мой голос. – Я просто с ума схожу, ко мне
с утра примчался твой муженек в страшном гневе! Но гнев, по-моему, был просто хорошо
сыгран, на самом деле он здорово растерян и напуган. А я вообще ничего не поняла! Ты где,
ненормальная?
– Улечка, я пока тебе не скажу. Только дам номер телефона, хорошо? Но Глебу не
говори, ни в коем случае! Номер дам только тебе и бабушке.
– Саша, что случилось, бога ради, скажи!
– Как-нибудь потом. Но я к нему не вернусь.
– У тебя какой-то мужик?
– Нет никакого мужика, просто я начинаю новую жизнь. Запиши номер моего мобиль-
ника.
– Опаньки! Сашка, почему ты не приехала ко мне? У меня же есть вторая комната,
могла бы там пожить.
– Нет, Уля, спасибо, но – нет! Я все тебе объясню, когда немного очухаюсь и соображу,
как быть дальше. А если ты услышишь что насчет работы, позвони мне, я пока в Москве
и буду здесь еще месяц.
– А потом? Куда ты потом намылилась?
– Я еще ничего не знаю, мне главное – найти работу.
– Но где же ты ночевать собираешься?
– Я сняла комнату, вернее, квартиру.
– Опаньки! Лихо начала! Ну дай тебе бог! И помни, что у тебя есть я.
– Я это всегда помню, Ульяша.
102
Через день я проводила Нину Николаевну и вернулась в квартиру, где мне предстояло
провести первый месяц самостоятельной жизни. Прежде всего я взялась за уборку, хотя,
надо признать, у Нины Николаевны было очень чисто. Но мне надо себя чем-то занять. Для
начала я вымыла окна. И так устала, что в десять вечера завалилась спать и проснулась в
двенадцатом часу следующего дня. Мне было не очень ясно, что делать дальше. Но не сидеть
же целый день в четырех стенах! Я оделась, выпила кофе с бутербродом, навела красоту
и решила пойти купить для начала газетку с объявлениями. Вдруг мне снова повезет – и
я найду какую-нибудь работу. Я уже собралась уходить, когда раздался звонок в дверь. Я
открыла и остолбенела. Передо мной стоял Александр Андреевич, с которым я флиртовала
в «Метрополе».
Он опешил не меньше моего.
– Это вы? Что вы тут делаете?
– Я? Я тут живу… временно…
– То есть как? А где мама?
– Мама? Нина Николаевна – ваша мама?
– Представьте себе. Но как вы сюда попали? И что вообще все это значит?
Вид у него был хмуро-ошарашенный. Он ничего не понимал, и ему это было не по
вкусу.
– Нина Николаевна уехала в Пензу и сдала мне квартиру на месяц.
Он досадливо поморщился:
– Так я и знал! Может, вы все-таки впустите меня?
– Да, пожалуйста, проходите. Вот уж никак не предполагала…
Он вдруг рассмеялся:
– Да, я мог ожидать чего угодно, но только не встречи с вами в маминой квартире. И
после этого вы скажете, что это не рука судьбы?
– Какая там рука судьбы, просто нелепая случайность.
– Кофе у вас есть?
– Есть, конечно. Но только растворимый.
Он опять поморщился:
– Ладно, не надо. Закурить вы позволите?
– Ради бога! Вот пепельница.
– Саша, Александра Андреевна, что у вас стряслось? Вы сбежали от мужа? И не взду-
майте врать, я не идиот. Интересно только, откуда вы знаете мою маму?
– Вы не поверите, мы случайно столкнулись на проспекте Мира.
– На проспекте Мира? Ах да, там же что-то вроде биржи по сдаче и найму жилья…
Теперь поморщилась я. Уж больно казенно это прозвучало.
– Замечательно, на какие только уловки не идет мать, чтобы добыть Юрке на пропой…
Я просто поражаюсь.
– Так, может, лучше не поражаться, а самому отстегивать какую-то малость младшему
брату?
– Саша, только не надо читать мне нотации! От таких жалостливых баб страна спива-
ется…
– Интересная точка зрения.
– Простите, я не хотел вас обидеть, я просто вне себя от удивления и злости. Простите
еще раз.
– Прощаю. Что с вами делать.
– Саша, я могу вам чем-то помочь?
– В каком смысле?
103
– Ну вы ушли от мужа, снимаете комнату, у вас, вероятно, тяжелый момент, может

быть, нужна какая-то помощь…
– Ну вообще-то помощь нужна.
– Готов служить.
– Мне нужна работа.
– Работа? А кто вы по профессии?
– В том-то и дело, что никто. Но я могу научиться… – пролепетала я, вдруг осознав
всю свою никчемность.
– И вы никогда не работали?
– Работала. Кем придется, даже домработницей, – сама не зная почему, ляпнула я. – Я
когда-то училась в ГИТИСе на театроведческом, говорили, что у меня легкое перо, я могла
бы править какие-нибудь тексты…
– Языки вы знаете?
– Немного английский…
– А компьютер?
– Увы.
– Понятно… И все-таки я что-нибудь попытаюсь придумать. Саша, простите за
нескромный вопрос, но сколько вы платите за эту квартиру?
– Двести долларов.
– А что вы думаете делать дальше? Ведь мама через месяц вернется. Или рассчитыва-
ете помириться с мужем? Это, так сказать, педагогический финт?
– Отнюдь. Вы зря думаете, что я как та дама у Чехова, которая ушла от мужа в другую
комнату.
– Я не помню…
– Рассказ называется «Ушла».
– Так, значит, вы начитанная дама. И ушли от мужа всерьез. Насколько я понимаю,
любовника в запасе тоже нет…
В этот момент в кармане у него зазвонил сотовый.
– Алло! Да, я. Нет, нельзя. Черт, почему ты ничего не можешь сам решить? Ну хорошо,
через полчаса буду. – Он отключил телефон. – Саша, я должен сейчас спешить, но вечером…
Что вы делаете вечером?
Я молча пожала плечами.
– Давайте поужинаем где-нибудь и обсудим наши перспективы?
– Наши?
– Ну ваши… если вам так больше нравится.
– Давайте, – согласилась я. Все равно ничего другого у меня пока не предвидится. –
Только спать с вами я не буду.
– А я вам, по-моему, этого пока не предлагал.
– Но лучше заранее оговорить все, правда?
– Хорошо, – засмеялся он и как-то так сверкнул глазом, что я поежилась.
– Я вам позвоню часов в семь, и мы договоримся. Идет?
– Ладно.
Он ушел. У меня были какие-то смешанные чувства. Он мне скорее даже нравился, но
пугала его излишняя проницательность. Впрочем, это неважно.
Главное, чтобы работу нашел. Вопрос в том, что он за это потребует. Но что-то в нем
есть очень привлекательное. Лучше подумаю, что мне надеть вечером?
Он ведь поведет меня, скорее всего, в хороший ресторан, и нельзя выглядеть жалкой,
брошенной женой. Стоп, меня еще никто не бросил, это я бросила своего звездного мужа!
Уля говорит, он был растерян, несмотря на злость. Ничего, эти пряные особы быстро приве-
104
дут его в чувство. Я понимала, что больше всего на свете хочу утереть Глебу нос. А для этого
я должна состояться как личность. Мне не нравилась эта фраза, она была какой-то сухой и
скучной. Но суть дела от этого не менялась. Пока мне везет. Этот мой тезка мужчина очень
интересный, только спать с ним мне не хочется. А не хочется, и не буду! И плевать я хотела
и на Глеба и на его нос.
Пусть живет неутертым! А я буду жить по-своему и делать только то, что сочту нуж-
ным. Одним словом, я разволновалась, в голове была полная каша, и я уже никуда не пошла.
В половине седьмого он позвонил:
– Саша, через полчасика заеду за вами, вы не возражаете?
– И куда мы поедем?
– В «Леонардо».
– Это что такое?
– Очень недурной итальянский ресторан. Вам полчаса на сборы хватит?
– Вполне.
Я надела тот серо-голубой костюм, который Лика мне купила в возмещение желтых
тряпок. Причесалась, освежила макияж и понравилась себе. Свободная интеллигентная жен-
щина собирается на свидание. И вдруг я подумала: на свидание я не ходила уже четырна-
дцать лет, с того дня, как вышла замуж за Глеба. Потом были другие радости, но вот свида-
ний не было. От этой мысли у меня поднялось настроение. Александр Андреевич зашел за
мной и принес чудный букет лилий, белых и розовых.
– Ох, спасибо, какие красивые… Надо найти вазу…
– У мамы в доме всего одна ваза, вон в горке стоит.
Ваза была чудовищной. Что называется, богатой – в выпуклых раззолоченных узорах.
Я замялась.
Но он понял мое замешательство, рассмеялся и достал с верхней полки кухонного
шкафчика простой белый кувшин:
– Подойдет?
– Да, спасибо, – с облегчением выдохнула я.
В кувшине лилии выглядели восхитительно.
– Прелесть, спасибо, – улыбнулась я.
– Ну что, вы готовы? Тогда поехали, я проголодался.
– Это далеко?
– Да нет, в центре.
Мы сидели в ресторане, ели очень вкусную рыбу, какие-то салаты, пили прекрасное
вино, говорили о чем-то, и мне было хорошо. Я чувствовала, что нравлюсь ему, что он вол-
нуется, и мне это льстило.
Странно, он абсолютно ничем не напоминал свою мать.
– Александр Андреевич, в вас есть восточная кровь? – спросила вдруг я.
– Конечно, мой отец был наполовину татарином.
– А что в Москве делают корабелы?
– Надо же, вы запомнили, что я корабел… Ну что ж, могу рассказать. Я с детства мечтал
о море. В то время мальчишки хотели в основном стать космонавтами, я хотел быть военным
моряком. Но из этого ничего не вышло, меня не взяли по состоянию здоровья. Мы тогда жили
в Ленинграде, и я пошел учиться на кораблестроителя, этим и после института занимался,
а когда началась перестройка, пришлось переквалифицироваться и переехать в Москву. У
меня тогда была семья, дочь…
– А где теперь ваша семья?
– С женой мы развелись, а дочка уже взрослая, вышла замуж за финна и живет в Турку.
Потом я еще раз был женат, но, как говорится, без последствий… Саша, вы очаровательны…
105
Чем дольше на вас смотришь, тем вы красивее. Ваша красота не бросается в глаза, но уж
если задержишь на вас взгляд, невозможно оторваться. Расскажите что-нибудь о себе.
– Не хочется. Да и нечего. В моей жизни все более чем банально.
– А по-моему, наша с вами встреча совсем не банальна. Я привез продукты маме и
встретил женщину своей мечты.
– Здрасте, я ваша тетя! – вырвалось у меня.
– Вы смешная. Нет, правда, не сочтите это тоже за банальность, но я часто вспоминал
ваше лицо, эти удивительные глаза… И вдруг вы открываете мне дверь… Я в первый момент
решил, что у меня галлюцинации. А вы хоть раз обо мне вспомнили?
– Если честно, то нет. Мне было не до того.
– Саша, а ваш муж знает, где вы?
– Нет. И не нужно. Я не хочу.
– У вас есть дети?
– Увы.
– Увы – есть или увы – нет?
– Нет, у нас нет детей. Увы.
– И кто виноват в разрыве?
– Александр Андреевич, не надо сейчас об этом говорить.
– Ох, простите, вы, конечно, хотите забыть обо всем, а я лезу с расспросами. Больше
не буду!
И вдруг в моей сумке заверещал сотовый телефон.
От неожиданности я вздрогнула. Мне еще никто по нему не звонил.
– Алло!
– Сашенька, детка, это я! – донесся до меня слабый и какой-то ломкий голос бабушки. –
Где ты сейчас, девочка?
– Бабушка, я в ресторане. Что-то случилось?
– Саша, прошу тебя завтра с самого утра пойти в каспамат…
– Куда? – не поняла я.
– В каспамат. Ах, у вас же это по-другому называется, – кажется, банкомат. Возьми
распечатку. А потом обязательно позвони мне. Сразу же, очень тебя прошу.
– Бабушка, что случилось?
– Это очень-очень важно. Мне трудно говорить, до завтра, Сашенька.
Она отключилась. Я сидела в полной растерянности.
– У вас есть бабушка? – ласково улыбнулся Александр Андреевич.
– Да. В Израиле. Она очень старенькая, а меня к ней почему-то не пустили. Впрочем,
это неважно.
– И что бабушка от вас хочет?
– Да так, просит кое-что сделать… неважно. – Мне не хотелось посвящать его в мою
жизнь. Зачем?
– А кто же вас не пустил к вашей бабушке? – продолжал допытываться он.
– Посольство. Мне не дали визу. Но я не хочу сейчас об этом говорить.
– Понятно. Это означает – не лезь куда не просят. Хорошо, не буду. Кстати, я тут порас-
кинул мозгами насчет вашего трудоустройства…
– И что?
– Есть одна, по-моему, неплохая мысль, но осуществить это можно будет только через
две недели. Ваш работодатель вернется в Москву, и я вас сведу. Полагаю, это устроит и его
и вас.
– А что это за работа?
106
– Саша, я пока ничего говорить не буду, этот человек сейчас далеко, связаться с ним я
не могу. Но как только, так сразу… И еще… Я завтра вынужден на десять дней уехать. Вы
можете пообещать, что за это время никуда не слиняете?
– Мне совершенно некуда линять. К тому же до возвращения вашей мамы я просто не
могу слинять, я должна поливать цветы и вообще… Для меня двести долларов – немаленькие
деньги.
– А вдруг вы помиритесь с мужем, как я вас тогда найду? Или тогда вам не нужна будет
работа?
– Я никогда не помирюсь с мужем, то есть я с ним и не ссорилась. Я не вернусь к нему,
это уж точно. Так что вы меня застанете через десять дней в квартире вашей мамы.
– Чем больше я с вами общаюсь, тем труднее мне с вами говорить…
– Почему?
– Я сейчас могу говорить только банальности, Саша. Вы сводите меня с ума, я глаз
не могу от вас оторвать, я в вас влюбился. Молчите, не отвечайте. Не бойтесь, я ничего от
вас не потребую, но хочу быть вам полезным. Может быть, со временем вы сумеете оце-
нить мои старания и деликатность. Я на это надеюсь. Прекрасно понимаю, вы сейчас еще в
растерянности, у вас нет опоры, вы не знаете, как жить и что делать, но поверьте, Саша, в
жизни главное – твердо знать, чего не надо делать, а остальное жизнь сама подскажет. Я и
в бизнесе стараюсь этим руководствоваться. Меня этому научил один мудрый старик, наш
сосед по ленинградской коммуналке. Он много лет отсидел ни, за что, как тогда водилось,
лет пятнадцать наверное, он был из дворян, и жизнь его не согнула ни в прямом, ни в пере-
носном смысле, у него и в восемьдесят с лишнем лет была такая осанка!.. Так вот он мне как-
то сказал: «Саша, запомни, все очень просто в жизни: ты обязан определить для себя, чего
ты никогда не должен делать, ни при каких обстоятельствах. А чтобы не мучиться, запомни
десять заповедей».
– И вы хотите сказать, что соблюдаете все десять заповедей?
Он рассмеялся:
– Не все, нет, но большинство…
– А как насчет «не возжелай жены ближнего своего»?
– Вот с этим трудно, – смеясь, ответил он и поцеловал мне руку. – Но точно могу сказать
– не убивал, не крал, не сотворял себе кумира, даже из женщин…
– А какой у вас бизнес?
– Из области высоких технологий.
– Звучит загадочно и весьма эффектно, но непонятно.
– Сашенька, это так скучно, что не стоит объяснений…
– Тем более я все равно ничего не пойму.
– Вот именно.
– А вы, наверное, не очень крупный бизнесмен, если не крали, не убивали…
– Боже, какое примитивно-киношное представление! Но я и в самом деле не олигарх,
как у нас теперь выражаются, хотя и не последняя спица в колеснице.
– Что вы не олигарх, я уже поняла: ходите без охраны.
– Сашенька, охрана никому никогда не помогала, разве вы еще не поняли? И ничему
не помешала.
Саша, вас встревожил звонок вашей бабушки?
– А что, заметно?
– Да. По вашим глазам все видно. В них появилась тревога, которой до звонка не было.
– Мне не понравился бабушкин голос, у нее тяжелая астма, и, по-моему, ей плохо.
– Ваша бабушка живет в Израиле, но раз у нее астма, то, вероятно, живет она где-то
в районе Мертвого моря?
107
– Она живет в Араде, но откуда вы все это знаете?

– У меня есть друг детства, Додик Барский. У его жены астма, и они уехали в Арад.
Все просто.
– А вы там были, в Араде?
– Был, конечно, был. Это полчаса езды от Мертвого моря. Места удивительные, но я
прожил там три дня и чуть не сошел с ума от тоски. Хотя городок вполне цивилизованный,
чистенький, цветов много… Но жить там я бы не смог.
– Почему?
– Пустыня меня угнетает.
– У бабушки там квартира с видом на пустыню. Ей нравится.
– А мне нравитесь вы, и, видимо, тут мы с вашей бабушкой сходимся? – улыбнулся он.
Я промолчала. Что на это скажешь? Но не скрою, его слова мне были приятны.
После ужина он спросил:
– Саша, не хотите закатиться куда-нибудь в ночной клуб или в казино?
– Боже упаси, – испугалась я. – Такие штучки не для меня. Лучше отвезите меня домой.
Ну то есть к вашей маме…
– Вы правильно сказали – домой. Сейчас это ваш дом по праву. Мне жаль с вами рас-
ставаться, но ничего не попишешь. Назойливость – не моя фишка.
– А что ваша фишка? – засмеялась я.
– Это вы еще узнаете.
– Звучит интригующе.
– Я вас заинтриговал? Ну и отлично. На первый раз достаточно.
Он довез меня до подъезда. Но подниматься не стал, впрочем, я его и не приглашала.
– Саша, через десять дней я вернусь и мы поговорим, как вам быть дальше…
– Спасибо.
– Можно еще один нескромный вопрос? У вас есть деньги?
– Да-да, спасибо, у меня есть деньги!
– Ну и отлично. А продукты, которые я привез, ешьте без стеснения, иначе они пропа-
дут. Не унывайте, Саша, все будет хорошо, я уверен.
И он уехал.
Я вернулась в квартиру, увидела лилии и подумала: что ж, неплохое начало новой
жизни. И опять как в дурацких романах. А может, они не такие уж дурацкие? Я хотела позво-
нить бабушке, но подумала, что она, вероятно, уже спит. Что она еще придумала?
Наверняка опять перевела деньги на мою карточку и хочет удостовериться, что я их
получила.
И тут телефон сам зазвонил.
– Алло!
– Саша, это я…
– Александр Андреевич, вы что-то забыли?
– Да, забыл. Я забыл вам сказать… спокойной ночи.
– Спокойной ночи и вам.
– А вы хотите спать?
– Нет.
– Послушайте, у меня есть одна идея… Только не сочтите меня сумасшедшим. И не
подумайте, что я чего-то добиваюсь. Просто время еще не позднее, вы сами сказали, что не
хотите спать. У вас есть фотография?
– Какая фотография?
– Ваша.
– А зачем?
108
– Как это ни глупо, но мне хотелось бы иметь вашу фотографию.

– Прямо сейчас?
– Разумеется, ведь завтра я улечу. Я хотел бы взять ее с собой.
– Но у меня нет фотографии, я взяла из дому только самое необходимое.
– Это несложно сделать. Я сейчас заеду за вами, тут рядом, на Патриарших, живет один
мой друг, он гениальный фотограф. Это не займет много времени, пожалуйста…
– Ну хорошо, в конце концов, я-то завтра могу спать хоть целый день, а вам улетать…
Кстати, я вас не спросила, куда вы летите?
– В Японию.
– Ото!
– Саша, через пять минут я жду вас внизу.
Мне это начинало нравиться. Я отвыкла от мужского восхищения, а оно так важно для
женщины. Я глянула в зеркало. Очень себе понравилась, но подумала: на фотографиях я
обычно получаюсь плохо. Но если он так хочет, пусть!
Он встретил меня смущенной улыбкой.
– Простите мою дурацкую прихоть…
– Ничего, мне это даже льстит. Но предупреждаю, я ужасно нефотогенична.
– Не имеет значения, Тарас – гений.
– Тарас?
– Да, моего приятеля зовут Тарас. А вот мы и приехали. Только подниматься к нему
придется без лифта.
– Ничего, не страшно.
Мы поднялись на четвертый, последний и очень высокий этаж старого дома, а потом
еще на полпролета по довольно шаткой лесенке. Александр Андреевич позвонил. Дверь
быстро распахнулась.
– О, какие люди! Привет, старик! Ты с дамой?
– Тарас, не придуривайся, я же тебе звонил, все объяснил…
– Ну мало ли, вдруг ты хотел сделать даме сюрприз… Прошу вас, заходите, ручку
поцеловать можно?
Тарас был невысокий крепыш, совершенно лысый и с очень веселыми глазами. Мне
он сразу понравился.
– Так, насколько я понимаю, нужен просто снимок на память. Если б кто-то другой
меня об этом попросил, я бы послал его к очень далекой и весьма небезызвестной маме, но
твоя просьба, Шурик, закон! Душа моя, идите-ка сюда, я посмотрю на вас.
Отлично, отлично… Да вы сядьте и расслабьтесь, забудьте о фотографиях, обо всей
этой чепухе, мы сейчас выпьем настоящего грузинского вина! Никто меня не убедит что на
свете есть вина лучше грузинских! Знаете, девушка, я ведь родом из благословенного города
Тбилиси. Вы бывали в Тбилиси?
– Да, бывала, правда, очень давно, еще девочкой.
– И где вы жили в Тбилиси?
– Первый раз на улице Гогебашвили, а второй – на Перовской.
– Смотрите-ка, она и вправду бывала в Тбилиси! А где еще вы были в Грузии?
– В Кахетии.
– Где именно?
– В Цинандали, в Гурджаани, в Сигнахи…
– А в какое время года, позвольте вас спросить?
– Осенью!
– Умница! – воодушевился Тарас. – Что может быть прекраснее, чем осень в Грузии!
Ах боже мой, а сколько же вам было лет?
109
– Тринадцать и четырнадцать.
– Шурик, а ты знаешь, у нее гурийские глаза… Хотя нет, у гурийских женщин глаза
как небо, а у вас они серые… Кстати, как вас зовут, милая дама?
– Саша, Александра Андреевна.
– Шурик, твоя полная тезка! Это неспроста! А вы знаете, Саша, прелестное созда-
ние, что этот старый греховодник еще ни одну из своих пассий не приводил сюда… То есть
он приводил, но не требовал запечатлеть! Пейте вино, это домашнее кахетинское вино, без
дураков! Пейте, не бойтесь, хорошее вино никогда никому не вредило.
Я пила маленькими глотками действительно вкусное вино и потихоньку озиралась.
Это была настоящая студия. Огромная, с верхним светом, со множеством фотографий по
стенам, с невероятным количеством какой-то аппаратуры.
Тарас очень пристально смотрел на меня. И вдруг хлопнул в ладоши:
– Черт побери, Шурик, кажется, ты привел ко мне именно ту женщину, которую я
искал! Да-да, вот только немножко мы поработаем с этим материалом, и будет фишка! Такая
фишка!
– Ты это о чем, Тарас? – как-то недовольно осведомился Александр Андреевич.
– Шурик, я всегда знал, что у тебя фантастическая интуиция, ты на ней и вылез, а
теперь лишний раз доказал… Но я не стану делать дурацких моментальных снимков, нет, я
сделаю снимок эпохальный! Он изменит все!
– Тарас, не выдумывай, сейчас ночь, какие эпохальные снимки? Сделай то, что тебя
просили, и я буду тебе очень признателен.
– Саша, дорогая моя, вы хотите эпохальный снимок?
– Теоретически – да. Какая женщина такого не хочет… Но Александр Андреевич прав,
сейчас уже очень поздно.
– Вы ничего не понимаете. И потом, чтобы сделать эпохальный снимок, мне, подчер-
киваю, мне не нужно работать в поте лица целую ночь. Мне главное – увидеть материал! А я
– в вас – увидел! И я буду вас снимать! Немедленно! Но не в этом костюме, нет! Мне нужно
черное платье, с большим вырезом и нитку жемчуга на шею. Все!
– Отлично, Тарас, ты сделаешь свой эпохальный снимок, но завтра! Сейчас сделай
моментальный, пожалуйста! Я утром улетаю и хочу взять с собой фотографию Саши. Я в
нее влюбился, ты понимаешь?
– Естественно, я понимаю. Только дурак может не влюбиться в женщину с таким
лицом… Саша у вас под жакеткой что?
– Что? – растерялась я.
– У вас под жакеткой только лифчик?
– Да, – покраснела я.
– Черный?
– Нет, белый.
– Тарас, ты что, спятил? – нахмурился Александр Андреевич.
– Одну минутку! Я сейчас!
Тарас стремительно подбежал к большому старинному сундуку, стоявшему в дальнем
углу мастерской и принялся вышвыривать оттуда какие-то тряпки. У меня было странное
ощущение, что опять происходит что-то похожее на многие виденные мною фильмы. Что-
то банальное, но в то же время приятное и лестное для меня. Между тем Тарас выхватил из
кучи тряпья кусок черной ткани.
– Снимайте жакетку, быстро!
– Тарас, что ты себе позволяешь? – возмутился Александр Андреевич.
110
– Я работаю, отвяжись. Саша, не надо строить из себя невесть что. Вы на пляже раз-
деваетесь? Давайте, давайте, не копайтесь. Если вы такая стыдливая, идите вон за ширму,
снимайте жакет и задрапируйтесь в эту тряпку, живо!
Я беспрекословно подчинилась. Сняла жакетку, накинула на плечи кусок материи и
нерешительно вышла из-за ширмы. И тут же поймала такой восхищенно-жадный взгляд
Александра Андреевича, что у меня мурашки по спине побежали. Тарас подскочил ко мне.
– Не так, декольте побольше, плечи пусть будут прикрыты, а грудь откроем побольше,
у вас очень красивая грудь. Вот так, отлично, и вот еще… – Он бросил мне небольшую нитку
искусственного жемчуга. – Так, отлично, отлично. Сядьте вот сюда.
Сложите руки на коленях.
Я послушно выполняла все распоряжения, а Александр Андреевич притих. Тарас
включил яркий свет и направил на меня.
– Нет, макияж ни к черту не годится. Идите, умойтесь, надо перекраситься заново. Да
не сидите вы как засватанная, идите, вон там ванная.
Он мучил меня не меньше двух часов. Я, сама не знаю почему, как дрессированная
собачка, выполняла все его команды. А Александр Андреевич как-то остолбенело молчал.
Был уже четвертый час, когда мы вышли из мастерской.
– Саша, что это было? Какое-то наваждение. Ох уж эти творческие натуры. Вы не сер-
дитесь на меня за то, что я вас в это втравил?
– Нет, что вы, мне было интересно. И потом, фотография и вправду хорошая.
Тарас все-таки сделал моментальный снимок для друга Шурика. И мне тоже вручил
один экземпляр, пообещав, что «эпохальный» снимок будет готов дня через два. Он взял мой
телефон – на случай, если что-то ему понадобится.
– Да, он мастер. Саша, я пока сидел в уголочке, тихо сходил с ума.
– От чего?
– От вас! Вы изумительны, только цены себе не знаете.
– Спасибо, я так давно не слышала столько комплиментов.
– Это не комплименты, это признание, Саша.
Мы как раз подошли к его машине.
– Саша, тут совсем близко, может, пройдемся пешком, ночь такая теплая…
– Но вам же завтра улетать.
– Ну и что? Тут ходу десять минут. В конце концов, отосплюсь в самолете.
– Хорошо, пойдемте!
Он взял меня под руку.
– С ума сойти, я волнуюсь, как мальчишка на первом свидании. Такого со мной уж лет
тридцать не было…
– А сколько вам лет?
– Сорок восемь.
– А мне через месяц будет тридцать четыре.
– Зачем вы мне сообщаете свой возраст? – как-то хрипло рассмеялся он. – Хотите ска-
зать, что я для вас стар?
– Боже упаси.
Мы шли молча. Должна признать, что я волновалась не меньше, чем он. Неужели я
влюбилась в него?
Но я ведь люблю Глеба. Разве их можно сравнить?
Но сейчас мне куда больше нравился мой спутник, мой тезка. И наверное, если он
захочет подняться со мной в квартиру своей матери, я уступлю, мне хочется этого, а я ведь
решила, что теперь буду делать то, что хочется.
Я и не заметила, как мы дошли до подъезда.
111
– Саша, больше всего на свете я хочу сейчас плюнуть на все и остаться с вами.
– Я…
– Не надо ничего говорить. Я все знаю. И все-таки сейчас я уйду. Так будет лучше. Нам
обоим надо все осознать, правда? И как ни банально это звучит, вам надо проверить, что это
– мимолетное ощущение или же что-то более сильное. Про себя я все понял, а вы – нет. А
в общем, все это чепуха. Слова, слова, слова, как говорил Гамлет. На самом деле я просто
спешу и не хочу, чтобы это случилось второпях. До свиданья, Саша!
Он повернулся и чуть ли не бегом ушел.
Я осталась стоять в полной растерянности. Ну и вечер! А я веду довольно бурную
жизнь, уйдя от обожаемого мужа. Ну что ж, может, это и хорошо, по крайней мере, я абсо-
лютно перестала ощущать себя чувырлой. И одно это уже дорогого стоит.
Утром я побежала искать банкомат. Когда листок с распечаткой оказался у меня в руках,
я даже вскрикнула. Там значилась сумма, от которой глаза на лоб полезли. Двести восемь-
десят шесть тысяч шестьсот пятьдесят три доллара. Господи, что это?
Наверняка какая-то ошибка. Я даже не обрадовалась, я испугалась. И тут же помчалась
домой – звонить бабушке. Мне было ясно, она хочет убедиться, что я эти деньги получила.
Но как, почему? Это ведь целое состояние! У бабушки никто не отвечал. И тут же зазвонил
мой сотовый.
– Алло! Бабушка?
– Нет, Саша, это соседка вашей бабушки, Наташа, мы с вами виделись в Москве.
– Наташа, здравствуйте, что-то случилось?
– У вашей бабушки приступ, ее увезли в больницу, но она просила вам передать, чтобы
вы позвонили ей, запишите номер.
– Наташа, ей очень плохо?
– По-моему, да, не стану скрывать. Она в последние недели вообще очень сдала. Но у
нас прекрасные врачи, не волнуйтесь, так уже бывало. И уход тут хороший. Она еще просила,
чтобы я вам напомнила насчет распечатки. Она не объяснила, в чем дело, но сказала, что
вы поймете.
– Спасибо, Наташа, я сейчас же ей позвоню.
Я набрала номер больницы и тут же услыхала совсем слабый голос бабушки:
– Сашенька, слава богу. Ты сделала то, что я просила?
– Конечно, но я ничего не поняла…
– Деточка, у нас все так запутано и сложно, я не могу официально все оформить доста-
точно быстро…
Она умолкла, я слышала, как тяжело она дышит, и сердце мое разрывалось от жалости.
– Бабушка…
– Сейчас, детка… Да, так вот, без лишних слов, я все деньги твоего папы и деньги за
квартиру перевела тебе, меня надоумили, по крайней мере, я буду спокойна… Назови сумму,
которую ты получила.
Я назвала.
– Слава богу! Все в порядке.
– Бабушка, ты что, продала квартиру?
– Да. Но ты не волнуйся, я буду жить там же, меня никто оттуда не гонит. И деньги
у меня еще есть, и вообще… А ты будь счастлива, моя деточка, тебе эти деньги нужнее. У
меня все есть. Я знаю, ты ушла от мужа, он мне звонил в панике. Деточка, мне трудно сейчас
говорить, я тебе потом сама позвоню… Если можешь, напиши мне письмо, расскажи, что у
вас случилось. Письма сейчас быстро доходят.
– Обязательно, бабушка, у меня просто нет слов, зачем ты так…
112
В трубке слышались частые гудки.

Я смотрела на распечатку и не чувствовала ни малейшей радости. Почему бабушка это
сделала? Наверное, она предчувствует скорую смерть… И я никогда ее больше не увижу.
Может быть, она сейчас и выкарабкается, но уж точно не сможет ехать куда-то для встречи со
мной. Но я знаю, что делать! Через десять дней вернется Александр Андреевич, и я попрошу
его выяснить, почему меня не пустили в Израиль. Думаю, его влияния хватит на это. Или
по крайней мере он мне что-то посоветует. А Глеб, значит, в панике. И очень хорошо, пусть
паникует. Ничего, он быстро забудет обо мне. Наверное, он просто уязвлен тем, что я его
опередила… И вдруг я ощутила радость при мысли, что у меня появился человек, к которому
я могу обратиться в трудную минуту. И еще у меня теперь есть куча денег, я могу купить
на них хорошую однокомнатную квартиру в Москве, и еще много останется. Я обставлю
эту квартиру как игрушку, оденусь шикарно и буду жить… Что значит – жить? Как можно
просто жить, ни о ком не заботясь?
Я не сумею, наверное. Мне обязательно надо будет работать, несмотря на деньги…
Нет, это все глупости.
Пока бабушка жива, я не имею права потратить ни доллара, кто знает, как все обер-
нется. Конечно, так я и поступлю.
Я пошла в банк и сняла с карточки те пять с хвостиком тысяч, что были у меня до
того. А всю ту сумму, что перевела мне бабушка, я не трону. И, приняв такое решение, я
ощутила, что мне стало легче. Я пошла на Патриаршие пруды, купила мороженое и села на
лавочку. Рядом сидела молоденькая женщина с коляской. Ей было лет восемнадцать от силы.
Ах, почему я не родила сразу, как вышла замуж? Тогда и мама с папой были живы… и все
как-нибудь обошлось бы… По крайней мере, теперь у меня был бы уже большой ребенок. А
я тогда думала только о Глебе, о любви… Может, и лучше, что нет ребенка? Каково бы мне
было сейчас? Так я, по крайней мере, одна…
– Прелестное создание, это вы?
Передо мной стоял Тарас.
– О, здравствуйте!
– Послушайте, я страшно рад, что встретил вас. – Он плюхнулся на скамейку рядом со
мной. – Я собирался вам звонить, но не помню, куда сунул бумажку с телефоном. Злился на
себя страшно и вдруг вспомнил, что вы живете в квартире Шуркиной мамы. Но там никто не
отвечал. Я вышел купить кофе – и вдруг вижу вас! Послушайте, Саша, я должен вас спро-
сить…
– Спрашивайте.
– Вы не рассердитесь, если ваш портрет появится в журнале?
– В каком журнале?
– Пока не знаю.
– Но с какой стати?
– Саша, я делаю серию портретов «Женщины новой России». Знаете, сейчас модно
говорить, какие прекрасные лица были в дореволюционной России и все такое, а я своим
проектом докажу, что лица надо уметь видеть… Не просто красивые, нет, а одухотворенные,
умные, значительные, глубокие… Таких лиц никогда не бывает много, и раньше тоже, но
они, черт возьми, есть!
– И вы считаете, мой портрет годится для этого?
– Ну разумеется! Я вчера как вас увидел, сразу понял – это то, что надо! Молодец
Шурка! Я даже удивлен, видимо, он постарел. Раньше ему нравились другие женщины. Так
сказать, евростандарт. Так вы не рассердитесь, если в один прекрасный день увидите себя
на обложке, допустим, «Огонька»?
– На обложке?
113
– А почему бы и нет? Впрочем, может быть, на цветной вкладке, тоже неплохо.

– Ну еще бы, конечно, согласна. У меня никогда не было таких фотографий.
– Надо думать! Вас же никогда раньше не снимал Тарас Асламазян!
– Это правда! – засмеялась я. – Но вы совершенно не похожи на армянина.
– У меня русская мама. Саша, если бы не Шурка, я бы за вами приударил. Но женщина
друга – это святое!
Я чуть было не ляпнула, что я не его женщина, но сообразила, что ухаживания симпа-
тяги Тараса мне ни к чему.
– Слушайте, а кто вы по профессии?
– Никто. Раньше на этот вопрос я отвечала – жена, а теперь действительно никто…
– Вы развелись?
– Формально еще нет.
– Простите, а кто ваш муж?
– Какая разница…
– Да, действительно. Слушайте, но вы же чему-то учились, наверное?
– Окончила три курса театроведческого. ГИТИС.
– Да, понятно. И вы теперь поставили на Шурку?
– Поставила? Да боже упаси, я вчера встретилась с ним второй раз в жизни, и то совер-
шенно случайно. И вообще, я привыкла ставить только на себя.
– Ну вот, вы рассердились… – огорчился он. – Просто вы мне очень симпатичны, и я
хотел сказать, что Шурка – это ненадежно. Но в вас он, кажется, и вправду влюбился.
– Послушайте, Тарас, мне нужна работа!
– Работа? Жена с тремя курсами театроведческого… Стоп! Кажется, я кое-что приду-
мал! Я так понимаю, вам и жить в общем-то негде, раз сняли квартиру у Нины Николаевны,
так?
– Да, так.
– У меня появилась одна идея, надо будет попробовать.
– Да что за идея?
– Понимаете, у меня есть одна старая боевая подруга, она очень богатая особа, этакая
бизнес-вумен, весьма успешная, но у нее есть придурь, она вообразила себя великой писа-
тельницей.
– И что?
– То, что она пишет, это тихий ужас, но… При всем при том сюжет у нее довольно лихо
закручен. Она платит большие деньги, чтобы ее печатали, но в таком виде это никто, есте-
ственно, не печатает – в издательстве находят каких-то людей, которые приводят ее писания
в божеский вид, и в результате они имеют спрос. Так вот, буквально позавчера она меня
спросила, не знаю ли я какую-нибудь скромную женщину, которая могла бы втихаря обра-
батывать ее перлы. Она будет хорошо платить при условии, что обработчика претендовать
на авторство не станет. Вы бы взялись?
– Не знаю, я не пробовала…
– Но теоретически такое для вас возможно?
– Теоретически? Да, вполне возможно! Надо попробовать, когда-то в институте мне
говорили, что у меня легкое перо…
– В таком случае, я сейчас же ей позвоню!
Он вытащил мобильник.
– Алло, Эмма, ты? Слушай, старушка, я, кажется, нашел женщину, готовую разгребать
твои дерьмовые творения. Да, более чем! Сколько лет? А тебе не все равно? Сколько вам лет?
– Тридцать четыре скоро будет.
114
– Тридцать четыре. Разошлась с мужем, нужны деньги, негде жить и все такое. По обра-
зованию театровед. Интеллигентная женщина. И вообще, по-моему, то, что надо! Хорошо.
Договорились!
Он спрятал мобильник в карман.
– Саша, она страшно заинтересовалась и жаждет познакомиться с вами. В шесть часов
обещала приехать ко мне. Послушайте, у вас есть черное открытое платье?
– Есть, но зачем?
– Я хочу вас еще поснимать… Мне нужно, чтобы все было безупречно. Знаете что, пой-
демте сейчас к вам, и я посмотрю ваши платья. Понимаете, я мысленно вижу этот портрет, а
то, что у меня получилось, не совсем меня удовлетворяет. И не бойтесь меня, я неопасный.
– Я и не боюсь. Идемте!
Я показала ему мое черное платье.
– Так, а эту пелеринку можно убрать? Да? Отлично. Наденьте, я посмотрю!
Я пошла в ванную и надела черное платье, купленное Лаурой. Но я все равно его
любила.
– Это именно то, что надо! – закричал Тарас. – Именно то! У вас дивные волосы, вы
их завиваете или сами вьются?
– Сами.
– Восхитительно! Идемте!
– Куда?
– Да ко мне же! Я буду вас снимать, а потом приедет Эмма! Может, я еще устрою вашу
судьбу! И не смейтесь! Я приношу удачу своим моделям, имейте это в виду!
– Будем надеяться.
И я пошла с ним. Он долго меня мучил, извел, наверное, две пленки, и, когда я уже
падала от усталости, он вдруг сказал:
– Все, хватит! Я, кажется, доволен. Хотите сказочную яичницу?
– Хочу!
Яичница и впрямь оказалась сказочной, тем более что запивали мы ее все тем же кахе-
тинским. Но странное дело, я вдруг отчетливо поняла, что с того момента, как Глеб вернулся
из Италии, я живу какой-то двойной жизнью, вернее, словно бы наблюдаю собственную
жизнь со стороны. И как будто эта жизнь немного не моя… Вероятно, отсюда и это непрехо-
дящее ощущение ее банальности, вторичности, как будто я все это уже где-то видела. Дежа
вю. Героиня романа, одинокая, попадает в мастерскую художника, вернее, фотохудожника,
и теперь с ней должны произойти какие-то волшебные превращения: из гадкого утенка, то
есть чувырлы, – в принцессу. К тому же на горизонте маячит обязательный в таких случаях
богатый поклонник, да еще наследство… Только страх за бабушку да острая боль от невоз-
можности ее увидеть не вписывались в общую картину. Они были настоящими. Конечно, я
уверена, что никакой портрет на обложке не появится, как и на цветной вкладке, да и зачем
мне это? Чтобы пальцами на улице тыкали? То есть, конечно, если Глеб обнаружит такой
портрет, это будет приятно, впрочем, я ведь не увижу его лица в тот момент, а раз так, то
на фиг это нужно?
– О чем задумались? – прервал мои размышления голос Тараса.
– Да так…
В дверь позвонили.
– Это Эмма!
Эмма оказалась женщиной лет сорока, одетой явно очень дорого, но довольно без-
вкусно. И это тоже показалось мне очередной банальностью. Голос у нее был низкий, про-
куренный, а лицо красивое и располагающее.
– Эмма, знакомься, это Саша, Александра Андреевна. А это Эмма Вячеславовна.
115
– Давай без отчеств, ну их к бесу, так проще. Согласна? И без выканья. На «ты»!
Годится?
– Вполне, – кивнула я. Она мне понравилась.
– Значит, так, Тарас тут наговорил небось, какие дерьмовые книжки я пишу и все такое
прочее? Я знаю, что пишу плохо, никуда не денешься. Но уже без этого не могу, понимаешь?
Этот лысый козел говорит, что я графоманка. Но, в конце концов, это мои проблемы. Короче,
первый роман я написала про себя. Как я начинала свой бизнес, как меня кинули первый раз,
как чуть не убили, как потом просто взяли и отобрали мое кровное дело… Одним словом,
про все написала: как ребенка рожала, как мужики меня предавали… Момент такой в жизни
настал, что, кроме этого писания, мне себя занять нечем было. Потом все опять пошло в гору,
а роман-то уже написан. Я не привыкла, чтобы добро пропадало! Взяла и отнесла в одно
издательство. Мне там объяснили, что к чему, ну я и предложила им бабки, чтобы наняли
человека… Так и сделали. И роман неожиданно здорово пошел. Тогда я второй написала. А
они говорят, давай мы тебя раскрутим – будешь известная писательница. Это ведь интересно,
такая фенечка – успешная бизнес-леди пишет популярные романы. Но под эту фенечку они
с меня много чего содрать хотят. А тут еще мужик, который меня переписывал, возьми да
помри. Значит, надо нового искать, а мне, понимаешь, неохота, чтобы об этом разговоры
шли. К тому же из денег, что я за это платила, тому мужику хорошо если десятая часть
доставалась. Ну я и подумала, вот бы найти такую женщину… Тарас говорил, что тебе вроде
и жить негде, и бабки нужны, правда?
– Правда.
– А ты бы взялась?
– Попробовать надо.
– Это само собой. Но если ты мне подойдешь, я тебе райскую жизнь организую. Сиди
и работай. На всем готовом, и еще деньги откладывай в банк. Поди кисло?
– Совсем не кисло!
– Тогда так. Я принесла тебе на пробу первую главу. Тут сто страниц. Можешь сокра-
щать, если надо. Вообще делай что хочешь, только сюжет не трогай. Если будут вопросы,
обсудим. А пока я на несколько дней уезжаю. Точнее, на неделю. Сколько успеешь к моему
приезду, покажешь. И мы все решим.
– Эмма, а у вас…
– У тебя.
– Хорошо, у тебя уже весь роман написан?
– Да.
– Мне бы надо было весь его прочитать сначала, а потом уж править, а то мне что-то
покажется неважным, я это вычеркну, а потом выяснится, что это и есть самое главное.
– О! Мне нравится ход твоих мыслей. Но уж сейчас давай как есть. Правь только стиль,
я потом погляжу, и мы обо всем договоримся.
Она протянула мне умопомрачительно элегантную папку.
– Ты вообще-то когда-нибудь такими делами занималась?
– Нет.
– Молодец, честная баба, это мне нравится. И вообще, ты мне нравишься, с тобой,
наверное, можно иметь дело. Язык за зубами держать умеешь?
– О да!
– Тогда нет вопросов. Давай, Александра, трудись! А я поеду, дел невпроворот. Тарас,
если у нас сладится, с меня ящик шампанского.
И она ушла.
– Если ты с этим дерьмом справишься, еще спасибо мне скажешь. Эмма баба хорошая,
хоть и с придурью.
116
– Хотелось бы справиться, такая работа меня устроила бы, во всяком случае пока.
– Пока – что?
– Пока не придумаю что-то другое.
– Только не делай ставку на Шурика, очень тебе советую.
– Спасибо, учту.
– Чудачка, я же тебе добра желаю. А ты обиделась.
– Я даже не думала обижаться. Ну мне пора, хочу посмотреть рукопись.
– Не терпится?
– Именно!
– А может, завтра с утречка? А сегодня могли бы закатиться с тобой куда-нибудь.
– Нет, Тарас, спасибо вам за все, но мне пора.
– Проводить?
– Не стоит, сейчас светло.
Мне действительно не терпелось заглянуть в рукопись Эммы. Но пока я шла к себе,
в голове вертелась мысль: я же могу теперь не работать, с такими-то деньгами! Даже если
положить в банк под самый маленький процент, все равно в месяц, наверное, будет набегать
сумма, вполне достаточная для безбедной жизни. А на квартиру я заработаю, чтобы бабуш-
кины деньги пока не только не тратить, но, возможно, и приумножить, если буду жить на
всем готовом у Эммы и еще что-то получать. И только уже у подъезда я вдруг подумала:
глупости, так не бывает!
Просто не может быть, чтобы у меня были такие деньги. Но в сумке лежала распе-
чатка…
От первой же страницы у меня заболела голова.
Текст был поистине чудовищный, какой-то топорный и к тому же безграмотный. По-
моему, из этого просто нельзя ничего сделать. Но ведь кто-то что-то с этим делал, почему же
я не могу? Я должна, я просто обязана с этим справиться. Я не без труда продралась сквозь
двадцать пять страниц. С грехом пополам различила какие-то сюжетные нити. Особенно
жутким и неестественным был диалог. Я попробовала его немного причесать, сделать менее
вульгарным и более натуральным. И, кажется, у меня это получилось, во всяком случае, уже
можно было что-то понять. Но ясно было и другое. Править бессмысленно, надо переписы-
вать, то есть вышивать тот же узор по новой канве совершенно другими нитками. Но у меня
не было новой канвы, то есть бумаги.
Завтра утром первым делом побегу за бумагой. Я написала мелким почерком на обрат-
ной стороне Эмминого листа новое начало. И мне показалось, что это небо и земля.
Когда я глянула на часы, глазам своим не поверила – половина третьего ночи! Вот зара-
боталась. Я отползла от стола, выпила стакан молока и повалилась спать. Ночью мне при-
снился ужасный сон. Как будто я сижу в тюрьме и ко мне на свидание приходит бабушка.
Она стоит за стеклянной перегородкой, в которой нет никаких отверстий, и что-то мне гово-
рит, а я не слышу. Я пытаюсь прочитать по губам, но бабушка вдруг начинает таять в воз-
духе. Я кричу, зову ее, бьюсь о толстое стекло, но напрасно – бабушка исчезает. Я просну-
лась в ужасе. И только осознав, что это был сон, немного перевела дух. Неужели вещий сон?
Неужели бабушка умирает? Мне иногда снятся вещие сны. Достаточно вспомнить посто-
янно повторяющийся сон про эстафету. Он был вещим, как показала жизнь. И прежде тоже
такое бывало. Звонить ни свет ни заря в больницу я не могла, тем более там у них еще на два
часа раньше, чем у нас. Я встала, побродила по чужой квартире, совершенно не понимая,
что предпринять. Я даже сесть за рукопись не могла. Нужна бумага, а где ее купишь в такую
рань? Черт, а ведь если у Эммы первая глава занимает сто страниц, то сколько же во всем
романе? И если его переписывать, что потом делать с рукописью? У меня же отвратитель-
117
ный почерк. Отдавать еще кому-то? Иначе как я покажу свою работу Эмме? Хорошо бы,
наверное, купить компьютер, но ведь надо уметь с ним обращаться.
Решено, я куплю себе маленькую пишущую машинку. Электрическую, на них легче
работать, тем более деньги у меня есть. Я помню, кажется, кто-то говорил, что купил такую
машинку за семьдесят или восемьдесят долларов. Вполне могу себе позволить, тем более
что с детства умею печатать, – правда, всего четырьмя пальцами, но это неважно. Я на ста-
реньком, еще трофейном, «Ундервуде» своего деда печатала для папы разные статьи. Эта
дельная мысль немного исправила мне настроение. Машинка в любом случае пригодится.
Я действительно купила симпатичную немецкую машинку, а к ней два картриджа,
бумагу и поспешила домой. Первым делом я набрала телефон арадской больницы, но там
никто почему-то не брал трубку, Я ждала, ждала, а потом механический голос что-то про-
изнес на иврите. Я набрала еще раз – и все повторилось. Мало ли, может, у бабушки сей-
час процедуры, и, если бы что-то случилось, мне бы позвонили, наверное. Успокоившись
немного, я открыла машинку, разобралась с техническим руководством и попробовала печа-
тать. Сплошное удовольствие! Я едва касалась клавиш, никаких усилий это не требовало.
Нашла себе подходящую игрушку всего за семьдесят пять долларов. Почему-то я была уве-
рена, что с Эммой у нас все получится. Первые фразы романа выглядели так: «По Тверскому
бульвару в центре Москвы шла красивая женщина. У нее были длинные ноги, длинные рес-
ницы. Она была блондинка». Я написала: «По Тверскому бульвару шла красивая длинно-
ногая блондинка». Что ж, если и дальше из трех фраз можно будет делать одну, то первая
глава займет уже не сто страниц, а от силы тридцать – тридцать пять. Интересно, Эмма будет
настаивать на сохранении объема или нет? Мне кажется, что нет, не будет, ведь она это не
из-за денег делает, и потом, я сумею ей объяснить, что краткость – сестра таланта. Через
два часа я в изнеможении отвалилась от машинки. У меня были готовы четыре страницы. И
ощущалось глубочайшее моральное удовлетворение. Я с этим справлюсь. Более того, мне
было безумно интересно. Я чувствовала себя скульптором, отсекающим лишнее от глыбы
мрамора. Стоп, эта глыба далеко не мрамор, но все же из нее можно высечь нечто такое, что
не будет вызывать омерзения. Для начала и это неплохо. Я встала, прошлась по квартире,
полила цветы, выпила чаю с бутербродом и вернулась к машинке. Почему-то у меня было
ощущение, что вот это – мое дело. Сидеть за машинкой и что-то сочинять…
Вдруг позвонил Тарас:
– Как жизнь, подруга?
– По-моему, у меня получается!
– Такое ликование в голосе, надо же! А я вот что хотел тебе сказать: я сделал портрет,
не хочешь взглянуть? По-моему, это шедевр!
– Конечно, хочу!
– Тогда приходи быстро, жду!
– Тарас, а можно я принесу первую страничку, мне надо кому-то показать…
– Валяй!
Я побежала к Тарасу, захватив с собою листок Эмминого текста и свой.
Тарас встретил меня торжественно:
– Сначала портрет, а Эммины какашки потом! Закрой глаза и дай руку.
Я подчинилась. Он ввел меня в мастерскую:
– Открывай!
– Боже мой, это я?
Передо мной был действительно шедевр! С портрета на меня смотрела удивительная
женщина.
Вроде бы это я, мои волосы, мои глаза, мое платье, но я таращилась на нее как на
незнакомку. Эта незнакомка была удивительно хороша собой. И загадочна.
118
– Ну как? Довольна? – потирал руки Тарас.

– Нет слов, но только это не я.
– Ты, голубушка, ты! Просто ты себя такой еще не знаешь. Ты ведь, насколько я пони-
маю, начала новую жизнь, и в этой новой жизни ты именно такая…
– Тарас, вы гений! Я всегда считала, что совершенно нефотогенична.
– Это чушь! Для хорошего фотографа нет нефотогеничных лиц, как для хорошего
мужика нет фригидных баб, чтоб ты знала! По-моему, за это стоит выпить! Шампанского!
Да, кстати о шампанском, пока мы не начали, покажи-ка мне, что ты там вылепила из Эмки-
ного дерьма.
Он взял у меня оба листка и вдруг громко расхохотался.
– Что? Почему вы смеетесь? – растерялась я.
– Потому что ящик шампанского мне обеспечен! А Эмма сделает головокружительную
литературную карьеру! Ты, Саша, просто молодчина, это здорово. Вместо каменотеса тут
поработал ювелир! И ты никогда ничего не делала в этой области?
– Никогда. Но мне вдруг ужасно понравилось… Это так интересно…
– Тебе вправду это интересно? – поразился он.
– Честное слово! Понимаете, я сразу вижу какой-то результат, пусть незначительный,
но все-таки… Берешь три корявые фразы, делаешь из них одну приличную, как-то даже
начинаешь верить в себя… Я понимаю, это, наверное, не правильно…
– Глупости, все правильно! Думаю даже, это будет для тебя неплохой школой. Пора-
ботаешь с Эммой, а там, глядишь, и сама что-нибудь сочинишь. А если не сочинишь, может,
Эмма для тебя журнал какой-нибудь откроет или купит – в благодарность за успешную лите-
ратурную судьбу. Она такая, она может, если проникнется к человеку… Ну давай шампан-
ского выпьем за портрет и начало новой жизни. Слушай, а кто твой муж, если не секрет?
– Актер.
– А… известный?
– Более или менее.
– Ты не хочешь о нем говорить?
– Не хочу.
– Достал?
– Точно.
– Ладно, не буду лезть к тебе в душу. За тебя! За то чтобы ты узнала себе цену! Жен-
щина, не знающая себе цены, – не совсем женщина, только не обижайся. А вообще, твое
здоровье.
В этот момент у меня в сумке зазвонил телефон.
Я вдруг жутко испугалась, даже почувствовала, что меня прошиб холодный пот.
– Алло! – прохрипела я.
– Саша, это Наташа из Арада.
– Наташа, что? Что случилось?
– Мария Львовна… – Она всхлипнула, и мне все стало ясно. – Мария Львовна
сегодня… ночью… скончалась…
– Боже мой!
– Саша, говорят, она умерла во сне, не мучилась. Завтра похороны. У нас тут быстро
хоронят. Ну, я не знаю, что еще сказать… Она вас очень любила, Саша.
– Я знаю… Спасибо вам, Наташа. Я тоже не знаю, что говорить. Я… Мне так больно,
что я не могу хотя бы похоронить ее… – уже в голос рыдала я.
– Что случилось? – испуганно спросил Тарас. – Кто-то умер?
– Бабушка. Сегодня ночью…
– А почему ты не можешь поехать на похороны? Тебе деньги нужны?
119
– Нет, меня туда не пускают.

– Кто не пускает, куда?
Я, всхлипывая, объяснила ему, в чем дело.
– Фу-ты, ну-ты, вот дерьмо… Ну ладно, Саша, в конце концов, похороны – это дело
такое… Там без вас обойдутся. А бабушка все равно уже ничего не чувствует. Главное, чтобы
ты любила память о ней, не забывала, а похороны – это так, обряд… К тому же, кажется, у
евреев в Израиле похороны вообще какие-то странные. Ни цветов, ни гроба. Так зачем тебе
смотреть, как твою бабушку в тряпку заворачивают и кладут в чужую землю без единого
цветка? Ты сходи в церковь, поставь свечку за упокой ее души, неважно, что она не право-
славная. Все равно ведь раба божья, как и все.
– Я неверующая.
– Значит, не ходи в церковь, а просто… Просто поплачь от души. Шампанское в таком
случае пить как-то не того… Хочешь водки?
– Нет, спасибо, я пойду лучше.
– Иди, что тут поделаешь… Если что понадобится, звони. Или приходи запросто.
– Спасибо, Тарас.
– Не за что. Да, вот возьми портретик-то!
Он вложил в конверт мою фотографию небольшого формата. А большая так и осталась
стоять у него на столе. Красивая и загадочная.
На улице было душно, – видимо, собиралась гроза. Идти домой не хотелось. Я опять
нашла скамейку на Патриарших. Села, но смогла высидеть минут пять. Дышать было нечем,
и казалось, что от пруда веет тяжелым жаром. Да, похоже, я действительно стала видеть
вещие сны…
Я тяжело поднялась и пошла к дому. Но тут увидела небольшое кафе и ощутила страш-
ный голод.
Если там работает кондиционер, я зайду и поем.
Денег у меня теперь прорва.
Кондиционер работал. И было чисто.
Я села, заказала кофе капучино и кусок шоколадного торта. За соседним столиком
сидела парочка, обоим уже за сорок, они явно без памяти друг в друга влюблены. Мужчина
двумя руками держит руку женщины, смотрит ей в глаза, улыбаясь чуть глуповатой от сча-
стья улыбкой. А моя любовь кончилась, мне некого любить в этом мире, даже бабушка и та
умерла… Родители давно погибли, а Глеб теперь с какой-то Яной, или Лаурой, или еще с
кем-то… Своего тезку я вряд ли смогу полюбить так, как я это понимаю… А может, я вообще
уже исчерпала свой лимит любви? Но я ведь еще не разлюбила Глеба, это он меня разлю-
бил… Жизнь без любви, говорят, возможна, но пуста… А может, и не надо никого любить?
Так легче сохранить неуязвимость. Любящий человек всегда очень уязвим. Все эти
мысли тоже показались мне до тошноты банальными… И вдруг я вспомнила об Инне Кирил-
ловне. Она, наверное, не знает еще, что бабушки больше нет… Вряд ли Наташа оповестила
всех ее знакомых в Москве. И сделать это обязана я. Я быстро допила кофе и вышла на
улицу…
Инна Кирилловна взяла трубку сразу же:
– Я слушаю!
– Инна Кирилловна, это Саша Ордынцева, – по привычке ляпнула я.
– О, Сашенька! Рада вас слышать! Хотя постойте, тут на днях ваш муж вас разыскивал,
что называется, с собаками. Где вы, Саша?
– Инна Кирилловна, дорогая, я должна сказать вам одну ужасную вещь… – Голос у
меня дрогнул.
– Что такое? Наверное, что-то с Марусей?
120
– Да. Самое плохое…

– Рак?
– Нет… Бабушки нет больше… Она умерла сегодня ночью…
– Маруся умерла? – сразу севшим голосом переспросила Инна Кирилловна.
– Да, мне позвонила ее соседка.
– Саша, вы можете ко мне приехать?
– Сейчас?
– Нет, сейчас не стоит… Как-нибудь на днях. Я отдам вам кое-какие Марусины фото-
графии, если, конечно, хотите…
– Да, я очень хочу.
– До свиданья, Саша, я вдруг что-то очень устала. Извините.
Я уже раскаивалась в том, что позвонила. Может, не надо было, она ведь тоже очень
старая. Мне было так муторно, я не знала, чем себя занять, о работе сейчас и думать невоз-
можно. Я ни на чем не могла сосредоточиться. И вдруг зазвонил телефон. Я вздрогнула от
неожиданности и схватила трубку в безумной надежде, что это Наташа, звонит сообщить,
что произошла ошибка и бабушка жива… Но это звонил Александр Андреевич.
– Саша, как вы там?
– Жива.
– Почему у вас такой голос? Что-то случилось?
Мне не хотелось говорить ему правду, выслушивать дежурные соболезнования и уго-
воры не унывать. И я отговорилась мигренью из-за жуткой духоты.
– Сашенька, я скучаю, даже сам не ожидал. Вы мне снитесь.
Я молчала.
– Саша, вы хоть вспоминаете обо мне?
И все в таком роде. Банально, более чем банально.
Это ощущение просто преследует меня.
В квартире духота была совершенно непереносим мой. Я приняла душ и, мокрая, легла
в постель. Думать о бабушке было больно. О деньгах думать просто не хотелось, я как-то
еще не ощущаю их своими, и я стала думать о романе Эммы. Длинноногая блондинка с
Тверского бульвара была киллершей, несчастной, одинокой киллершей по прозвищу Опти-
ческий Прицел. Такое «погоняло» совершенно не подходит женщине, и потом, оно слишком
прямолинейно, топорно… Надо придумать что-то поизящнее.
И тут же в голову пришло: Мушка! Надо ее звать Мушкой! Говорят же: взять на мушку!
Мысль показалась мне такой удачной, что я вскочила и подбежала к машинке. Придумка,
может, и не ахти какая, но все-таки много лучше «оптического прицела».
« – Позвать ко мне Оптического Прицела! – приказал шеф с осатанелой усмешкой».
Что такое «осатанелая усмешка»? Наверное, она хотела сказать – с сатанинской усмеш-
кой, но я все эти сатанизмы-дьяволизмы терпеть не могу.
« – Позвать ко мне Мушку! – злобно усмехнувшись, распорядился шеф». Или «ухмыль-
нувшись».
Скромненько и со вкусом. Наверное, это извращение, но я получала удовольствие,
сравнимое с удовольствием от убранной после гостей комнаты или пахнущего морозом
чистого белья. Никому, ни одной душе в этом не признаюсь. Впрочем, удивляться нечему,
я всегда старалась найти удовольствие во всем, чем бы ни занималась, исключение состав-
ляли лишь попытки заниматься бухгалтерией. Я так увлеклась, что забыла про духоту. Как
только Оптический Прицел превратился в Мушку, несчастная героиня стала даже вызы-
вать у меня некоторую нежность, ведь она занялась киллерством от полного отчаяния. Вот
Мушка, получив гонорар за отстрел какого-то жуткого типа, идет в магазин купить себе духи
121
и вдруг понимает, что ей нельзя пользоваться духами, когда предстоит дело, вдруг кто-то
учует запах… И тут я подумала, что надо бы и мне купить духи. Те, что подарила Тамара
Игоревна при прощании, я забыла взять из дому, да они мне и не очень нравились. Вот зав-
тра пойду и выберу духи по своему вкусу, сколько бы они ни стоили. Теперь я могу себе это
позволить. А еще надо накупить шмоток, скоро вернется Александр Андреевич, а мне прак-
тически нечего надеть. Он говорит, что скучает по мне. И похоже, не врет. Я вспомнила свое
волнение той ночью, когда мы пешком шли от Тараса, и, закрыв глаза, попыталась вообра-
зить себя в его объятиях. И у меня это получилось. А почему бы и нет? Кому я должна хра-
нить верность? И для кого беречь себя?
Но все равно, рассчитывать впредь я ни на кого не буду. И ни на что, даже на бабушкины
деньги. Я буду работать и зарабатывать. Эмма говорила, что поселит меня где-то. Что ж,
отлично, буду жить, работать. А потом куплю себе квартиру и, может быть, машину.
У меня есть права, хоть я никогда и не водила сама.
Глеб терпеть не мог пускать меня за руль. Смешно, но теперь я с легкостью могла
бы купить ему вожделенный джип. Тьфу, идиотка, нашла о чем думать, хватит и того, что
всадила кучу денег в квартиру. Да и вообще, хватит жертв, буду жить для себя.
– Ну, Александра, ты даешь! – закричала Эмма, прочитав первые три страницы. – Слу-
шай, это ж просто здорово! Ну молодчина! Надо же, даже завидно. Погоди, а кто это –
Мушка? – нахмурилась она вдруг.
– Эмма, ну что за кличка – Оптический Прицел? «Пришла Оптический Прицел» – это
же плохо, Мушка куда лучше.
– Это в смысле «взять на мушку», да?
– Ну конечно.
– Ох, блин, мне бы такое и в башку не залетело. Слушай, ведь и вправду лучше.
– И она сразу становится как-то симпатичнее, что ли…
Эмма оторопело на меня уставилась.
– Слушай, ну и башка у тебя! И ты согласна со мной работать?
– Согласна. Мне это даже очень интересно.
– Не брешешь?
– Честное слово.
– И ты потом не будешь говорить, что это твоя книга, что я должна тебя тоже на обложку
впендюрить?
– Нет. Мне нужны только деньги. Я не обещаю, что буду работать на тебя всю жизнь,
но…
– Хорошо, на год подписываешься?
– Да, если мне будет где жить. Я хочу уехать из Москвы.
– Нет вопросов! Будешь жить у моря, в хорошем месте, на всем готовом и работать,
платить я тебе буду штуку баксов в месяц, и еще… За книгу полагается гонорар – небольшой,
конечно, эти издатели те еще жмоты, но я из них выколочу побольше, гонорар тоже твой. А
там поглядим, но за год три книжки мы уж точно склепаем! Только, я гляжу, у тебя страниц-то
всего ничего.
– Сколько у тебя в романе страниц?
– Больше тыщи. Правда, Лешка, который меня правил, тоже здорово сокращал, но
у него куда хуже получалось, не сравнить… Я вот чуяла, что тут баба нужна, но и не
догадывалась, что может такая конфетка получиться. Ну что ж, Александра, считай, мне
повезло, думаю, и тебе тоже. Тогда так. Я освобожусь через две недели, и мы махнем к морю.
Недельку мы там поколбасимся вместе, все обсудим, и я уеду. А ты останешься. Дом боль-
122
шой, в нем еще дочка моя живет с гувернанткой, и кухарка приходит. Твое дело – только
сидеть и писать.
– А сколько лет дочке?
– Двенадцать. Ей врачи прописали морской воздух, вот я там ее и держу. Мне спокой-
нее, когда она там.
– А где это?
– Я разве не сказала? На Майорке.
– На Майорке? – ахнула я. – Я буду жить на Майорке?
– А тебе что, кисло?
– Боже, Эмма, да я ничего в жизни лучше не слышала! – возликовала я.
– Так, погоди ахать, паспорт заграничный у тебя есть?
– Есть.
– Давай его сюда, надо будет получить визу в испанском посольстве. Я сама этим зай-
мусь, чтобы не тянули и дали визу не на месяц.
– Ох, черт, я забыла…
– Что ты забыла? – нахмурилась Эмма.
– Заграничный паспорт у меня отдельно лежал, я его у мужа оставила.
– Так забери, в чем проблема?
Я замялась.
– Тебе кисло с ним встречаться, что ли?
– Да нет, ничего…
– Давай-давай, я, конечно, могла бы сама к нему сунуться, но ненавижу лезть между
мужиком и бабой. Сами разберитесь. Да, кстати, за две недели можно оформить развод, если
ты хочешь. Поручим дело моему адвокату, он в два счета все провернет. Или ты не собира-
ешься давать ему развод?
– Да я как-то об этом не думала пока. Нет, я хочу, я просто жажду развестись и свобод-
ной уехать на Майорку!
– Вижу, ты от Майорки уже тащишься. Вот что, давай займись этим делом, добудь свою
краснокожую паспортину и договорись с мужиком насчет развода. Вот тебе мои телефоны,
как только паспорт добудешь, сразу звони, поняла?
– Конечно!
– Похоже, подруга, нам обеим подфартило!
– Не то слово!
– Знаешь, ты мне нравишься, Сашка! Странное дело, я всю жизнь баб точно чувствую.
С мужиками всегда маху даю, а с бабами – нет. Мы с тобой еще такого шороху дадим! Как
считаешь?
– Только и мечтаю – дать шороху!
– О, наш человек!
Когда Эмма ушла, я задумалась. Вообще-то встречаться с Глебом мне ужасно не хоте-
лось, но, с другой стороны, мне нужен паспорт, мои вещи и… развод!
Да, я хочу быть свободной, и он пусть тоже не считает себя связанным со мной. Пусть
женится хоть на всех трахнутых им красотках. Интересно, конечно, в моей квартире кто-то
уже поселился? Например, столь сексуальная Яна? Хотелось бы на нее взглянуть, но…
А что, в конце концов, я действительно свободный человек! И плевать мне на все. Я
решительно набрала номер своей квартиры. Там никто не ответил. Тогда я позвонила Глебу
на мобильник. И почти сразу услышала такой родной голос:
– Алло!
– Глеб, это я. Надо поговорить.
123
– Сашка! Ненормальная, куда ты девалась? Что это за номера? – закричал он.

– Глеб, не кричи, это не номера, это мое решение.
Я жить с тобой больше не хочу. И давай поскорее разведемся.
– Что? Ты можешь объяснить, что это значит? Черт, я сейчас не могу говорить. Давай
встретимся завтра!
– Хорошо, говори, когда и где?
– А домой ты прийти не можешь?
– Хорошо, приду, тем более мне нужен заграничный паспорт и мои вещи.
– Сашка, кончай бодягу!
– Глеб, в котором часу ты будешь дома?
– С утра, часов в девять тебя устроит?
– Хорошо, буду в девять.
Я положила трубку. Сердце колотилось как бешеное. Меня всегда волновал его голос,
вообще голос для меня очень важен в мужчине… Ах боже, да ведь Глеб не мужчина, он
актер, напомнила я себе. Права, бесконечно права Уля, актеры не мужчины, как бы хорошо
у них ни обстояло с потенцией. Одно я знала точно: когда приду в свою бывшую квартиру к
своему бывшему мужу, я должна выглядеть на пять с плюсом. А не расстроенной и обижен-
ной чувырлой. Я достала из конверта фотографию, сделанную Тарасом. Она придала мне
сил, и я отправилась по магазинам. Роль одинокой богатой женщины, которая собирается
жить на Майорке, мне показалась забавной, и я с наслаждением ее играла. Накупила шмотья,
обуви, косметики, приволокла все это домой и стала примерять обновки, чтобы выбрать, в
чем завтра пойти к Глебу. Мой облик должен быть совершенно новым. Я выбрала белые,
очень элегантные брюки и темно-синюю рубашку. Все это мне здорово шло. И вообще, я
стала куда больше нравиться себе, чем в прежней, замужней жизни. За последнее время я
сильно похудела, глаза стали еще больше… Дура, сказала я себе, хочешь поразить в самое
сердце Глеба? Зачем? Подумай лучше, что через два дня вернется Александр Андреевич…
Что ж, ему я и так нравлюсь. Однако ему может не понравиться, что я уезжаю на Майорку.
С Майоркой у меня связано очень забавное воспоминание. Я была еще совсем ребенком, мы
с родителями поехали отдыхать в Тракай, и мама настояла, чтобы с нами ехала ее подруга,
которую только что бросил муж, тетя Лера. Она оказалась совершенно непереносимой осо-
бой, всех допекла так, что папа, месяц державшийся с ней преувеличенно любезно, в серд-
цах сказал мне: «С этой Лерой я не поеду отдыхать даже на Майорку!» Тогда это звучало
совершенно фантастично, как если бы он сказал, что не поедет с ней даже на Венеру. И вот
теперь я еду на Майорку! Что бы там ни говорил Шурик, кстати, не зря ведь Тарас предо-
стерегал меня: «Не полагайся на Шурика». Вот я и не полагаюсь!
Ночь я спала ужасно, и к утру имела довольно утомленный вид. Ну и что? В конце
концов, мало ли от чего я могла утомиться ночью, правда? Но когда я оделась, надушилась
новыми духами, то ощутила такой подъем, что внутри у меня все пело. К счастью, никого
из знакомых по пути я не встретила и уже в лифте подумала: открыть дверь ключом или
позвонить? Нет, я позвоню и тут же отдам Глебу ключи.
Он распахнул дверь мгновенно. У меня сердце екнуло, до того он был хорош – в джин-
сах, без майки, с мокрыми волосами. Явно только что из душа.
– Сашка, ну что ты устроила? – кинулся он ко мне. – Я же чуть с ума не сошел, когда
обнаружил, что тебя нет и еще какая-то идиотская записка… Тебе кто-то что-то обо мне
наговорил, а ты поверила?
– Не кто-то, а ты сам!
– Что – я сам?
– Глеб, это все неважно, а важно то, что я хочу развестись, и как можно скорее!
124
– Зачем такая спешка? Я так и знал, что у тебя есть любовник, я был в этом уверен, ты
наставляла мне рога и водила меня за нос много лет, и все эти трогательные истории о том,
как ты была прислугой, не более чем удачная отмазка! И кто же этот счастливец, хотелось
бы знать. Чем он лучше меня, а? Богаче, наверное, вот в чем дело! Но это ты зря, я теперь
тоже начал зарабатывать!
– Глеб, нападение – лучшая оборона, это давно известно. Если ты думаешь, что я стану
оправдываться, в чем-то тебя разубеждать, то напрасно. Говорю же, мне нужен только пас-
порт и развод.
В этот момент зазвонил телефон. Глеб в ярости схватил трубку, но тут же сбавил тон, –
видимо, звонок был важный. А я тем временем заглянула в ванную, нет ли там следов посто-
ронней дамы. И, разумеется, на полочке под зеркалом стояла чужая губная помада. Это было
опять до того банально, что я рассмеялась. Ощущение банальности отступало почему-то
лишь в общении с Эммой и при мысли о Майорке.
Я вернулась в комнату. Глеб еще говорил по телефону. Я села на диванчик, с такой
любовью купленный совсем недавно… Наконец Глеб положил трубку.
– С телевидения звонили, предлагали попробоваться на роль ведущего в какой-то игре.
Хорошие деньги, между прочим.
– Поздравляю. Так как насчет развода?
– Торопишься? – с неприязнью взглянул на меня муж.
– Просто я уезжаю, и надолго, а если тебе приспичит жениться, где ты будешь меня
искать?
– Во-первых, я жениться не собираюсь, это все дурацкие выдумки… Никого у меня
нет…
– Да? И, скажешь, не было?
– И не было!
– А как же Лаура?
– Не говори глупости!
– Глеб, не надо выкручиваться, я все знаю, и про Лару-Лауру, и про Яну, которая дово-
дит тебя до изнеможения…
Он вдруг покраснел. Я даже умилилась. Ведь он, в сущности, хороший парень. И пре-
восходный актер.
Потому что, почувствовав, что краснеет, тут же изобразил праведный гнев, якобы
вызвавший эту краску.
– Послушай, ты городишь какую-то чушь! Мне говорили, что актерские жены часто
бывают ревнивыми до идиотизма, но ты-то вроде была не такая!
– Глеб, ну давай поговорим спокойно, как цивилизованные люди.
– Ты цивилизованная? Ты? Да ты просто заплесневела в последние годы, ты не можешь
простить мне те жертвы, которые принесла. Я так и знал, что это случится!
– Глеб, возьми себя в руки! И попытайся сыграть спокойного мачо! А то черт знает
что из тебя лезет.
– Да как ты смеешь так говорить? Ты просто испугалась.
– Испугалась? Чего?
– Моего нового положения, того, что я на виду теперь, того, что меня наконец, кажется,
оценили… Испугалась тех женщин, которые вокруг! Кстати, не зря испугалась, они не тебе
чета! Интересно бы глянуть на твоего избранника! Небось какой-нибудь серый тип, который
уж точно никуда не денется! Давай, хочешь жить с ним, ради бога! Забирай все что надо и
проваливай, видеть тебя не хочу, дура, корова!
Я молча встала, подошла к письменному столу, взяла заграничный паспорт, потом
сняла с полки два альбома с фотографиями родителей. Глеб между тем в уже непритворной
125
ярости швырял в сумку мои вещи, он был совершенно вне себя. А я, наоборот, застыла. Мне
было тошно от мерзости и банальности происходящего. Развод по-русски!
– Давай, давай, забирай свое барахло и катись к своему хахалю! Ублажай его, делай
клизмы! Свекольным соком его пои, может, ему это по кайфу! Дура, идиотка! Верно мне
мама говорила, ты меня не стоишь! Да я тебя элементарно перерос, а ты не стерпела. Поду-
маешь, цаца! К тому же бесплодная!
Во мне вскипело бешенство.
– Заткнись, подонок! – прохрипела я.
– Я подонок? Да почему? Потому что на сторону сходил? Да посмотри на себя, от тебя
любой за сто километров сбежит, кретинка! Блядь подзаборная. Сюси-пуси, утю-тюшеньки,
а сама небось всем подряд давала!
Это было настолько отвратительно, настолько несправедливо, что, если бы у меня сей-
час был пистолет, я бы выстрелила в него, ни секунды не помедлив!
Но пистолета не было, а убить мне его хотелось. Я схватила со стола какую-то книгу и
уже хотела швырнуть ее в его красивую морду. И вдруг я словно увидела всю эту сцену со
стороны. Она была глубоко омерзительной и в то же время смешной.
– Замолчи, болван! – крикнула я что было мочи.
Он опешил.
– Слушай, что я скажу! К тебе придет адвокат, он займется разводом. Я через две недели
уезжаю из Москвы. Это все. Мне от тебя ничего не нужно. Но ты еще ох как пожалеешь
обо всем, что мне сказал! Я не стану ни в чем тебя разубеждать, помесь осла с бизоном не
лучший собеседник.
Я схватила паспорт и побежала к двери. Глеб в полной оторопи остался стоять над
открытой сумкой с моими вещами. Черт с ними. В новой жизни и вещи должны быть
новыми!
Я долго бегом бежала прочь от своего бывшего дома, от своей бывшей жизни. Немного
очухавшись, позвонила Эмме, сказала, что паспорт уже у меня.
– Отлично, давай вместе пообедаем. Я за тобой заеду ровно в два. Пока!
Я посмотрела на часы. Начало одиннадцатого.
Быстро, однако, я подвела черту под своей семейной жизнью. До часу дня я пешком
бродила по раскаленному городу и так устала, что даже думать о Глебе не было сил. Таким
я его не видела никогда. И, надеюсь, не увижу больше. Но ничего не пожалею, чтобы он
когда-нибудь приполз ко мне…
Увидев меня, Эмма только головой покачала:
– С муженьком встречалась, что ли?
– Да, черт бы его побрал.
– Поберет, поберет, не расстраивайся, подруга. Подышишь годик средиземноморским
воздухом, охолонешь маленько, и покажешься ему на глаза, его так еще колбасить будет, не
дай бог!
– Да ну его к черту, не хочу я ничего!
– А у тебя другой мужик-то на примете есть?
– Да так… Ничего существенного.
– Ты с ним спишь?
– Нет.
– А твой муж по этой части как?
– Хорошо. По этой части даже слишком хорошо.
– Кобель?
– Эмма, мне сейчас неохота про это говорить.
126
– Поняла. Ладно, поговорим на Майорке. Сядем вечерком на балконе с видом на море,

винца испанского хлопнем, языки сами развяжутся. Мне тоже есть что порассказать…
– А сейчас ты лучше расскажи мне про свою дочку. Как ее зовут?
– Дуня. Дуняша.
– Какое чудное имя! А где же она учится?
– Там и учится, в испанской школе, она знаешь как по-испански чешет, и по-английски
тоже. Вообще умная девка, читать любит до страсти, но с характером. Если обидится, то уж
надолго. Может месяц не разговаривать.
– А ты часто к ней ездишь?
– То-то и беда, что часто не выходит, – вздохнула Эмма. – Между прочим, она рада
будет, если ты с ней подружишься. Ты как с детьми, умеешь?
– Наверное…
– А у тебя почему своих-то нет?
– Об этом тоже поговорим на балконе с видом на море.
– Годится! Только я тебе так скажу: о мужиках слезы лить – последнее дело. Не стоят
они того. Мне сразу легче стало, как только я поняла – все они скоты. Иной раз думаешь,
а почему он так поступил? А потом сама себе ответишь – потому что скот, и сразу легче
становится.
– Мне такой способ нравится, – рассмеялась я. – Эмма, а ты Тарасу ящик шампанского
поставишь?
– Уже! Вчера отправила. Я, Саша, чтоб ты знала, свое слово всегда держу, по крайней
мере пока это от меня зависит.
– Эмма, а когда ты успеваешь писать?
– Да в любую свободную минуту, я прямо как ненормальная стала. Ты на компьютере
умеешь?
– Нет, у меня машинка электрическая.
– Фигня! Надо компьютер осваивать, вот освоишь – заколбасишься. А я много времени
в самолетах провожу или в машине и там сюжеты придумываю. Или, предположим, я героя
какого-нибудь выдумаю, ну хорошего, конечно, и вроде в него влюбляюсь. И у меня тогда
такой кайф. Понимаешь, этот-то мужик уж точно будет делать все так, как мне надо… Ну я и
оттягиваюсь, – смущенно призналась Эмма. – Ты только не смейся. И вообще, я от этих книг
торчу! Помню, первый раз взяла в руки готовую книжку – чуть не уписалась от радости.
Но уж точно говорят: «Бодливой корове бог рог не дает». Писать-то хорошо у меня никак
не получается. Я даже думала в Литературный институт поступить, но один умный мужик
сказал, что научиться хорошо писать нельзя, это дело природное. А ты как думаешь?
– Ну откуда я знаю…
– Ладно, не бери в голову.
– Эмма, а у тебя на Майорке свой дом?
– Ага. Только ты про это не трепись, ладно? Я про него никому не говорю, а то давно
б уже отныкали… Я сказала, а ты забыла, договорились?
– О чем забывать-то? Я уже и не помню.
– Наш человек! Слушай, а что за колечко у тебя такое интересное, сроду таких не
видела. Дай посмотреть! Класс!
– Это мне от бабушки досталось.
– Так оно вроде не старинное.
– Да. Это от Картье.
– Круто! – рассмеялась Эмма. – Кстати, давай паспорт, а то забудем!
Я протянула ей паспорт. Она раскрыла его.
127
– Так, Ордынцева Александра. Ордынцева? Слушай, а Глеб Ордынцев случайно не

твой муж?
– Случайно мой.
– Ну блин! Охренительный кобель! Я как раз в больнице лежала, когда «Частного
сыщика» крутили! Да, подруга, я понимаю, что ты от него ноги сделала… Сплошная голов-
ная боль!
– Нет, я бы сказала – сплошной геморрой!
– Сочувствую. – Она посмотрела на часы. – Хорошенького понемножку. Сейчас я тебя
отвезу, и дальше мы держим связь. Ты пока можешь не работать, закругляй свои дела в
Москве. Кстати, тебе бабки нужны? Могу проавансировать.
– Нет, спасибо, пока не нужно.
Я никому ничего не говорила о внезапном богатстве. Меня оно пугало. Зато разговор
с Эммой подействовал на меня умиротворяюще. Я успокоилась и по зрелом размышлении
пришла к выводу, что все оскорбления, брошенные мне в лицо Глебом, были от бессилия и
растерянности. Он просто еще не умел жить без меня. Ничего, скоро научится. Дело нехит-
рое.
Вечером мне позвонила Уля:

– Где ты, блудная дочь? Тебе не стыдно? Совсем забыла меня!
– Мне стыдно, Улечка, правда, но тут столько всего случилось.
– И у тебя нет потребности со мной поделиться? Нашла другую конфидентку?
– Никого я не нашла, просто… Понимаешь, бабушка умерла.
– Ох, Санька, прости, я ж не знала. А ты даже на похороны поехать не смогла, вот
свинство! Но это очень печальное событие, а радостные есть?
– Есть! Давай я завтра к тебе приеду и все расскажу! А как твои дела? Как Сигизмун-
дыч?
– Да все то же: вздохи, комплименты, изредка поцелуйчик… Да черт с ним, лишь бы
деньги платил. Он, сучара, что-то задерживает гонорар, а у меня тачка сдохла окончательно.
Я без нее как без рук, вернее, без ног. Сама понимаешь. Когда ты завтра сможешь приехать?
Мне бы лучше во второй половине дня.
– Договорились! Я приеду часам к трем-четырем.
– Только не надуй меня в очередной раз.
– Клянусь!
– Ну то-то же!
Меня вдруг осенило. Я подарю Уле машину! Да, да, конечно, это гениальная идея. Я
могу сейчас подарить ей хоть «мерседес», но «мерседес» она просто не примет, а вот новень-
кие «Жигули» – это в самый раз. Такая сумма не будет ее морально обременять.
Я уже представила себе, как завтра поставлю новую тачку у нее под окнами, выведу
старшую подругу на балкон и скажу: «Смотри, Улечка, какая машина! И вот тебе от нее
ключи!» Или нет, лучше так: я под каким-нибудь предлогом выведу ее во двор, подойду
к машине, открою ее и скажу: «Мы едем в ресторан, обмыть твою обновку!» «Мою?» –
остолбенеет Уля.
И я радостно рассмеялась при одной только мысли о том, как она удивится! Уж кто-кто,
а она заслуживает такого подарка! Это Глеб, как оказалось, не заслуживал всей той любви,
которую я ему отдала. Нет, о нем я больше ничего не хочу знать. Суметь бы еще выкинуть
его из памяти, стереть… Хорошо бы попасть в небольшую аварию, стукнуться башкой и
заработать легкую амнезию, как в сериалах, но такую, чтобы все другое помнить, а Глеба
забыть… Вот дура, сказала я себе. У тебя есть воля? Есть. Но с другой стороны, сейчас
даже телевизор включить нельзя, чтобы не наткнуться на его рожу, и во всех журналах –
128
он… Ничего, на Майорке, наверное, нет ни наших журналов, ни нашего телевидения – с

глаз долой, из сердца вон. И вообще, пошел он! Лучше помечтаю, как удивится Уля… И
как обрадуется! А чего зря мечтать, с самого утра завтра поеду в автомагазин и куплю… Я
куплю ей «девятку», там же, где Глеб покупал, нам все мгновенно тогда оформили.
Эта мысль показалась мне такой удачной, что я развлекала себя ею весь вечер, стара-
тельно отгоняя воспоминания о последней встрече с Глебом. Я едва дождалась утра, оделась
во все новое и поехала покупать машину.
Я вошла в автосалон богатой дамой, а вышла еще более нищей, чем была раньше. На
моей карточке не было ни цента! Я чувствовала себя оплеванной, продавец с такой явной
жалостью смотрел на меня… Но черт с ним, с продавцом… Что же это все-таки значит? И
вдруг у меня в голове словно зажегся свет.
Миша Цейтлин! Миша, милый молодой человек, который занимался бабушкиными
делами. Это он устроил так, чтобы я не смогла приехать к ней и оформить все как надо.
Он безусловно запудрил бабушке мозги, ведь в конце концов она могла завещать свое иму-
щество и деньги кому угодно, но он внушил ей, что так выгоднее, не надо платить какие-
нибудь налоги, он вынудил ее продать квартиру, перевел ее деньги на мою карточку, которую
наверняка он же и открывал, а как только бабушка умерла, он эти денежки прибрал к рукам.
Ничего не скажешь, ловко!
И ведь я теперь ничего не смогу никому доказать.
Внезапно на меня напал такой хохот, что я с трудом держалась на ногах. Люди вокруг
с недоумением на меня поглядывали. Стоит баба посреди улицы и ржет как ненормальная.
И вроде бы не над чем, а она, дура, заливается. Это вовсе не было истерикой. Чем дольше я
смеялась, тем легче становилось у меня на душе. Все правильно! Эти деньги были не мои,
я их не заработала, это была дармовщинка, а дармовщинки в моей жизни не было с тех пор,
как погибли родители. И это урок, хороший урок! Полагаться можно только на себя. Мне
даже не было жаль этих денег, только обидно, что не успела подарить Уле машину. Слава
богу, что я ничего ей не пообещала.
И вообще никому ничего об этих деньгах не говорила. Словно чувствовала, что они
не мои. Хорошо еще, что я тогда догадалась снять с карточки хоть какие-то деньги и теперь
у меня в сумке было три тысячи двести тридцать долларов. Да это же целое богатство! Бед-
ненький Миша Цейтлин, не досчитался пяти с лишним тысчонок! Мне опять стало смешно.
Вероятно, меня никто бы не понял, но я с каждой минутой ощущала все большее облегче-
ние. Вот, правда, квартиры мне не видать как своих ушей.
Даже если Эмма меня не надует и заплатит, как обещала, по тысяче в месяц, то через
год я смогу купить только какую-нибудь халабуду на окраине. Ну и что?
Поживу в халабуде, большое дело! Главное – своя крыша над головой. А потом зара-
ботаю себе на приличную квартиру! Вероятно, если бы я кому-нибудь сказала о своих ощу-
щениях, мне вряд ли поверили бы… Может быть, потом, на Майорке, я и расскажу об этом
Эмме, на балконе с видом на море. Только бы этот балкон не оказался таким же миражом, как
те бешеные бабки. Но нет, какое-то шестое чувство мне подсказывало, что это – мое. И я уже
мечтала поскорее оказаться там, на этой почти мифической Майорке, окунуться в море, и не
в какое-нибудь, а в Средиземное… И вдруг в сумке зазвонил мобильник. Я выхватила его:
– Алло!
– Саша, я в Москве! Я так соскучился! – на одном дыхании произнес Александр Андре-
евич. – Звоню к маме, а вас где-то носит. Где вы?
– Меня и вправду где-то носит, – засмеялась я.
– Но где именно? Я хочу немедленно вас видеть, Саша!
Мне тоже хотелось увидеть его, но полчаса назад в моей жизни все кардинально изме-
нилось. И я вспомнила, что обещала увидеться с Улей.
129
– Нет, я сейчас не смогу, у меня кое-какие дела… Вот если вечером, попозже, часов
в восемь…
– Ужасно! Но ничего не поделаешь, придется дожить до восьми. Я заеду за вами?
– Хорошо, только я буду не дома, а в районе метро «Аэропорт». Давайте у метро и
встретимся.
Он засмеялся:
– Я уже забыл, когда назначал свидания у метро. Ладно, договорились.
– Подождите, там же два выхода.
– Ох, верно. Тогда у первого, если ехать из центра. Саша, а вы там случайно не поми-
рились с мужем? У вас голос что-то очень веселый.
Я опять засмеялась:
– Нет, я с ним еще больше поссорилась! Окончательно!
– И по этому поводу веселитесь? Не ожидал! Вы очень неожиданная особа, Саша. Я
хочу говорить с вами, смотреть на вас, слушать ваш голос… Ну все, до вечера!
Тут уж я окончательно развеселилась! Кто бы мог подумать, ведь за последнее время
рухнуло абсолютно все: вера, надежда, любовь, а я веселюсь! Как те обитатели осажденной
крепости, когда у них уже ничего не осталось… Нет, почему же, надежда-то у меня еще
осталась! И вера, кстати, тоже! Вера в себя! Ну любовь рухнула, подумаешь, любовь – дело
наживное! А сегодня вечером у меня свидание с влюбленным в меня мужчиной, и мужчиной
интересным, спору нет! Жизнь продолжается!
Уля чрезвычайно удивилась при виде меня.

– Опаньки, что за дела? Ты что, не горюешь?
– Не-а!
– Хорохоришься?
– Нет, Ульяша, мне правда весело.
– Отчего? Оттого, что бабушка умерла?
– Нет, конечно, что ты! Дело совсем в другом. Я начала новую жизнь, и она мне пока
нравится.
– Влюбилась, все понятно!
– Ничего я не влюбилась, но поклонник у меня есть! И вечером у нас свидание, а еще
я нашла работу и уезжаю на Майорку, вот!
– На Майорку? Работать? Я не ослышалась?
– Нет, все верно.
– И кем же ты там собираешься работать? – недоверчиво спросила Ульяша.
Я в двух словах ввела ее в курс дела. Она только головой покачала.
– Ну звучит это и вправду неплохо… А что за поклонник?
– Да так, бизнесмен.
– Читать умеет?
– Что читать? – не поняла я.
– Ну, на некоторых бизнесменов смотришь и думаешь: интересно, милый, а грамоте
ты обучен? Твой не такой? Обученный?
– Более чем. А еще посмотри, что у меня есть.
Я вытащила из сумочки фотографию.
– Сашка, какой портрет! Потрясающе! Ты тут такая… Просто смертельный номер!
Слушай, случайно не Асламазян это снимал?
Тут уж у меня челюсть отвисла.
– Откуда ты знаешь?
130
– Руку мастера всегда видно. Я его давно знаю, мы когда-то даже работали вместе в
одном дизайнерском издании.
– Господи, до чего тесен мир, – поразилась я.
– Да уж… Тарас умеет вытащить из модели все до капельки. Классная работа.
– Улечка, а как Сигизмундыч поживает?
– Ты вчера уже спрашивала.
– Ах да, прости. И все-таки как?
– Да ну его… Видно, был когда-то ходок и просто по инерции за мной приударил, а
потом струхнул. Он мне месяц назад заявил, что часто обо мне думает, что я женщина из его
«видеоряда», как он выразился, я сгоряча позвала его в гости, а он не мычит, не телится.
– Уля, ты злишься, что в него втюрилась?
– Да нет, не то чтобы, просто, знаешь ли, обидно… Я спала, а он меня разбудил. И на
фиг это было надо? Хотя я все равно ощущаю себя по-другому. Лучше, это уж точно.
– Погоди, ты только не засыпай опять – и обязательно еще встретишь кого-нибудь.
– Кого-нибудь мне не надо, он же человек интересный, понимаешь, с ним говорить –
одно удовольствие. Но он, по-моему, начал меня избегать. Боится, старый дурак… А чего
бояться? Я ж никогда от него ничего не хотела, только поговорить. Не понимает, ослина.
Да ну его к чертям собачьим, расскажи лучше про своего. Для тебя этот вопрос гораздо
актуальнее.
Мы так заболтались, что я чуть не опоздала на свидание. У Ули я быстренько освежила

макияж под ее чутким руководством и побежала к метро. Почему-то я волновалась. Но вол-
нение было приятным.
Я встала за палаткой, как на первом свидании с Глебом, чтобы минутку понаблюдать
за поклонником со стороны. Ага, вон его «ауди». Он затормозил и сразу вышел из машины.
И вдруг страшно мне понравился.
Он был без пиджака, без галстука, в рубашке с коротким рукавом. Он сильно загорел,
и от этого Восток еще явственнее проступал в его чертах. В нем чувствуется порода, вдруг
подумала я. Но это явно не в мать. Сердце у меня екнуло. А он огляделся вокруг и подошел
к цветочной палатке, купил несколько темно-красных роз с белым кружевом гипсофилы. И
нервно взглянул на часы. Я собралась с духом и вышла ему навстречу.
– Саша! Наконец-то, идемте скорее, тут нельзя долго стоять.
Он сунул мне букет и открыл дверцу. Когда мы тронулись, он взял мою руку и поднес
к губам.
– Чудесные духи. Саша, я дурак. Я заготовил совсем другие слова, а сказал только, что
тут нельзя долго стоять. Это от растерянности и от восторга. Вы изумительно выглядите.
– Куда вы меня везете? – полюбопытствовала я.
– Больше всего на свете я хотел бы отвезти вас к себе домой, но я не смею. – Он вопро-
сительно взглянул на меня.
– И правильно делаете.
– Тогда я везу вас ужинать, признаться, я голоден. А вы?
– Нет, не голодна.
– Но…
– Не волнуйтесь, в ресторан так в ресторан. В конце концов, аппетит приходит во время
еды.
– Умница. Саша, да бросьте вы эти цветы назад.
– Жалко. Красивые очень. Только зря вы их покупали, если мы едем в ресторан.
– Ничего, их там поставят в вазу. Господи, о чем мы говорим?
– А вы предлагаете говорить в машине о жизни и смерти?
131
Он опять внимательно на меня посмотрел.

– Ой, лучше смотрите на дорогу!
– Не беспокойтесь, я хорошо вожу машину.
Когда мы заказали ужин, он взял обе мои руки и заглянул мне в глаза.
– Как вы тут жили, Саша?
– Бурно, – засмеялась я.
– И в чем это выражалось? – слегка нахмурился он.
– Ну, во-первых, окончательно расплевалась с мужем, во-вторых, нашла работу, а в-
третьих…
– Работу? Какую?
– Ту, что мне сейчас по силам.
– А конкретнее?
– Литературную. Знаете, существует такой вид деятельности – литературная обра-
ботка. Допустим, знаменитость какая-то написала мемуары, но без литобработки их никто
читать не сможет.
– И чьи же мемуары вы будете обрабатывать?
– Это коммерческая тайна, – засмеялась я.
– Автор – мужчина?
– О нет, дама.
– Уже легче. И вам хочется этим заниматься?
– Да, представьте себе.
– Ну что ж, вольному воля, как говорится. А где вы собираетесь жить? Ведь скоро
вернется мама.
– Знаю. Но жилье я тоже уже нашла.
Мне не хотелось выкладывать ему все карты, хоть я и понимала, что это глупо. А
потому поспешила перевести разговор:
– А как Япония?
– Япония? Да я там уже бывал неоднократно. Но в этот раз меня безумно все раздра-
жало, я рвался в Москву. Да, кстати, я так обрадовался, увидев вас, что совершенно забыл…
Я же привез вам сувенир, но оставил его в машине. Подождите минутку…
Вскоре он вернулся, неся в руке какую-то коробочку, завернутую в красивую бумажку
с иероглифами:
– Вот, Саша, держите на счастье.
– Что это?
– Ох, женщины, нет чтобы сразу открыть… Открывайте, открывайте, я не смел при-
везти вам дорогой подарок, поэтому привез вот такую ерунду…
Я открыла коробочку и достала оттуда… кошку.
Черную фарфоровую кошку с красным бантом на шее и поднятой правой лапкой с
красными коготками. Так, теперь черная кошка, мелькнуло у меня в голове. Эпоха белой
кошки кончилась плачевно, зато эпоха черной началась интересно… Не могу сказать, что
эта кошка была такой же симпатичной, как белая меховая, но. там будет видно.
– Я купил ее в храме, в Японии кошки считаются символом удачи в доме, видите, это
ведь маленькая копилка… Саша, почему вы так задумчиво на нее смотрите? У вас что-то
нехорошее связано с черными кошками?
– Да нет, это я так… – в который уж раз я поразилась его проницательности. – Во всяком
случае, спасибо. Надеюсь, она принесет мне удачу. Я назову ее Саша-сан. В вашу честь.
– Я обратил внимание, что сегодня вы еще ни разу не назвали меня ни по имени, ни
по имени-отчеству. Я понимаю, по имени вы еще не решаетесь, а по имени-отчеству уже
слишком официально, да?
132
– Нет, почему… А впрочем, вы, наверно, правы. А как вас лучше называть? Шурой?
– Нет, только не Шурой.
– А может, Алексом? Вам идет.
– Годится. Саша, в вас что-то новое появилось, глаза другие, как будто груз какой-то
свалился с души, я прав?
– Послушайте, Алекс, если ваш бизнес прогорит – не дай бог, конечно, – вы можете
работать гадалкой. Или психоаналитиком.
– Да ну, типун вам на язык! – засмеялся он. – Я вижу лишь то, что на поверхности, а
в вас все равно для меня еще много тайн.
– И я не кажусь вам пресной? – вспомнила я слова Глеба.
– Вы? Пресной? Что за чепуха?
– Да так, просто спросила…
– Саша, я, кажется, понимаю, почему вы спросили.
– Ох, вы слишком многое понимаете, – поморщилась я и пожалела, что задала этот
дурацкий вопрос. Надо навсегда забыть все, что касается Глеба.
Скорее бы уж уехать на Майорку.
И словно в насмешку какой-то пьяный за дальним столиком вдруг затянул: «Пусть тебе
приснится Пальма-де-Майорка». Черт возьми, ну надо же…
– Саша, я должен вам многое сказать, очень многое, а тут сегодня шумно…
– Ничего, я расслышу.
– Саша, я… Я даже не знаю… Вы меня измучили… Я все время думаю о вас…
– Я не виновата.
– Виноваты. Потому что вы… вы настоящая. Я это сразу понял, как только увидел…
В вас все естественно… И глаза у вас настоящие, а не линзы, и волосы свои, и грудь не
силиконовая… и ресницы не накладные…
– Вы не совсем правы, у меня ногти искусственные.
– Саша, вы самая очаровательная женщина, какую только можно себе представить, и
при этом вы чудный человек, это сразу чувствуется…
– Не преувеличивайте, Алекс! Грудь у меня и вправду не силиконовая, но я очень далека
от совершенства.
– Да кому оно нужно, это совершенство, которое можно купить?
– Ну почему, сейчас столько вокруг красивых женщин…
– Они мне неинтересны. Со мной случилось то, о чем меня предупреждали когда-то. Я
влюбился как дурак. Мне и раньше доводилось влюбляться, но при этом я не утрачивал инте-
реса к другим женщинам. А с вами утратил полностью. Мне интересны только вы. Саша,
выходите за меня замуж!
– Ба, какие люди! Сашенька, это ты?
У нашего столика стоял Гарик Бестужев. Он был слегка пьян, но выглядел прекрасно,
ничего похожего на того несчастного зэка.
– Сашенька, как я рад, что встретил тебя!
Ну и момент он выбрал, чтобы появиться! Алекс сидел, сжав зубы и недобро сощурив
свои татарские глаза.
– Гарик, ты прекрасно выглядишь. Я очень рада…
– Я искал тебя, звонил Глебу, он меня послал… Я хочу вернуть тебе долг, Саша! Про-
стите, сэр, я могу похитить вашу даму на две минуты?
– Гарик, давай в другой раз.
– Ничего подобного, сию минуту! Я всегда помню добро. Сашка, какая ты красивая
стала… А я, кажется, опять опоздал со своей любовью! Сэр, можно я присяду?
Алекс молчал, но Гарик все-таки опустился на стул.
133
– Знаешь, я всегда ношу с собой конверт с деньгами, вдруг случайно тебя встречу, как
тогда. И вот встретил. На возьми. – Он действительно вытащил из кармана конверт и сунул
мне в руки. – Бери, бери, они принесли мне невероятную удачу. Я быстро выкарабкался
благодаря тебе! Ты мой добрый гений, Сашенька. Скажи, ты похерила своего красавчика?
Не злитесь, сэр, я любил эту женщину с детства… Но, увы, безответно. Теперь еще больше
люблю, но ни на что не надеюсь. А вам повезло, она приносит удачу, она как талисман…
Вы ее берегите, она… Сейчас таких уже не бывает… Она просто высшей пробы, хоть и
дурочка… Ну все, по вашим лицам вижу, что помешал. Я всегда был лишним для нее, но
я не ропщу. В трудный момент именно она протянула мне руку помощи. И если тебе что-
нибудь в жизни понадобится, Сашка, я всегда…
– Гарик, ну хватит надоедать людям! – К нему подошла красивая, довольно пышная
блондинка. – Извините, у него сегодня удачный день, он на радостях…
– Да, это правда! И теперь могу считать его вдвойне удачным, потому что отдал долг.
Прощай, Сашенька! Дай ручку поцеловать! И вам спасибо, сэр, что не лезли… Берегите ее!
Блондинка увела Гарика в другой зал.
– Саша, что это все значит?
– Почему вы спрашиваете? По-моему, он все предельно ясно рассказал.
– Простите. Это не мое дело, вероятно, но… Саша, вы расслышали мое предложение?
Повторяю: выходите за меня замуж.
– Нет, – решительно ответила я.
– Потому что я не хочу замуж. Не за вас, а вообще… Я четырнадцать лет была замужем.
С меня хватит.
– Саша, но я… Я знаю, вы меня еще не любите, но поймите, любовь – дело наживное.
Подумать только, я и сама недавно говорила себе: любовь дело наживное.
– Мы с вами уже битые жизнью люди и сможем избежать массы ошибок. Я… Я уже
не представляю себе жизни без вас. Я все обдумал, Саша, мы могли бы… Саша, у вас будет
все, вам не надо править бредни каких-то старых дур, зарабатывая гроши. У меня чудесный
дом за городом, я живу там один как сыч…
– Нет, Алекс, хватит быть женой, надо становиться человеком.
– Саша, по-вашему, жена не человек?
– Как выяснилось, нет. По крайней мере, в моем случае. И я больше не хочу. Простите,
если не оправдала ваших ожиданий… – Я говорила спокойно и твердо, я была уверена в
каждом своем слове, как, может быть, никогда раньше, хотя он очень мне нравился.
– Саша, но в ту ночь, когда мы возвращались от Тараса, мне показалось…
– Вам не показалось.
– Но тогда я ничего не понимаю.
– Да тут и понимать нечего… Просто был такой момент…
– Саша, вы же знаете – суженого конем не объедешь. А я и есть ваш суженый. И не
возражайте. Я это отчетливо понял, когда вместо мамы мне дверь открыли вы. Меня как
будто под дых ударило.
Он смотрел на меня так страстно, в его чуть раскосых глазах было столько чувства,
что постепенно во мне начала звучать какая-то мелодия. Но отнюдь не лирическая, нет, это
были то ли «Половецкие пляски», то ли «Танец с саблями». Словом, что-то стремительное,
с гиканьем, посвистом и лязгом.
Хотя сам он выглядел более чем респектабельно. И это несоответствие вдруг страшно
меня завело. Нет, я не хотела за него замуж, я просто захотела с ним переспать. И он мгно-
венно это уловил. Он вообще такой, все улавливает.
134
– Саша, поедем ко мне, знаешь, как сейчас хорошо за городом: прохладно, птицы поют,
воздух чистый… Ну пожалуйста, поедем. Если ты не захочешь, я ни на чем не буду настаи-
вать, просто поедем… у меня там хорошо… Ты посмотришь…
– Да нет, не стоит, – не слишком уверенно ответила я.
Но он уже расплачивался с официантом. Мы вышли, сели в машину.
– Саша, можно я тебя поцелую?
– Нужно!
Поцелуй был такой, что у меня все поплыло перед глазами. Когда он наконец оторвался
от меня, то спросил хрипло:
– Едем ко мне?
– Едем, – решилась я. А что, в конце концов?
Когда мы выехали за Кольцевую автодорогу, он спросил:
– Ничего, если я включу радио?
– Ради бога.
Я понимала, что иначе ему трудно справиться с тем сексуальным напряжением, что
возникло между нами. Он нажал кнопку приемника, и оттуда раздались звуки… «Половец-
ких плясок». Я расхохоталась.
– Ты почему смеешься? – удивился он.
– Да так, ничего…
– Я тебе чем-то напоминаю хана Кончака?
– Господи, ну и проницательность!
– Что ж, это даже лестно. А ты, значит, моя полонянка? Господи, я и не заметил, как
начал говорить вам «ты». Вы не сердитесь?
– Нет. А нам далеко ехать?
– Еще минут двадцать.
Мы замолчали. Ехать было приятно. Открытые окна и люк в крыше машины. Как давно
я не ездила за город. Только с Улей к бабе Лене, но это совсем не то. Мне тогда было пле-
вать и на свежий воздух, и на красоты природы. Красот сейчас не было видно, а вот воздух
упоительно освежал мою разгоряченную вином и желанием голову. Наконец мы въехали в
охраняемый дачный поселок. Ворота в дом он открыл при помощи пульта и въехал на уча-
сток. В доме было темно. Он не стал загонять машину в гараж, помог мне выйти и тут же
схватил в объятия:
– Все, теперь не вырвешься, полонянка! Я с ума по тебе схожу, ты же видишь, чувству-
ешь, да?
Я все видела, чувствовала, и мне совершенно не хотелось вырываться. Помимо всего
прочего, меня пьянило ощущение свободы, как будто я и впрямь вырвалась в какие-то
степи… Словом, ощутила в себе что-то лихое, половецкое… И мне от этого было хорошо!
Странно, непривычно, но хорошо. И вдруг раздался лай.
– Дик! Сидеть! – закричал Алекс.
Оказалось, что это огромный сенбернар. Он радостно приветствовал хозяина и гостью.
– Ах ты глупая скотина, – рассердился Алекс, – какой момент выбрал! Никогда тебе
не прощу, дурак лохматый! – Но в голосе его звучала неприкрытая нежность к громадному
псу. – Не боишься? – спросил он. Вопрос был глупый. Видно же, что не боюсь.
Мне всегда ужасно нравились сенбернары с их большими добрыми мордами и тяже-
лыми лапами. Но степи скукожились до размеров дачного участка.
– Пойдем в дом, Сашенька, я только покормлю этого дурня.
– А кто же с ним остается, когда вы уезжаете?
– Тут неподалеку живет женщина, которая убирает в доме, она очень любит Дика.
135
Он обнял меня за плечи, и мы вместе поднялись на невысокое крыльцо. Он зажег свет

над дверью, отпер ее и пропустил меня вперед. Свет в прихожей тоже зажегся. Впрочем,
это была не прихожая, а просторный холл, красиво обставленный, но какой-то нежилой. Ни
цветов, ни безделушек, ни беспорядка.
– Вот тут направо дверь в гостиную. Внизу только гостиная, кухня и комната для
гостей. А наверху мой кабинет и спальня. И вот там еще терраса, а наверху балкон.
– Можно посмотреть кухню? – полюбопытствовала я. Почему-то я была уверена, что
она окажется в стиле «техно». И не ошиблась!
– Очень мужская кухня.
– Так я живу здесь один. Но одно твое слово, и я все переделаю. Вернее, дам тебе в
руки кривую саблю, и круши все что ни попадя, полонянка. Мою жизнь ты уже сокрушила…
Он насыпал в миску какого-то корма, в другую налил воды.
– Погоди минутку, я отнесу Дику поесть и буду в твоем распоряжении. – Он вернулся
мгновенно. – Выпить хочешь? Вина? Мартини? Виски?
– Немножко мартини, пожалуй.
– Пойдем в гостиную, напитки у меня там.
Он обнял меня, и нас обоих тряхнуло током.
– Саша! – простонал он и стал целовать меня в глаза, в губы, в нос, в шею.
– Ах ты гад! – раздался крик. – Ах ты сволочь поганая!
Мы отпрянули друг от друга. В дверях кухни стояла женщина. Она была молода и,
вероятно, красива, но лицо было искажено такой злобой, что я даже испугалась.
– Инга! Ты как сюда попала? – побледнел Алекс.
– А как я сюда попадала раньше, когда ты хотел целовать меня, как сейчас эту…
Я смотрю, тебе все равно, кого тянуть в койку, скотина. Думаешь, я стерплю, что меня в
отставку отправили? Хрен тебе, старый паскудник! А вы, женщина, зря губешки-то раска-
тали, он вас потрахает, а потом задвинет… Так что радуйтесь, если еще не шибко увязли!
– Инга, сию минуту заткнись! – прошипел разъяренный Алекс.
– Как же, дожидайся! Ты что мне говорил, сукин сын? Что мне обещал? Я так и знала,
что ты опять с кем-то снюхался.
А у меня внутри вновь зазвучала мелодия: «Тореадор, смелее в бой!» Но тореадор здо-
рово растерялся.
Наверное, не будь меня, он сумел бы утихомирить скандалистку, но, видимо, боялся
показаться чересчур грубым. А потом мелодия Бизе смолкла – и я вспомнила слова Тараса:
«Не полагайся на Шурку, Саша!» На него и впрямь нельзя полагаться.
– Инга, зачем эти сцены? Ты же знаешь, что между нами все кончено! Я тебе об этом
сказал, и ты, мне казалось, поняла, – с трудом, как будто у: него болело горло, проговорил
Алекс.
А я опять наблюдала эту сцену как бы со стороны и опять ощущала ее давящую баналь-
ность. Мне хотелось только одного – убраться отсюда.
– Ничего я не поняла! И не желаю понимать, я ж тебя, старого прохвоста, любила! И
сейчас еще люблю, а ты… гадина, гадина! – она в бессильной ярости топала ногами, мне
было ее даже жалко.
– Инга, прекрати истерику!
– Ну что, что тебе надо, что в ней такого есть, чего нет во мне, можешь объяснить? Я
вот не понимаю!
– Прежде всего замолчи!
– Не желаю я молчать, козел ты старый! Да я без тебя жить не могу, и если ты меня
пошлешь, я покончу с собой, да еще записочку оставлю: «В моей смерти прошу винить
136
Александра Шалимова!» Вот ты попляшешь! Я в своем предсмертном письме такое о тебе

навыдумываю, что ты лет пять с прокуратурой разбираться будешь!.
– Инга, прекрати, – как-то вяло уже отбивался Алекс. – Посмотри на себя, до чего ты
дошла…
Я тихонько выскользнула из гостиной, у меня не было ни сил, ни желания наблюдать
эту отвратительную сцену. Не знаю, как должен был вести себя Алекс в такой ситуации, но
точно не так, как он себя вел. Я побежала к воротам и выбралась на улицу. Хорошо еще,
я запомнила, с какой стороны мы подъехали. Попрошу охранников вызвать мне такси, что
ли…
Мне фантастически повезло. Когда я подбежала к воротам, там как раз остановилось
такси. Какой-то мужчина вылез и пошел пешком. А я плюхнулась на сиденье рядом с шофе-
ром. Он очень обрадовался неожиданной пассажирке. В такси играло радио. И что бы вы
думали? Конечно, куплеты тореадора. Бывают такие дни. Хоть и не часто, но бывают. Больше
никаких мелодий во мне не звучало. Только одна мысль: «Скорее на Майорку!» Как три
сестры Чехова все канючили: «В Москву, в Москву!» – так и я мысленно твердила: «На Май-
орку, на Майорку!»
И вот наконец сбылась мечта идиотки. Я на Майорке! У Эммы оказался там прелест-
ный дом, с садом и большим балконом, выходящим на море. Мне отвели прекрасную ком-
нату, тоже с видом на море, на втором этаже.
– Ну как, нравится? – спросила Эмма.
– Не то слово. Мечта! А где твоя дочка?
– Я ей ничего не сообщала, сюрприз хочу сделать, она меня не ждет. Хорошо летом: в
сезон сюда из Москвы прямым рейсом летаю, а не в сезон приходится на перекладных. До
Барселоны, а оттуда либо паромом, либо опять же самолетом. Словом, геморрой. Ты давай
разбирай вещички, устраивайся, а я, пойду погляжу, не у соседей ли она. Там ее подружка
живет. Хотя нет, я сейчас Вере Ивановне звякну на мобильник.
– Вера Ивановна – это кто?
– Гувернантка. Хорошая тетка, интеллигентная пенсионерка. Счастлива до безумия,
что на старости лет на Майорку попала, все талдычит про Шопена, про Жоржа Санда какого-
то…
– Про какую-то. Жорж Санд – женщина. Знаменитая писательница.
– Ну да, она что-то говорила, у меня в одно ухо влетает, в другое вылетает.
– Чукча не читатель, чукча писатель, – засмеялась я, припомнив старый анекдот.
– Издеваешься? – насторожилась Эмма.
– Да ты что, просто смеюсь.
– Чего смеяться, я сама знаю, что мне культурки здорово не хватает, жизнь такая была…
Я вот тебе порасскажу, ахнешь. Ой, вон Дуняшка моя бежит!
– Мама! Мама приехала! – раздался вопль, и в сад ворвалась девчонка в шортах и
маечке, больше похожей на лифчик. На голове у нее была смешная красная панамка.
– Мама, ты почему не позвонила? – Девочка повисла на шее у Эммы. – Ой, а вы кто? –
спросила она, заметив меня.
– Я подруга твоей мамы, меня зовут Саша. Давай знакомиться. У тебя классная
панамка, здесь такие продают?
– А у вас дети есть?
– Нет, я себе.
– Взрослые таких не носят, – пожала плечами девочка.
– Серьезно? Какая жалость! А ты плавать умеешь?
– Умею, конечно! А вы, что ли, не умеете?
137
– Почему? Умею, просто давно не была у моря, боюсь, не разучилась ли.

Девочка смотрела на меня испытующе.
– А вы с мамой давно дружите? Что-то я никогда про вас не слышала.
– Нет, недавно подружились. Надеюсь, мы и с тобой подружимся.
– А зачем нам с вами дружиться?
– Понимаешь, я тут останусь пожить.
– Зачем?
– Надо. Буду тут работать.
– Кем?
Эмма вдруг покраснела. Чувствовалось, что она немного робеет при дочери.
– Саша будет мне помогать с романами…
– Ой, кошмарики! – воскликнула девочка. – Мама, тебе не надоело?
– Дуняша, что ты за человек, другая бы гордилась матерью, а ты…
– Да чем гордиться, мама? Не вижу повода. А вы тут долго жить будете?
– Посмотрим.
– Вы на роликах катаетесь?
– Нет, никогда даже не пробовала. А ты меня научишь?
– Саш, ты что? – испугалась Эмма. – Зачем тебе это надо, смотри, шею сломаешь.
Лучше пусть Дуняшка тебя испанскому научит, больше пользы.
– Одно другому не мешает. Будем ездить на роликах и говорить по-испански, чем
плохо?
Дуня посмотрела на меня с интересом.
– Вы не придуриваетесь? – осведомилась она.
– Даже не собираюсь! А тут ролики можно купить?
– Можно. В Пальме. Мама, поедем в Пальму?
– Обязательно поедем, только не сейчас. Дай старым женщинам отдохнуть с дороги,
на море сходить и все такое.
– Мам, а ты надолго?
– На пять дней, больше не получится.
– И то хлеб, – как-то не по-детски вздохнула Дуня. – Ладно, вы тут разбирайтесь, а
потом посмотрим. Мам, ужинать будем в ресторане.
– Договорились.
Дуня убежала.
– Ты ей понравилась, – сказала Эмма с явным облегчением. – Это хорошо, я хоть спо-
койна буду… Ты теплый человечек, Саша, а Дуньке тепла не хватает, хоть Вера Ивановна
хорошая женщина, но уж точно на роликах с ней кататься не будет. Ладно, кончаем треп,
идем на море!
До моря было пять минут ходьбы. На пляже торчали забавные грибки, похожие на
вьетнамские соломенные шляпы, только какие-то лохматые. Народу было много, по волнам
летали пестрые прозрачные стрекозы – серфы. А вдоль моря над полосой пляжей тянулась
белая, усаженная пальмами набережная. У меня захватило дух.
– Какая прелесть! Боже мой, неужели это наяву? Эмма, ущипни меня! И я буду жить
в этом раю?
– Погоди, взвоешь еще, надоест тебе этот рай хуже горькой редьки!
– Не надоест, не может такого быть!
Мы купались, плавали, потом пошли в кафе, пили ледяной сок и крепкий, обжигающий
кофе.
– Саш, я вот хочу спросить… У тебя подруги есть?
138
– В общем-то нет, есть одна подруга еще моей мамы – я с ней тоже дружу, а больше
никого. До замужества были, и много, а потом… Кто-то мне жутко позавидовал, когда я за
Глеба вышла, кто-то уехал, кто-то с годами отсеялся… Теперь я понимаю, что это не пра-
вильно – всю себя посвящать мужу, какой бы он ни был.
– Вот и у меня с подругами напряженка. А сейчас вообще… Понимаешь, я все время с
такими людьми общаюсь, что там нормальным бабам не выжить. Либо акулы, либо рыбки-
прилипалы.
– Ты тоже акула?
– Еще какая, – тяжело вздохнула Эмма. – Но меня вывели…
– Как – вывели? – не поняла я.
– Вывели новую породу… Я раньше не была такой, я раньше не акула была, а Акулина
простодырая. У меня теперь знаешь какая хватка? Помесь акулы с бульдожиной. Самой ино-
гда противно, но что ж поделать… Слушай, а почему ты просила ничего не говорить Тарасу?
– Просто не хочу, чтобы один человек об этом знал. Только и всего.
– Муж?
– Ну и муж тоже, хотя муж вряд ли стал бы меня тут искать.
– Я вообще про этот дом никому особо не треплюсь. И Тарас тоже не знает. Я всем
говорю, что Дуняшка в Швейцарии. Слушай, а что за мужик-то, от которого ты прячешься?
Я рассказала ей о Шалимове.
– Не знаю такого. Но мужикам вообще верить нельзя, это я давно поняла. Эх, знала б
ты, как я их всех ненавижу! Ничего, подруга, будет и на нашей улице праздник!
– С мужиками? – засмеялась я.
– Куда от них, блин, денешься! Кстати о праздниках. Сегодня гуляем. А завтра начнем
разбираться с романом. У тебя там вопросы накопились, надо все посмотреть, чтобы потом
ты спокойно работала. Сколько страниц в день ты реально можешь сделать?
– Ну в Москве больше четырех-пяти у меня не получалось. Здесь, может быть, и
больше будет выходить.
– Ну в сезон это вряд ли: море, курортные радости, пока освоишься, то да се, а вот как
дожди пойдут, народ разъедется, тогда уж и приналяжешь. Но за три месяца одолеешь? А
то у меня уж и следующий на подходе.
– Нет вопросов. Я задаром твой хлеб есть не буду.
– Ну вот, ты обиделась, так я и знала.
– Я нисколько не обиделась. Просто ты спросила, я ответила. А скажи, когда здесь
сезон кончается?
– Ну в принципе в октябре. Хотя иногда бывает и октябрь неплохой. Так что пользуйся
солнышком напоследок, набирайся здоровья, а то ты бледная. Эх, видела бы ты, какую я
Дуньку сюда привезла: тощая, глаза ввалившиеся, жуть. А сейчас ты видела эту ряху? Розан,
как моя бабка говорила, чистый розан. Слава богу, могу ее тут держать. Зачем ей в Москве
жить и знать про мою жизнь всякое лишнее… Я, Сашка, понимаешь, слаба на передок. Хоть
мужиков ненавижу, а без этого дела обходиться не могу. Но мужики у меня долго не задер-
живаются, зачем девчонке эту чехарду наблюдать, понимаешь?
– Ну если ты только из-за этого ее сюда сослала…
– Сослала? Да что ты понимаешь. Кроме траха у меня в жизни еще уйма всяких замо-
рочек, которые девчонке совсем ни к чему. Я хочу, чтобы она у меня чистенькая выросла,
она умная, у нее не голова, а прямо Академия наук.
– А где ее отец?
– Отец? Кабы знать. Хотя и знать не хочу. Та еще скотина… Да вообще, в Москве у
меня на дочку времени совсем нет, а сюда я приезжаю хоть ненадолго, но свободная. И тут
уж все внимание ей, – словно оправдываясь перед самой собой, говорила Эмма.
139
– Тогда чего мы тут сидим, пошли к ней.

Мы вышли из кафе, и я вдруг увидела, как вдоль набережной катит пролетка, запряжен-
ная гнедой лошадкой. Белая с красными колесами пролетка, а в ней две хохочущие, дочерна
загорелые женщины. Я завороженно смотрела на них.
– Ты чего застыла, Александра? Извозчиков не видела?
– И на этом можно прокатиться?
– Без проблем! Хочешь, поедем?
– Нет-нет, как-нибудь потом…
Мне хотелось одной сесть в такую пролетку и прокатиться по набережной вдоль моря.
На Майорке!
Это будет красиво, романтично, немного печально…
И для такого случая надо надеть не шорты и шлепанцы, а легкое платье и, может быть,
большую шляпу… Нет, для большой шляпы у меня росту не хватает, я буду похожа на гриб.
На шею надо накинуть длинный легкий шарф, который будет развеваться на ветру. Бред! О
таких вещах мечтают разве что в тринадцать лет, да и то не сейчас – в наше время у девочек,
наверное, какие-то совсем другие мечты.
Прошло пять дней, и Эмма улетела. Эти пять дней были очень насыщенными. Она
катала нас по Майорке, показывала мне местные красоты. У нее в гараже стояла крохотная
машинка – как оказалось, такой мини-"мерседес". Я обратила внимание, что на Майорке
почти все машины маленькие. Волшебный остров меня ничуть не разочаровал, но в особен-
ный восторг привел меня городок Порто-Кристо.
Узкие улочки, белые домики с синими или зелеными дверями и ставнями, яхт-клуб
посреди городка…
Какой-то покой и уют в сочетании с романтической прелестью. Я просто влюбилась
в это место.
– Слушай, у тебя права есть? – спросила Эмма.
– Есть, но я практически не умею водить.
– А права что, купила?
– Да нет, просто мы с Глебом учились вместе ездить, но он меня за руль не пускал.
– А ты тут можешь научиться. Бери машину, не жалко.
– Нет, спасибо. Я уж лучше на роликах!
Кстати, ролики я действительно купила. Но первые уроки Дуня обещала мне дать после
отъезда матери.
В доме кроме нас с Дуней и Веры Ивановны жил еще громадный рыжий кот Фабио
и два попугая-неразлучника. И через день приходила женщина убирать дом и готовить на
два дня.
С отъездом Эммы праздник кончился, начались будни. Но будни, так сказать, с видом
на Средиземное море.
Утром я вставала рано, бежала к морю – искупаться, потом мы завтракали втроем, и я
садилась за машинку и работала до часу. Сейчас, в сентябре, было уже не слишком жарко,
и в час дня я опять шла на пляж, иногда с Дуней. И уже не спешила. После купания сидела
полчаса в кафе на набережной со стаканчиком сока, ни о чем не думая, просто блаженствуя.
Я поняла, что устала, бесконечно устала от своей прежней жизни. Не столько телом, сколько
душой. А здесь душа отдыхала. Здесь все было мое.
Это море, этот воздух, этот гомон, пальмы, солнце…
Я ни о ком и ни о чем не жалела. Мне просто было хорошо. Потом я возвращалась
домой, после обеда снова садилась за работу. А к вечеру, когда спадала жара, Дуня учила
меня кататься на роликах. Я научилась на удивление быстро. И спустя дней десять мы с ней
140
отправились на роликах из нашего городка в соседний по набережной. Ощущение захваты-

вающее! А попутно Дуня еще учила меня испанскому.
Ей, похоже, страшно нравилась роль учителя, тем более что я оказалась довольно тол-
ковой ученицей.
А вечерами мы с Верой Ивановной и Дуней частенько играли в «эрудита».
– Саша, я удивляюсь, – сказала мне как-то Вера Ивановна, когда Дуни не было дома, –
при вас Дуня совершенно другая, куда менее капризная. Видимо, с вами ей проще, вы ближе
ей по возрасту.
– У нее же здесь есть подруги.
– Не больно-то она с этими подругами дружит. Ей с ними не очень интересно, а с вами,
похоже, совсем другое дело. Мне с ней стало гораздо проще, да и спокойнее, если честно.
Все-таки еще один взрослый человек в доме. Я уже не говорю, что с вами веселее стало.
Сказать по правде, когда Эмма вас привезла, я немножко испугалась, как еще отношения
сложатся, знаете, всякое бывает…
– Я тоже немножко трусила, – призналась я. – Но мне в жизни везет на хороших людей.
Сезон кончился, стало холоднее, работать на балконе было уже невозможно, часто шли
дожди, море иногда угрожающе шумело, но мне это не мешало.
Набережная опустела, многие магазинчики и кафе закрылись, народу стало совсем
мало. И только в столице острова, Пальма-де-Майорке, текла прежняя жизнь элегантного
европейского города. Мы с Дуней ездили иногда в Пальму на автобусе и обязательно загля-
дывали на рыбный рынок, неизменно приводивший меня в восторг. Что только не лежало
там на льду! Стоили эти дары моря очень недешево, надо сказать. Но Хуанита, наша кухарка,
презрительно фыркала, когда Дуня сообщала ей о ценах в Пальме. Она покупала дары моря у
рыбаков, и это стоило значительно дешевле. Хуанита, немолодая, полная женщина, до колик
смеялась над моими попытками говорить с ней по-испански, но тем не менее вскоре мы
уже могли с грехом пополам объясняться. И за это она частенько готовила для меня мои
любимые тигровые креветки или что-то еще из даров Средиземного моря. В общем, в нашем
бабьем царстве был мир и покой. Вероятно, кому-то такая жизнь показалась бы скучной, но
не мне. Работа теперь уже не отнимала у меня столько сил, как в начале, я приноровилась
к Эмминым жутким текстам и с легкостью кроила из них нечто удобоваримое. Странное
дело, но Тарас оказался прав. Сюжет у нее и впрямь был прекрасно выстроен. А писать она
не умела вовсе. И как такое может быть? Хотя известно, что в Голливуде, например, сюжет
разрабатывает один человек, диалоги пишет другой и так далее. Эммин сюжет был хоть
и строен, но достаточно прямолинеен, без всяких извивов и отклонений. Иногда я что-то
выдумывала сама, записывала это на отдельных листках и складывала в особую папку, чтобы
потом показать Эмме. Это были просто небольшие зарисовки, бытовые эпизоды, которые,
на мой взгляд, немного оживляли сюжет. И это мне доставляло безмерное удовольствие.
Как-то ко мне в комнату явилась Дуня:
– Привет, к тебе можно?
– Заходи.
– Саш, я хочу тебя спросить…
– Спрашивай.
– Тебя не тошнит от маминых кошмариков? Это ж тихий ужас.
– Ты так считаешь?
– Ага. Считаю. Я пробовала читать, ничего не понимаю, бредятина какая-то.
– Ну если б это была полная бредятина, как ты выражаешься, это не печатали бы.
141
– Ха! Мама же бабки издательству платит. Нормальные люди за книги деньги полу-
чают, а не платят. И еще, ты вот на нее горбатишься, а книжки потом будут под маминым
именем. Мне это не нравится, это нечестно.
– Понимаешь, это, в конце концов, мамино частное дело. Я взялась за эту работу,
потому что мне нужны деньги, потому что я толком ничего другого делать не умею, и еще
мама предложила мне тут пожить. Меня это устроило, вот и все. К тому же ты можешь мне
не верить, но я от этой работы ловлю определенный кайф.
– Ну да, милое дело – лепить из говна конфетку.
– Дуня!
– Да ладно, я ж не дура, понимаю.
– И потом, честно скажу, мне нравится твоя мама.
– Она хорошая, только шалопутная.
– Что-что? – ахнула я. – Это кто же тебя научил?
– Это у нас раньше соседка была. Она все меня по головке гладила и говорила: «Ох
и шалопутная у тебя мать, ох и шалопутная…» Но я не про то… Ты уж прости, один раз,
когда тебя дома не было, я заглянула тут в твои писания… Ты пишешь классно! С маминой
жвачкой не сравнить. Я понимаю, ты так деньги зарабатываешь, но почему ты сама-то не
пишешь, свое? Ты же можешь!
– Ox, Дуня, у меня так жизнь по-дурацки сложилась, ничего я толком не умею. Даже
сама не думала, что могу писать. Честное слово. И потом, еще не факт, что я смогла бы
придумать сюжет, а мама твоя сюжеты классно придумывает, чтоб ты знала.
– А что толку, если к этому сюжету не пробиться?
– Вот я ей и помогаю, и она мне за это по-царски платит. Живу у моря в прекрасном
доме, с прекрасной компанией, на всем готовом, никто ко мне не пристает, и еще деньги
откладываю. Да о таком можно только мечтать.
– А у тебя муж есть?
– Был.
– И сплыл?
– В общем, да, то есть сплыла я, но вопрос был только в том, кто сплывет первым. Я
успела.
– А он у тебя кто?
– Артист.
– Знаменитый?
– Сейчас да.
– А фамилия его как?
– Ордынцев. Глеб Ордынцев.
– Я такого не знаю, тут же русского кино нет. Мама, конечно, кассеты привозит, но…
Ничего, я в Интернете пошурую!
– Зачем тебе?
– Интересно. А ты, значит, тут от него прячешься?
– Я не прячусь, просто мне жить негде. Вот заработаю деньги, куплю квартиру.
– Или замуж выйдешь.
– Нет, замуж я не хочу, хватит с меня.
– Ты феминистка?
– Нет, просто надоело.
– Правильно, замуж выходить скучно. Вся эта мутотень с белыми платьями, кольцами,
свадьбами… Ни за что не выйду замуж, противно.
– Погоди, вот влюбишься…
– Я уже влюблялась, подумаешь.
142
– Ты еще маленькая.
– Почему? Раз у меня менструации, значит, у меня уже детородный возраст, выходит,
я взрослая.
Я озадаченно смотрела на ее детское пухлое личико. Ну и логика у девочки!
– Да-да, я все прекрасно понимаю.
– Так уж и все?
– Да уж побольше некоторых!
– Ты имеешь в виду меня?
– Нет, что ты. Ты как раз человек понимающий. Ладно, замнем для ясности.
Прошло еще несколько дней, и она опять явилась ко мне. В руках у нее было несколько
листов бумаги.
– Саш, я тебя оторву, а?
– Валяй! – потянулась я. Работа уже близилась к концу, и я делала в день до десяти
страниц. – Надо немножко передохнуть.
– Понимаешь, я покопалась в Интернете – ну насчет твоего мужа…
– И что?
– Он жутко красивый.
– Это факт.
– Я тут для тебя скачала разные статейки про него, интервью – тебе, может, интересно?
– Надо взглянуть. Только не сейчас.
– Боишься?
– Да нет, просто неохота с рабочего настроения сбиваться. Знаешь что. Ты пока сложи
все в папочку, но держи у себя. А я через недельку закончу и уж тогда на свободе погляжу.
Договорились?
– Как хочешь, – пожала плечами девочка.
Мне, конечно, безумно хотелось взглянуть на эти статьи, но я и вправду решила сначала
закончить работу.
– Слушай, Саш, а вот ты все закончишь, и что дальше?
– Дальше? Ну мама приедет, привезет новый роман, она давно грозится. Мы с ней
вместе посмотрим этот, вдруг ей что-то не понравится…
– Ой, не смеши меня! Как ей может не понравиться? После ее кошмариков?
Ровно через неделю я закончила работу. Из тысячи ста семи страниц у меня получилось
триста пятьдесят четыре. Я перечитала его целиком, и, ей-богу, он мне понравился.
– Дуня, пожалуйста, прочти! – взмолилась я. – Ты будешь самым первым читателем!
И мне очень важно твое мнение.
– Саш, я, конечно, прочту, просто ради тебя, но я все равно знаю, что все клево полу-
чилось.
– Ты в меня веришь? – засмеялась я.
– Спрашиваешь!
Такое отношение девочки было приятно. И я с некоторым волнением вручила ей роман.
И уже на следующий день она мне заявила:
– Это кайф!
Но, отдавая Дуне роман, я взяла у нее папку с сообщениями о Глебе. Открыла ее с
каким-то немного сторонним любопытством. Боже, чего там только не было! Интервью,
фотографии, статьи, заметки, рецензии на спектакли… Он в октябре сыграл премьеру в
антрепризе, а из театра все-таки ушел. Жаль, он был таким дивным Чацким. А еще он сни-
мался в нескольких фильмах сразу. В одной заметке даже говорилось, что ему предложили
роль в Голливуде, у самого Спилберга, и он сейчас «рассматривает предложение». В каком-
143
то интервью его спросили, намерен ли он совсем порвать с театром, на что Глеб ответил, что
ни в коем случае. Слава богу! Хотя какое мне до этого дело, одернула я себя. А вот это еще
интереснее. Фотография, сделанная на какой-то презентации. Глеб в шикарном, незнакомом
мне костюме с галстуком, в котором явственно видна булавка Мамонта Дальского, подарен-
ная Инной Кирилловной, а рядом с ним молоденькая девушка, не очень высокая – верх ее
прически едва достает ему до плеча, очень хорошенькая – с живыми темными глазами. И
подпись – Глеб Ордынцев с подругой, Яной Беловой, каскадершей. Так вот она какая, эта
Яна. Пикантная, в высшей степени пикантная. Каскадерша, значит, лихая, наверное… А в
другой газете было интервью с ними обоими. Рубрика называлась:
«За чашкой чая». И на фотографии было видно, что чай они пьют на нашей кухне, из
купленных в «Икеа» кружек…
А чего я, собственно, удивляюсь? Я уехала, а он остался. Природа, как известно, не
терпит пустоты, особенно мужская, свято место пусто не бывает, и все такое прочее, более
чем банальное… Здесь, на Майорке, это ощущение банальности ни разу во мне не возни-
кало, и никакие мелодии, кстати, тоже не звучали. Ладно, чего я могла еще ожидать? Именно
этого. Значит, удивляться и расстраиваться попросту глупо. У меня новая жизнь, и плевать
я хотела на Глеба. Мне нельзя расслабляться, мне нужно работать, тогда я спокойна. Скорее
бы приехала Эмма с новым романом.
Я пошла к Дуне.
– Дуняшка, свяжись с мамой по электронной почте, сообщи, что я все сделала и готова
приступить к новой работе.
Дуня испытующе на меня поглядела и проговорила:
– Тебе кисло?
– Что?
– Тебе от той папки кисло? Хочешь работой все заглушить, да?
– А если и так?
– Слушай, я тут думала о тебе.
– Очень тронута.
– Подожди, я не самая глупая на этом острове, можешь мне поверить.
– Я это давно знаю. И что ты надумала, умная голова?
– Ты должна писать сама.
– Это ты мне уже говорила.
– Подожди, – отмахнулась Дуня, она явно была захвачена своей идеей. – Ты должна
написать пьесу!
– Почему пьесу?
– Мне кажется, у тебя получится пьеса. У тебя люди так здорово разговаривают… Диа-
лог классный! Я очень люблю пьесы читать. Я всего Лопе де Вега прочитала и Кальдерона,
и Тирсо де Молину.
– Ну ты даешь! По-испански?
– Конечно, откуда тут русские книги? Вот стихи, например, я читать не люблю. А
пьесы, даже в стихах, обожаю. И ты просто обязана написать пьесу!
– Но о чем? Я как-то не думала.
– Ты попробуй! Ты напишешь пьесу не просто так…
– А как? – испугалась я.
– Там должна быть отпадная роль для твоего Глеба!
– Роль для Глеба? – ахнула я.
– Именно! Ты только представь себе: ты напишешь пьесу – под псевдонимом, эту пьесу
поставят, он будет в ней играть, это окажется гвоздем сезона, а ты придешь на премьеру, и
зрители будут топать ногами, визжать и кричать: «Автора! Автора!» И тогда ты выйдешь на
144
сцену, и твой Глеб увидит, что это ты… – захлебывалась Дуня. – Во кайф будет! Ломовуха!
Правда, клевая идея?
– Зашибись! – засмеялась я. – Только тут очень много всяких сложностей.
– Да какие тут сложности? Ерунда!
– Ну первая сложность – написать хорошую пьесу.
– Не хорошую, а гениальную!
– Это просто исключается, дай бог хорошую-то накалякать…
– Вот не надо так.
– Как?
– Накалякать! Калякает мама, а ты как раз пишешь. И я просто уверена, что ты напи-
шешь классную пьесу – ладно, пока, может, не гениальную, а классную! Это даже лучше.
– Почему?
– Ну гениальную в антрепризе вряд ли ставить будут, и в обычном театре тоже. Гени-
альную современники не поймут, а вот классную – легко!
– Дуня, ты знаешь, кто ты?
– Знаю. Я классная девчонка.
– Точно! Именно это я и хотела сказать.
– Ты тоже классная. Я сперва подумала, что ты немножко мымра…
– Почему? – расхохоталась я.
– У тебя, когда ты только приехала, глаза какие-то мымристые были. Ты не обижайся,
правда-правда. Но это быстро прошло.
– А вот ты мне сразу понравилась.
– Это нормально.
– Почему?
– Потому что мне еще мало лет, и у меня… как бы это сказать… слоев меньше.
– Слоев? – не поняла я.
– Ну да. Знаешь, когда дерево спилят, на пне кольца есть? Вот так и у людей, с каждым
годом новый слой нарастает, и чем дальше, тем труднее пробиться к серединке, к тому, какой
человек на самом деле.
– Значит, по-твоему, самые загадочные существа – старики?
– Нет, наверное… – задумчиво проговорила девочка. – Старики как раз не загадочные,
они уже как дети, многие во всяком случае. Я про это еще не думала, но, наверное, эти слои
нарастают, пока у человека сил много, а потом они, наоборот, начинают опадать, как листья.
Говорят же: старик впал в детство. Слои опали…
– В этой теории что-то есть. Не знаю, может, она и не оригинальная, может, кто-то до
тебя до этого додумался. Я, честно говоря, философию всегда терпеть не могла, хотя я даже
не знаю, философия это или просто…
– Или просто белиберда? – засмеялась Дуня.
– Вот именно.
– Я и сама не знаю. Да ладно, проехали. Но что мне в тебе нравится, Саш, – ты не
притворяка.
– Это точно.
Должна признаться, что слова Дуни запали мне в душу. Конечно, не детская идея
насчет того, что Глеб будет играть в моей пьесе, но мысль написать пьесу теперь меня уже не
оставляла. Мне действительно лучше всего удавались диалоги, я это и сама чувствовала, как
и то, что на одном диалоге многое можно построить, не впадая в длинные описания событий
и чувств. Сейчас только конец ноября, Эмма обещала приехать ближе к Рождеству, а до тех
пор я свободна… Однако привычка с утра садиться за машинку уже вошла в плоть и кровь,
145
как говорится, да и три курса театроведческого дали необходимые представления о законах

драматургии. И я решилась. Попробую написать пьесу. Но о чем? Для начала лучше писать о
себе, ведь себя я неплохо знаю. Но что за сюжет это должен быть? Я в каких-то выдуманных
обстоятельствах? Или же я в своей собственной жизни? Но что в моей жизни было такого,
что может быть интересно другим? Моя любовь? Но если выставить напоказ собственные
чувства, получится пошлая, слезливая мелодрама. Нет, это будет комедия, комедия о любви
невзрачной дурочки к красивому и умному. Просто многие события моей жизни надо подать,
как говорится, с обратным знаком. Все тяжелое, грустное, больное утрировать до полного
идиотизма, который будет вызывать смех… Нет, это не мое, у меня не получится. Лучше
всего мне дается легкий, ироничный тон с некоторыми заходами в любовную патетику. А
впрочем, что заранее теоретизировать, вдруг на бумаге получится что-то совсем иное, я уже
знаю, что так бывает.
Я шла по набережной, море бушевало. Зимние штормы мне до Майорки видеть не

приходилось, я всегда бывала на море летом. Волны грохотали, подбираясь к парапету набе-
режной, обдавая меня брызгами, и волнующий запах моря, почти не ощутимый летом, здо-
рово бодрил. Мне страшно нравилось гулять в такую погоду, тем более что тут я купила
себе чудесную кожаную куртку, оливковую с белым. Мне уже не составляло труда объяс-
няться по-испански в здешних магазинах. А после такой прогулки я любила зайти в кафе,
выпить капучино, посидеть в тепле, особенно мне нравилось кафе под названием «Пепе и
Хуанита», где горел камин. В доме Эммы тоже был камин, но Вера Ивановна панически
боялась живого огня, и потому мы зажигали его очень редко. В такие блаженные минуты я
часто добрым словом поминала Тараса, который свел меня с Эммой. Но сегодня я впервые
подумала: конечно, спасибо Тарасу, но ведь к Тарасу-то я попала благодаря Алексу. Да-да,
именно Алекс изменил мою жизнь. Все время на Майорке я запрещала себе о нем думать.
Более того, мой организм инстинктивно отторгал всякие воспоминания именно об Алексе.
О Глебе я вспоминала часто, и это было достаточно больно. А об Алексе – нет. Я как будто о
нем забыла. А может, и вправду забыла? Мы так мало были знакомы… И так противно все
кончилось. На другой день он примчался ко мне, клялся, что все это чепуха, что Инга просто
редкая истеричка и скандалистка, что меня он любит, хочет жениться и все в таком роде,
но в душе звучали уже не половецкие пляски, а веселенькая мелодия Кальмана «Красотки,
красотки, красотки кабаре». И меня тошнило от пошлости и банальности происходящего.
А сегодня я почему-то вспомнила о нем, и воспоминание было волнующим и приятным. Я
как будто вновь ощутила, как он обнимал и целовал меня за секунду до появления Инги. От
этого воспоминания по спине побежали мурашки. Нет, к черту, ко всем чертям, с Глебом у
меня долгие годы были хотя бы иллюзии, а с этим с самого начала никаких иллюзий.
А я без иллюзий, наверное, не могу. Да и не хочу.
Лучше все чувства и ощущения выразить в пьесе.
Даже Эмма говорит, что влюбляется в своих героев.
Мне это подходит, совершенно безопасное дело!
Фрейд писал о сублимации, вот и я буду сублимировать, перерабатывать живущую
во мне сексуальность в шедевры драматургии. Мне самой стало смешно от этих глупых
мыслей. Я расплатилась и пошла домой.
– Саша, ну где вас носит в такую погоду? – огорченно качала головой Вера Ивановна. –
Холод на улице, сырость. Ох, как я по нормальной зиме соскучилась! Со снегом, когда все
бело…
– Да бросьте, Вера Ивановна, в Москве, когда снег, такая грязища непролазная, под
ногами снежная каша, соль, а под этой «прелестью» еще лед, фу!
146
То ли дело здесь. Я когда куртку эту покупала, мне продавщица говорит, «вы ее всю
зиму проносите, если свитерок надеть». Я по привычке думаю: ничего себе, у нас в такой
куртяшке разве что в октябре ходить можно. А тут и вправду всю зиму в ней прохожу, ника-
кие шубы не нужны, теплые сапожищи… Мне такая зима больше нравится.
– Вы морская душа, Саша, – засмеялась Вера Ивановна.
Почему-то от этих слов мне опять вспомнился Алекс. Он ведь тоже морская душа.
Корабел окаянный, не корабел, а кобель, самый обычный кобель… И Глеб кобель… Они все
кобели… Ну их к черту, обойдусь!
Я поднялась к себе и села за машинку. Начну писать пьесу, там поглядим… Может,
ничего и не получится. Но чистый лист в машинке меня не только не пугал, а, наоборот,
неудержимо привлекал. Вероятно, так начинается графомания.
Минула неделя. Я ощущала лихорадочное возбуждение от своей работы. Когда пере-

читывала написанное, сама бурно переживала все происходящее в пьесе, смеялась, грустила,
негодовала… Вероятно, со стороны меня можно было принять за сумасшедшую, но, к сча-
стью, никто меня не видел за работой. А потом вдруг все застопорилось. Я никак не могла
решить, что делать дальше. Получалось как-то жидко… Не хватало чего-то или кого-то…
Наверное, нужна еще какая-то, как выражаются в оперетте, «каскадная пара». Или комиче-
ский персонаж, словом, что-то отвлекающее немного от главных героев.
Я попробовала изобразить свою свекровь, но получилось слишком ходульно и прими-
тивно, вероятно оттого, что я ее не любила. Своих главных героев, которых я назвала Мария
(в честь бабушки) и Тарас (естественно, в честь Тараса Асламазяна), я успела полюбить.
Дуня, узнав, что я взялась за пьесу, ходила буквально на цыпочках и не приставала.
Часов в пять я вдруг ощутила жуткую усталость, голова плохо соображала, и я решила
пройтись. Уже начинало темнеть. Я хотела позвать с собой Дуню, но она куда-то умчалась. Я
надела свитер и кожаную куртку. Ветер с моря пробирал до костей. Но я все-таки вышла на
набережную, думая только о своей пьесе, о том, что же мне делать с сюжетом. У меня как-то
не получалось продумать все до конца. Одно я точно знала – у пьесы будет хороший конец.
Терпеть не могу плохие концы, а особенно меня раздражает, когда обычную литературную
или киношную поделку плохим концом пытаются как бы приподнять. То есть: вот вы не
думайте, что у нас просто боевичок – ни боже мой, у нас высокая трагедия, поскольку героя
в конце укокошили или героиню заставили уйти в ночь… Я для себя решила: пишу комедию,
и все. Постараюсь, чтобы она была веселой и изящной, а на большее я не претендую. И
вообще, Я за чистоту жанра!
Я уже повернула обратно, протопав добрых два километра, и почувствовала, что
замерзла. Тогда я свернула с набережной в боковую улочку и увидела незнакомое кафе, в
витрине которого умывался симпатичный серый котяра, толстый и полосатый, которого так
и хотелось потискать. Наш Фабио тискать себя не позволяет. Не то чтобы я рассчитывала,
что серый симпатяга пойдет ко мне на руки, нет, но просто мне хотелось выпить чего-нибудь
горяченького в местечке с видом на кота, а может, и горячительного.
Я вошла. Кафе было небольшое, уютное, топилась голландская печка. Я села в уголке
и заказала горячий шоколад и пирог с сыром. От прогулки по холоду хотелось есть, тем
более что на обед сегодня была паэлья, которую я не очень-то люблю. За соседним столиком
сидела юная парочка, им было лет по восемнадцать, наверное. А в другом углу женщина лет
шестидесяти пила джин. Пирог оказался восхитительным, а шоколад, на мой вкус, пожалуй,
жидковатым, но зато очень горячим, и я скоро согрелась.
Посижу еще минут двадцать и пойду домой, решила я. В кафе тихонько играло радио.
Колокольчик на двери звякнул. Я подняла глаза. Вошел мужчина, очень пожилой, высокий,
довольно грузный, мне почему-то подумалось – не местный. Может быть, даже русский.
147
Одет он был хорошо, дорого. К нему сразу направилась хозяйка. Он что-то ей сказал, она
не поняла. Я прислушалась. Он говорил по-английски, но это не был его родной язык. Они
никак не могли понять друг друга. Но наконец она принесла ему чай и рюмку какого-то
напитка. Он взглянул на эту рюмку с таким презрением, что я поняла – это мой соотече-
ственник. Интересно, что могло в это время года привести сюда этого человека с усталым
и грустным лицом? Он выпил рюмку одним глотком и жестом подозвал хозяйку. Протянул
ей пустую рюмку и показал на стакан с чаем. Видимо, хотел стакан горячительного, а не
жалкую по русским меркам рюмку. Но хозяйка, похоже, не в состоянии была это уразуметь
и таращила на него глаза, поэтому он в сердцах произнес: «Вот дура чертова!» Я решила
вмешаться и помочь соотечественнику, тем более что для объяснений в кафе моих знаний
испанского вполне хватало. Я поднялась и подошла к его столику:
– Вы хотите заказать стакан, да?
– Господи, вы русская? Какое счастье, она не понимает, что я хочу. Пожалуйста, объ-
ясните ей, что мне нужен стакан коньяка…
Надо заметить, что он поднялся, когда я подошла к нему.
– Я попробую ей это внушить, – сказала я. – Может, вы еще что-то хотите? Могу поре-
комендовать сырный пирог. Удивительно вкусно.
– Спасибо вам огромное. Вы меня выручили. С удовольствием попробую пирог.
Я сделала заказ, безмерно гордясь своим лингвистическим даром, которого я прежде за
собой не знала, хотя в детстве, живя несколько лет подряд на даче в Эстонии, вполне сносно
объяснялась по-эстонски, – конечно, только в пределах магазинов, рынка и кафе, но все-таки.
Хозяйка немного удивилась, пожала плечами, но принесла мужчине заказ. Я села за
свой столик, а он благодарно прижал руку к сердцу. Залпом выпил коньяк и блаженно выдох-
нул. А потом взялся за пирог, попробовал его и показал мне большой палец. Я допила свой
шоколад и достала из кармана кошелек. В этот момент он вдруг подошел к моему столику.
– Простите ради бога, – начал он, – я никак не ожидал встретить тут соотечественницу.
Местечко уж больно глухое, вы позволите присесть?
– Пожалуйста.
– Торопитесь?
– Да нет, не очень.
– Извините, но… Знаете ли, мне тут совершенно не с кем даже словом перекинуться
по-русски, просто хоть вой. И вдруг вы… У меня такое ощущение, что я вас где-то видел, ой,
только не подумайте, что я решил так примитивно за вами приударить, вы годитесь мне во
внучки, я давно не претендую на внимание молодых дам и уж во всяком случае не стал бы
действовать так пошло. Но у меня ощущение, что ваше лицо мне знакомо. Вы из Москвы?
– Да.
– Вы замужем за испанцем?
– Нет-нет, я тут временно…
– Я, к счастью, тоже. Жуткая тоска…
Казалось, он не может остановиться, такое удовольствие ему доставляет говорить по-
русски.
– У меня здесь живет сестра, вернее, не живет, а умирает, – с грустью произнес он. –
Она потребовала, чтобы я приехал с ней проститься.
– Она лежит в больнице?
– Да, а дом ее тут неподалеку, там живут мои племянники, но они совсем не говорят по-
русски, я объясняюсь с ними по-английски и страшно от этого устаю. Вообще в доме такая
тягостная атмосфера… Послезавтра я в любом случае должен уехать. В общем, тоскливо,
никогда бы не подумал, что вообще окажусь на Майорке.
– Почему же, если ваша сестра тут живет?
148
– Потому что мы долгие годы были в ссоре. Не общались. И вдруг она мне позвонила,
стала умолять приехать, проститься… Я не мог ей отказать, но… Впрочем, зачем вам все
это? Это стариковские жалобы. А что же вы, молодая и красивая, делаете тут?
– Живу. Мне нравится.
– И давно?
– С начала сентября.
– В сентябре тут, наверное, рай. Простите меня за мое многословие, знаете, это как в
поезде – встречаются незнакомые люди и выбалтывают друг другу всю подноготную, зная,
что больше никогда не встретятся. Послушайте, я вспомнил! Я точно вспомнил, где я вас
видел!
– Да? И где же?
– В «Огоньке»! На обложке «Огонька»! Там ваш портрет! Совершенно точно!
– Значит, все-таки он появился! – воскликнула я.
– Да, я купил этот номер в Шереметьеве. А вы не знали?
– Нет. То есть мне обещали, что будет портрет в журнале, но я не верила…
– Знаете, у меня есть этот номер, я вам его отдам.
Ну подумать только, какая встреча. А я еще удивлялся, где это Асламазян нашел такое
лицо. Но как же вам никто не сообщил?
– Некому. Впрочем, скоро приедет моя подруга, она, вероятно, привезет журнал.
– Нет-нет, зачем же ждать, вам наверняка любопытно взглянуть! Давайте завтра встре-
тимся здесь же, и я вам его вручу.
– Правда? Спасибо большое. Но вас это не затруднит?
– Нет-нет, что вы, мне будет только приятно. В котором часу вам удобно?
– Может быть, часов в пять?
– Отлично, договорились. В пять часов я вас жду с «Огоньком» в руках. В моей юности
в шпионских фильмах так назначали встречи.
Он улыбался. Улыбка была милая.
На следующий день, собираясь на встречу в кафе, я сообразила, что мы даже не позна-

комились, я не знаю его имени-отчества. Ну ничего, узнаю сегодня.
Когда я вошла в кафе, он поднялся из-за столика, а в руках у него и вправду был свер-
нутый в трубку журнал и маленький букетик фиалок.
– Добрый день, мы вчера даже не успели познакомиться. Меня зовут Виктор Сигиз-
мундович, а вас?
– Александра Андреевна. Постойте, вы сказали – Виктор Сигизмундович?
– Да, а что вас так удивляет?
– Ваша фамилия Литман?
– Господи ты боже мой, откуда вы меня знаете? – искренне поразился он.
– Вы хозяин дизайнерской фирмы?
– Совершенно верно. Вы у меня работали? Но я не мог бы забыть такие глаза…
– Нет-нет, я никогда с вами не встречалась, но много о вас слышала.
– От кого, если не секрет?
– От Ульяны Михайловны Тороповой.
– С ума сойти! И что же милая Ульяна Михайловна обо мне говорила? Ругала послед-
ними словами?
– Отнюдь.
В его глазах появилось какое-то отрешенное выражение.
– Можно я возьму журнал?
Он словно бы очнулся.
149
– Ох, простите, бога ради, я вдруг задумался. Конечно, вот возьмите!

Я никогда в жизни не мечтала об известности, никогда не жаждала увидеть свою
физиономию на какой-нибудь обложке, боже упаси. Но сейчас я, как говорила соседка Лика,
проперлась! Теперь уж я точно знаю, что Глеб этот портрет увидит. Кто-нибудь непременно
сунет журнал ему под нос. А еще и Алекс увидит. Хотя он, наверное, вообще забыл обо мне…
– Можно мне в силу возраста называть вас просто Сашей? – словно бы издалека
донесся до меня голос Виктора Сигизмундовича.
– Что? Ах да, конечно.
– Саша, что вам заказать? Хотя будет лучше, если заказ вы сделаете сами, уж очень
тут хозяйка бестолковая.
– Я бы выпила джин с соком.
– А я, пожалуй, выпью текилы… И как насчет сырного пирога? Он мне вчера очень
понравился.
– Нет, спасибо, мне есть не хочется.
Когда нам принесли напитки, он вдруг, смущаясь, спросил:
– А вы близко знакомы с Ульяной Михайловной?
– Да, она была подругой моей мамы. Теперь и я с ней дружу.
– Знаете, она очаровательная женщина, я, как ее увидел, почувствовал какое-то волне-
ние, забытое уже. Как в старину говорили – взыграло ретивое. И возникло ощущение, будто
мы давным-давно знакомы, никак наговориться не могли. Мне даже показалось, что наконец
я встретил ту единственную женщину, с которой мне интересно. Мне всегда быстро надо-
едали женщины. А тут… Но я уже старый, у меня налаженная, спокойная жизнь. И я эле-
ментарно струсил. То есть я продолжаю с ней сотрудничать, она очень талантливый дизай-
нер… И вероятно, я наделал каких-то глупостей, потому что теперь она держится со мной
как-то отчужденно, холодно. Одним словом, я ее упустил. И мне от этого плохо, грустно.
Надо было бы, наверное, поговорить с ней откровенно, но я боюсь… Когда ее вижу, то чув-
ствую себя молодым, это заставляет меня болтать всякую чепуху… Вот и выходит, что я
все испортил… Ведь могли же быть у нас нормальные дружеские отношения. Знаете, вы не
смейтесь, любви и вправду все возрасты покорны…
Он залпом выпил уже третий стаканчик текилы.
– Вам, вероятно, смешно: сидит старый хрыч и несет что-то несусветное. Но вы
почему-то располагаете к откровенности, вам хочется все рассказать. Как и ей… Я ей столько
успел наболтать о себе, сам диву даюсь. А с другой стороны, наверное, я ей совсем и не
нужен…
– Виктор Сигизмундович, поверьте, вы ей нужны! Еще как нужны, она в вас влюбилась,
честное слово!
– Она вам это сама сказала? – задохнулся он.
– И не один раз! После встречи с вами она стала другой, как будто очнулась от много-
летней спячки. Но она всегда говорила: он не понимает, что мне ничего от него не нужно,
просто интересно с ним говорить, и легко… Она говорила то же самое, что и вы.
– Вы меня не обманываете? – закашлялся Виктор Сигизмундович.
– Зачем мне вас обманывать?
– Действительно. Значит, вы думаете, что я ей нужен не только как работодатель?
– Я в этом убеждена! Уверяю вас, Ульяна Михайловна – редкий человек, вот вы ска-
зали, что сразу выложили ей многое о себе. Это ведь значит, что вам не с кем особо откро-
венничать, да?
– Увы…
– А ей вы можете сказать все, она всегда поймет, выслушает… И она вполне способна
просто дружить с мужчиной.
150
Он вдруг покраснел и как-то смущенно рассмеялся:

– Вы, наверное, думаете, что я безнадежно стар… Нет, меня еще рано списывать со
счетов. И я, наверное, свалял дурака… Саша, скажите, если я вернусь в Москву и позвоню
ей… Просто так, без дела… Она не очень удивится?
– Она обрадуется! Виктор Сигизмундович, пожалуйста, позвоните ей и скажите, что
встретили меня, что у меня все хорошо, очень хорошо… Знаете что, вы можете передать ей
от меня какой-нибудь маленький подарок?
– Ну разумеется, – обрадовался он. – Только завтра я рано улетаю…
– Посидите здесь, я вернусь минут через пятнадцать, хорошо?
– Не волнуйтесь, я подожду.
Я выскочила на улицу, в ближайшем магазинчике сувениров купила маленького очаро-
вательного ослика, я вспомнила, что Уля неоднократно называла Сигизмундыча «ослиной».
Мне его красиво упаковали, так что Сигизмундыч не увидит, что именно я с ним посылаю.
Похоже, я еще устрою Улину жизнь! Если, конечно, он до Москвы не охолонет и не выкинет
ослика в какую-нибудь мусорную корзину. С него станется… Хотя он мне понравился, этот
«ослина».
Возвращаясь домой, я смеялась. Чего только в жизни не бывает! Зимним вечером на

Майорке встретить Улиного Сигизмундыча… Как говорится, нарочно не придумаешь. И
вдруг меня как что-то стукнуло – ведь именно этого и не хватало в моей пьесе! Вот такой
немного нелепой любовной истории. Если ее сыграют хорошие актеры… Я как будто уви-
дела в роли Ульяши Анну Леонову, дивную характерную актрису, а в роли Сигизмундыча –
Евгения Паладьева, он немного неуклюжий, но добрый и ужасно обаятельный. Я прибежала
домой и сразу села за машинку. Дело пошло. Как будто второе дыхание открылось.
За неделю до Рождества позвонила Эмма:
– Сашка, как ты смотришь на Рождество в Париже?
– В Париже? Ты не приедешь к нам?
– Я хочу наоборот, чтобы вы втроем приехали в Париж на рождественские каникулы.
Быстро решай, я закажу билеты. Ты даже вообразить себе не можешь, как сейчас сложно
с билетами.
– Эмма, я не поеду!
– Я тут кое-что для себя пишу…
– Мне Дунька говорила. И что, не можешь оторваться?
– Но ведь у тебя уже следующий роман готов, правда?
– Ну и что?
– Я, перед тем как за него браться, хочу закончить свое… И вообще, никуда сейчас не
тянет, понимаешь? К тому же Фабио жалко оставлять одного, и птичек…
– Ну за ними есть кому присмотреть. Сашка, угадай, что лежит передо мной?
– Наверное, «Огонек» с моим портретом?
– А ты почем знаешь?
– По телефону долго рассказывать.
– Значит, не хочешь в Париж?
– В Париж хочу, только не сейчас.
– Ну, как говорится, была бы честь предложена. А жалко, мне хотелось с тобой пови-
даться.
– Мне тоже, но…
– Ничего, я на обратном пути заеду, привезу Дуньку с Верой Ивановной, и мы с тобой
поболтаем.
151
– Это когда будет?

– Восьмого января. Я хочу и наше Рождество тоже в Париже справить. Все равно до
пятнадцатого вся жизнь в Москве замирает, сама знаешь. Ну все, пока, подруга, счастливо
тебе. Кстати, издатели мои чуть не уписались, когда твою текстуху увидели. Все пытались
узнать, кого это я нашла. Но хрен им в грызло…
Значит, в издательстве мою работу одобрили?
Меня это здорово вдохновило.
Дуня ужасно расстроилась, что я не еду с ними в Париж. А я с наслаждением пред-
ставляла себе тихие рождественские праздники и Новый год. Странно, я всю жизнь ждала
от Нового года каких-то чудес, а они все не случались. И когда мне стукнуло тридцать, я их
ждать перестала. Так что Новый год меня не волнует. Зажгу камин, включу хорошую музыку
и выпью бокал вина за собственное здоровье.
Дуня с Верой Ивановной улетели двадцать третьего декабря. Погода стояла чудесная,
было тепло и сухо, даже не верится, что завтра сочельник. Я действительно одна встретила
Рождество. Купила себе цветов и еловую ветку, зажгла свечку и подумала:
Рождество на Майорке – это уже само по себе чудо.
Сижу у огня и вспоминаю, вспоминаю… Я ведь хочу свою жизнь, свои впечатления и
чувства передать в пьесе. И я права, что пишу комедию – на трагедию моя жизнь не тянет.
Да что в ней было, кроме Глеба?
Ничего практически. Но я сама в этом виновата. Интересно, конечно, что он делает
сейчас? С кем он?
Все еще с Яной или уже с какой-то другой? Да бог с ним, не хочу я об этом думать,
лучше представлю себе его лицо, когда он увидит мой портрет. Сначала он удивится.
Конечно, здорово удивится! Его дивные голубые глаза широко откроются от удивления, а
потом сощурятся – ему в голову придет, что я нашла себе какого-то влиятельного покрови-
теля, любовника, который решил сделать мне такой подарок. Он, конечно, немножко взрев-
нует. А может быть, все не так? Может быть, он увидит меня и подумает: она такая красивая,
а я этого не замечал уже очень давно… И поймет, что любит по-настоящему только меня.
И что он сделает в таком случае? Кинется искать фотографа. И найдет, это не проблема. Но
Тарас и сам не знает, где я. Я вдруг запаниковала. Может, я не права? Может, пусть бы Глеб
меня нашел… Как было бы здорово, если бы он все-таки меня нашел…
И прилетел бы сюда, ко мне, вернее, за мной… Я закрыла глаза и отчетливо предста-
вила себе, как я возвращаюсь домой на роликах, а у калитки стоит мужчина, я сразу вижу,
что это Глеб… Он в белом свитере, его светло-каштановые волосы треплет ветер, он видит
меня и кричит: «Сашка! Ты на роликах! Я хочу бабу на роликах!»
Вдруг на колени ко мне вспрыгнул Фабио. И прервал сладкие грезы. Бедный кот, ему
тоскливо. Никогда раньше он не удостаивал меня такой чести, а сейчас терся мордочкой о
мое плечо и громко пел.
– Ах ты котяра бедненький, скучаешь?
Он, словно бы в ответ тихо произнес: мяу!
Рождественским утром я с каким-то сумасшедшим вдохновением села за машинку. Я
теперь точно знала, какой фразой закончу пьесу, более того, как я ее назову! «Хочу бабу на
роликах!» Допускаю, что это недостаточно изысканно, что многие критики, мои несостояв-
шиеся коллеги, презрительно сморщат носы, неважно. Я уверена, это название – то, что надо
для комедии. На эту фразочку, как на булавку, можно нанизать многие эпизоды: нет, не на
булавку, а на шампур! И шашлык получится отменный.
К вечеру тридцатого декабря я все закончила.
Меня распирала радость, которой мне совершенно не с кем было поделиться. Я отло-
жила рукопись и решила дня три к ней не прикасаться. Пусть полежит, – может, потом мое
152
детище покажется мне убогим, но все равно. Раз у меня нет детей, пусть будет хотя бы
детище, а любить ведь можно и убогих, любовь – такая странная штука…
После сочельника я вспоминала Глеба уже без горечи, без злости, я как будто в душе
с ним примирилась. Я понимала, что он не будет стоять в белом свитере у моей калитки, но
боль отступила. И мне захотелось все это хорошо отпраздновать. Устрою себе настоящий
новогодний пир.
Я отправилась за покупками, решив в Новый год побаловать не только себя, но и
Фабио, который с сочельника проникся ко мне бурной нежностью. Он даже спит теперь в
моей постели, что очень приятно и даже лестно. Я купила маленькую бутылку шампанского,
креветок, дивной ветчины, пирожных, фруктов и еще каких-то салатов, чтобы завтра тоже
не думать о еде. И решила по случаю хорошей погоды прокатиться на роликах, пока светит
солнце. Море было фантастически красивое, с белыми барашками.
Накатавшись, я повернула обратно. И вдруг увидела, что на углу нашей улочки стоит
мужчина. В белом свитере. Впрочем, издали я не могла рассмотреть, что на нем было – сви-
тер или куртка, но явно что-то белое. Я чуть не свалилась. Неужто Глеб? Неужто моя глупая
мечта сбылась до такой мелочи, как белый свитер? Я даже притормозила. Мне было жутко,
а вдруг это вовсе не Глеб? Ну мало ли кто может стоять на углу. У меня все плыло перед
глазами. Сердце колотилось как бешеное. Погоди, сказала я себе, не психуй. Когда это Глеб
тридцать первого декабря утром был настолько свободен, чтобы махнуть на Майорку? Даже
в самые плохие годы в этот день он всегда был занят. Какие-то концерты, встречи со зрите-
лями, детские праздники. Да, но теперь-то он звезда и ему нет нужды участвовать в детских
праздниках. Я прислонилась к парапету набережной. Значит, так, сказала я себе, сейчас ты
возьмешь себя в руки. Если это Глеб, то надо быть очень спокойной и равнодушной, ни в
коем случае не кидаться ему на шею. Я ведь не хочу вернуться к прежней жизни, не хочу
опять стать просто женой – до первой встречной бабы. Допустим, от перца у него уже изжога,
но на сладенькое может потянуть… Нет, не хочу. Эти мысли меня охладили. И я покатила
домой. Мужчина по-прежнему стоял на углу. Он, видимо, меня не замечал, а вернее, просто
вовсе не меня ждал. Так и оказалось. Мужчина был незнакомый, в белой ветровке поверх
черного свитера. Ну и дура, сказала я себе. Размечталась. Мне вспомнилось, как по такому
случаю выражается Уля: «Разбежалась, а нога в говне». Сейчас сниму ролики и сбегаю в
автомат, позвоню Уле. Из дома я звонить не хочу, не хватало еще Эмме оплачивать мои раз-
говоры. Но у Ули был включен автоответчик: «Привет! Я уехала. Оставьте свое сообщение
после сигнала. С Новым годом!»
Жаль, мне хотелось услышать ее живой голос. Наверное, умотала за город, к своей
подружке. Это хорошо, по крайней мере, не будет сидеть одна в праздник. Хотя что в этом
плохого, особенно в Москве, можно включить телевизор и в сотый раз посмотреть «Карна-
вальную ночь», «Иронию судьбы» или «Чародеев»… Стоп, стоп, только не грустить, это уже
столько раз было, а вот на роликах по набережной Майорки в Новый год – такое вряд ли еще
будет. Хотя кто знает… Я совсем не хочу отсюда уезжать, мне безумно интересно увидеть
здешнюю весну. Наверняка это великолепно.
Около одиннадцати я накрыла стол в гостиной у камина, поставила цветы, свечки. И
подумала, что надо одеться понаряднее, глупо встречать Новый год в джинсах и свитере,
даже одной. Я надела темно-синее платье, которое купила здесь же, еще в первые дни. Оно
было, конечно, летнее, но довольно нарядное. Я подкрасила глаза. А я хорошо выгляжу, у
меня здесь даже румянец появился, все-таки морской воздух, да и ролики – неплохой вид
спорта. Уже хотелось есть, но я решила, что начну ужин ровно в полночь. А сумею ли я
сама открыть шампанское? Раньше мне никогда не приходилось делать это. Я села в кресло,
включила телевизор. Интересно, у них король произносит какую-нибудь речь перед Новым
153
годом, как у нас президент? На часах было еще только одиннадцать. Фабио спал в соседнем
кресле.
Когда-нибудь потом буду в Москве рассказывать, как встречала Новый год в Испании
с рыжим красавцем Фабио. И совершенно не обязательно уточнять, что это кот. А потом
мы с Фабио ляжем в постель. И, рассказывая об этом, я тоже не скажу, кто он такой, этот
Фабио… Мне стало смешно. Побегав по программам, я нашла вечер балета. Вполне интер-
национальное зрелище. Танцевали седьмой вальс Шопена. Под него я задремала. И вдруг
очнулась от громких звуков. Исполняли «Танец с саблями». У меня слегка защемило сердце.
Внезапно Фабио поднял голову и прислушался. Почти сразу раздался резкий звонок в дверь.
Я испугалась. Кто же может прийти в такой час? Хотя, кажется, в Европе в Новый год никто
не сидит дома, все шляются по улицам. Но у меня здесь нет знакомых. Может, соседи? Зво-
нок повторился. Я побежала к двери. В стеклянной прорези увидела мужчину. И еще больше
испугалась.
– Кьен эс? – крикнула я.
– Саша, откройте, ради бога! Это Шалимов!
Так вот почему «Танец с саблями»! Я распахнула дверь. Передо мной стоял Алекс соб-
ственной персоной. И между прочим, под кожаной курткой на нем был белый свитер.
– Саша, Сашенька! Наконец-то я вас вижу!
– Как вы меня нашли?
– О, это целый детектив. Вы впустите меня? А то скоро Новый год… Не заставите же
вы меня встречать его на улице.
– Да-да, конечно, заходите, только я не знаю… я не понимаю…
– Вы мне не рады, Саша? Я мчался к вам через пол-Европы, а вы смотрите на меня,
простите, как баран на новые ворота. Дайте хоть руку поцеловать.
Я смотрела на него в изумлении. В голове был полный кавардак. Неужели он и есть
то вымечтанное новогоднее чудо? И чем больше я на него смотрела, тем больше в этом
убеждалась.
– Как вы похорошели, Сашенька. Я вам не помешал? Вы кого-то ждете?
– Нет, я никого не жду и меньше всего ждала вас…
– Мне уйти?
– Боже сохрани! Просто все так неожиданно… Но я рада, я очень рада…
И вдруг во мне опять зазвучала мелодия, но на этот раз не «Половецкие пляски» и
не «Танец с саблями», а одна из самых упоительных и романтических мелодий двадцатого
века – вальс Хачатуряна к «Маскараду». Интересно, отчего это при Алексе во мне все время
звучит музыка?
– Раздевайтесь. На чем вы приехали?
– На машине, взял в аэропорту напрокат, но, пока вас отыскал, думал сойду с ума.
Лучше было взять такси… Саша, милая, я… я уж думал, что окончательно вас потерял, и
вдруг портрет в «Огоньке»!
Я кинулся к Тарасу, чуть душу из него не вытряс, и он сжалился, свел меня с этой
Эммой – и вот я здесь…
– Вам Эмма дала адрес?
– Да, я растопил ее ледяное сердце своими жалкими мольбами… Саша, если я вам
неприятен, что ж, вы скажите прямо, я найду, где переночевать…
– Алекс, не дурите, я рада, я правда очень рада…
– Но вы надеялись увидеть на моем месте вашего мужа, так?
В который уж раз я поразилась его проницательности, но в душе не было ни малейшего
разочарования, только вальс Хачатуряна…
Мы так и стояли в холле. Он гладил меня по щеке.
154
– Какой чудный цвет лица, Саша… Можно я возьму из машины свою сумку?
– Ну конечно. И поторопитесь, скоро Новый год, по крайней мере, будет кому открыть
шампанское, а то я не была уверена, что справлюсь.
Он выбежал на улицу, а я кинулась ставить на стол второй прибор. Надо же, никогда
не думала, что мой любимый композитор Хачатурян. И еще немножко Бородин…
– Саша, я тут привез вам московские лакомства.
Он начал вытаскивать из сумки какие-то пакеты и банки.
– Алекс, вы с ума сошли, у меня все есть!
– Не правда, у вас нет икры, нет моченых яблок.
– Боже, и вы все это перли на Майорку?
– Да. Я помню, что вы говорили про моченые яблоки…
Я чуть не заплакала. Ну надо же, и вправду как в сказке – принц с мочеными ябло-
ками…
– О, ну и котище! И такая женщина встречает Новый год одна с рыжим котом… Я
обожаю вас, Саша! Можно, я не буду переодеваться?
– Конечно, вам очень идет этот свитер. Сколько там до Нового года?
– Семь минут. Я загадал, если успею найти вас до двенадцати…
– То что?
– То все будет хорошо. У нас с вами. Можно, я вас поцелую?
– Но тогда мы пропустим Новый год, – неуверенно пролепетала я, ибо больше всего
на свете мне хотелось с ним поцеловаться.
– А у меня часы с будильником… – хрипло проговорил он.
Но когда заверещали его часы, я забыла обо всем на свете.
– Ох, Саша, а может, ну его к бесу, этот испанский Новый год, а? Встретим через два
часа наш, русский?
– По-моему, гениальная идея…
…Но мы пропустили и русский Новый год, мы вообще очухались часам к пяти утра,
вернее, к этому часу мы уснули в полном изнеможении. И новогодний пир состоялся уже
около полудня, при ярком свете солнца.
– Я тебя люблю, – шептал он, обнимая меня. – Ты это поняла наконец, правда?
– Правда.
В эту ночь я вообще многое поняла. Например, то, что, несмотря на все, я хочу быть
свободной, и потому с некоторым страхом ждала, что Алекс вот-вот снова предложит выйти
за него замуж.
– У меня в жизни еще не было такого роскошного Нового года, – сказал он с улыбкой. –
А я так много новых годов встречал…
– А мне никогда раньше не нравились мужчины с темными глазами.
– Ну еще бы, голубые глаза Глеба Ордынцева уже стали притчей во языцех у москов-
ских дам. Ну не хмурься, я ревную, хоть сейчас ты со мной, но почти вся твоя жизнь прошла
с ним, и меня это, должен откровенно признаться, бесит. Поэтому умоляю, не напоминай
мне о нем.
– Очень интересно, ты сам о нем заговорил.
Мне показалось, что черные глаза красивее, хотя это было для меня странно… И в этих
черных глазах отражалась такая нежность, что у меня от нее даже живот заболел. Или это
от того, что мы как безумные накинулись на еду?
После завтрака мы решили выйти погулять. Медленно брели вдоль набережной, а море
бесновалось, хотя светило солнце и настроение у нас было поистине безоблачным, как ново-
155
годнее небо над Майоркой. Время от времени мы целовались. Народу было совсем мало. И
вдруг сзади я услышала цокот копыт.
– Алекс! – воскликнула я.
Он оглянулся и все понял без слов. Поднял руку, и к нам подкатила пролетка. И пусть
на мне нет ни большой шляпы, ни даже длинного шарфа, но со мной мужчина, в которого
я конечно же влюблена.
Воплощение оказалось куда лучше мечты, такое бывает редко. Неужели в новом году
будут сбываться мои мечты? А разве они у меня есть? Это все так, маленькие мечтенки…
Но сейчас ни о чем не мечталось, и без того было невозможно хорошо.
– Ты о чем задумалась, Сашутка?
– Так, ни о чем. Мне просто хорошо. Послушай, Алекс, а ты надолго приехал? – вдруг
испугалась я.
– У меня билеты на шестое…
– Билеты?
– Я надеюсь, что ты полетишь со мной.
Начинается. Надо сразу расставить все точки над "и". Я не хочу второй раз наступить
на те же грабли.
– Нет, Алекс, я никуда не поеду.
– Но почему? Тебе разве плохо со мной? Я хочу жениться на тебе. Неужели ты не
поняла?
– Это ты не понимаешь! Я начала совсем новую жизнь, и я хочу в этой жизни состо-
яться.
– Ты полагаешь, что можешь состояться, вкалывая на Эмму? Сашенька, я же не соби-
раюсь запирать тебя в клетку. Ради бога, делай что хочешь, я буду только рад…
– Алекс, ну давай не будем сейчас об этом. Ты пойми, я обещала Эмме год работать
на нее.
– Ну так ты нарушишь это обещание. Она хорошая баба, и к тому же, я уверен, она к
этому готова, раз не утаила от меня твои координаты.
– Но я дала слово. И еще, я бесконечно ей благодарна, она помогла мне именно в тот
момент, когда я в этом нуждалась. И потом, я тут сама начала писать…
– Об этом я тоже знаю от Эммы. Тогда тем более.
– Алекс, я написала пьесу, я не знаю, хорошая это пьеса или никудышная, но для меня
она безумно важна, пойми.
– Нет, я не понимаю. – Он уже начинал сердиться. – Почему ты не можешь писать у
меня в доме, то есть у нас, в нашем доме, там тихо, чудесная природа… И я буду рядом…
Саша, поверь, у тебя будет все, что ты пожелаешь.
– Понимаешь, Алекс, я, наверное, дура…
– Даже наверняка, – ласково улыбнулся он.
– Так вот, пусть я дура, но я привыкла добросовестно относиться к своим обязанно-
стям, я была хорошей женой, и если я когда-нибудь еще выйду замуж, то опять буду хоро-
шей женой… Но сейчас просто не чувствую в себе сил. И еще я обещала Эмме и не могу ее
подвести. Что же, одну книжку сделала и бросила?
– Да на таких условиях она найдет десяток людей, готовых ее переписывать.
– Это уже сказка про белого бычка, – рассердилась я. Он не хотел меня понять, а мне не
удавалось ему как следует объяснить. Нет, в пролетке лучше было ехать одной. Он, кажется,
почувствовал, что действовал чересчур напористо, и сбавил тон:
– Ну хорошо, давай пока не думать об этом, давай просто наслаждаться жизнью.
– Давай, – довольно вяло согласилась я. Мне казалось, что он должен был проявить
какой-то интерес к моей пьесе, а он даже не спросил, как она называется. Видимо, считает
156
это блажью… Ну и пусть! Какой он был чуткий и проницательный, пока добивался своего,
а добился – и вот пожалуйста, оглох и ослеп. Нет, к черту всех мужиков. Проводить с ними
время приятно, но в душу пускать нельзя, они там натопчут… Какой же из этого следует
вывод? Я буду проводить с ним время, пока он тут, а дальше – скатертью дорожка.
Надо признать, время мы проводили прекрасно, но он ни разу так и не спросил меня
о пьесе.
Пятого января вечером у нас состоялся тяжелый разговор.
– Сашутка, так ты со мной не хочешь ехать?
– Нет, я уже говорила.
– Это окончательное решение?
– Да.
– Значит, тебе на меня наплевать?
– А вот этого я не говорила.
– Просто я дурак, я думал, что ты тоже меня полюбила, это было наивно, где уж мне
соперничать с голубоглазым секс-символом, и я понимаю, почему ты пишешь именно пьесы,
почему хочешь остаться одна и, как ты выражаешься, «состояться». Все очень просто, даже
примитивно. Всякая оскорбленная женщина мечтает утереть нос оскорбившему ее мужчине.
И ты, наверное, написала прекрасную роль для своего героя – что ж, все элементарно, только
я не убежден, что это на него произведет впечатление, он вылетел уже совсем на другую
орбиту, играет за границей, снимается, у него куча ослепительных женщин… Боюсь, у тебя,
детка, не тот замах. Не дотянешься.
Я даже задохнулась. Он явно хотел меня обидеть, причинить боль…
Все мелодии в душе умолкли. Там было тихо и тоскливо.
– Алекс, у меня к тебе одна просьба. Если не трудно, сними на эту ночь номер в гости-
нице. Я не хочу больше быть с тобой…
– Саша, прости, прости меня, я… Мне так больно, что я хотел и тебе причинить боль.
Поверь, я действительно тебя люблю.
– Я не хочу никакой любви, Алекс, я устала. Мне казалось, ты особенный, все пони-
маешь, а ты понимаешь, пока тебе это надо.
– Просто ты меня не любишь, что ж тут понимать. Насильно мил не будешь. Ну что ж,
все иллюзии рассеялись, может, оно и к лучшему.
Он побежал наверх и через пять минут спустился с сумкой в руках.
– Извини, если невольно обидел тебя, но это от любви. Когда-то мне цыганка нагадала
– твоя поздняя любовь будет безответной. Видно, от судьбы не убежишь. Прощай.
Он открыл дверь и оглянулся, не рванусь ли я за ним. Я сидела неподвижно.
Он хлопнул дверью, и вскоре я услышала, как взревела машина.
И вся любовь.
Восьмого вечером вернулись Эмма с Дуней и Верой Ивановной.

– Ой, Саша, зря ты с нами не поехала! – закричала Дуня, кидаясь мне на шею. – Париж
– это кайф. Тут такая деревня! А там… где мы только не были – ив Версале, и в Тюильри,
и в соборе Парижской Богоматери, и в театре, и…
– Дуня, умоляю, не трещи, – поморщилась Эмма. – Расскажешь все Саше, когда я уеду.
Меня от этих достопримечательностей с души воротит.
– А еще в Лувре, в музее импрессионистов, в Сакре-Кер, на Эйфелевой башне, – захле-
бывалась девочка.
– Чуешь, Сашка, каково мне там пришлось? Ноги отваливаются до сих пор, а Вера
Ивановна ничего, как огурчик! А насколько старше меня.
157
Эмма плюхнулась на диван в гостиной и сбросила с ног туфли. Дуняша побежала к

себе – распаковывать вещи.
– Все! До отъезда в Москву из дома носу не высуну! Саш, к тебе тут никто не приез-
жал? – как-то осторожно осведомилась Эмма.
– Приезжал. Зачем ты ему адрес дала?
– Пожалела А не надо было?
– Как тебе сказать.
– Понимаешь, он так на меня насел, ну я и подумала – вдруг это то, что надо. Мужик
интересный, глаз бешеный, деньги есть, умираю, говорит, от любви, ну я и рассиропилась…
А что? Не сгодился?
– Нет, не сгодился!
– И ты такому мужику не дала?
– Почему, дала.
– Ну и как?
– С этой точки зрения у меня к нему претензий нет.
– Тогда что? Захомутать хотел?
– Вот именно!
– Честно говоря, я думала, что тебя уж тут не застану, записочку найду: мол, извини,
подруга, но я свой выигрыш не упущу. Или ты мне это сейчас сказать собираешься?
– И не подумаю. Я собираюсь тут жить и работать, как договорились.
– Ну а как твоя пьеса?
– Я ее закончила.
– Иди ты! Ну молодчага! А как называется?
– «Хочу бабу на роликах!»
– Как-как? «Хочу бабу на роликах!»? Ну кайф! Это что, комедия?
– Да, конечно.
– Дашь почитать?
– Тебе интересно?
– А ты как думала? Еще бы не интересно! Да, между прочим, я как в издательство
нашу книжку снесла, мне через два дня ихний главный звонит: «Эмма, дорогая, вы, конечно,
можете послать меня очень далеко, но кто вашу книжку обрабатывал?» Я спрашиваю: «Тебе
зачем?» А он и подпускает: «Это очень одаренный человек, держитесь за него. И узнайте,
может, он сам что-то пишет, нельзя ли с ним поговорить?» И все такое…
– А ты что?
– Обязательно, говорю, познакомлю, только не сейчас. А он, сучара эдакая: мол, вы
попросите вашего человека немножко похуже писать, а то, когда он вас бросит, трудновато
будет замену найти. Вот говнюк! Сашка, ты меня пока бросать не собираешься, а?
– Собиралась бы – бросила бы уже, улетела бы с Шалимовым, и дело с концом. А с
издателем твоим я пока тоже знакомиться не намерена, нечего мне ему показать. Так что
давай следующий роман. Ты привезла?
– Ага.
– Так где он?
– На дискете. Дунька к моему отъезду распечатает. И кстати, пускай она твою пьесу
тоже набьет и на дискетку сбросит. Мало ли что… Слушай, а ты, может, мне почитаешь?
– Почитаю? Да нет, что ты.
– Тогда давай гони рукопись. Я сейчас ни на какие другие дела неспособна, а вот поси-
деть в креслице у камина с интересным чтением – милое дело.
Я принесла ей пьесу. Конечно, Эмма не тонкий ценитель драматургии, но она будет
моим первым читателем, и мне это важно.
158
– Вот возьми, только если тебе покажется, что это скучно, ты мне скажешь.
– Обещаю!
Я принесла рукопись Эмме и поднялась к себе. От волнения я сразу уснула и просну-
лась от того, что Эмма трясла меня за плечо:
– Сашка, кончай дрыхнуть!
– А? Что? – Спросонья я ничего не поняла.
– Слушай, подруга, я оборжалась! Я, конечно, не знаток и все такое, но, по-моему, это
кайф! В чистом виде! И посмеяться, и поплакать, и сопли пустить можно, и конец клевейший
– одним словом, мне жутко понравилось. А до чего эта пожилая парочка прикольная! Когда
старый хрен к Ирине подъезжает, я чуть не уписалась! Одно слово – кайф! Вставай, подруга,
пошли выпьем винца по такому случаю! А можно я утром Дуняшке дам почитать?
– Конечно. Что за вопрос.
– Она у меня девка умная, я поражаюсь. Столько всего знает! В Париже меня прямо
задолбала. Мама, а вот такой-то король вот с такой-то королевой… А вон там горбун какой-
то жил, забыла, как звать, похоже на японское что-то – вроде Хакамады…
– Квазимодо? – сообразила я.
– Во-во! Я в ее возрасте и половины того не знала – где там, одной сотой… У меня
тогда на уме совсем другое было. Теперь жалею, конечно. Может, если бы побольше книг
читала, теперь и сама могла бы писать свои романчики. Но с, другой стороны… а, ладно,
что сделано, то сделано. Но дочкой могу гордиться!
– С полным правом! – искренне подтвердила я.
– Ох, и неохота мне в Москву, столько дел. Вздохнуть некогда. Слушай, я знаешь чего
думаю… Я, когда твою пьесу читала, все разных артистов на роли ставила. Тараса точно
твой бывший играть должен, это ведь с него написано, да? Я, конечно, не знакома с ним, но
мне так кажется, а вот этого пожилого дядечку лучше Паладьева никто не сыграет!
– Эмма, ты меня поражаешь! Я именно Паладьева себе в этой роли и представляла.
Он само обаяние!
– Во-во! А Марию кто бы сыграл? Лучше всех была бы Фрейндлих, но она уж старая,
зато Ирину она могла бы… Во кайф был бы… Сашка, я возьму твою пьесу в Москву, я что-
нибудь с ней там сделаю! Знаешь, если у меня есть цель, я стену лбом могу прошибить.
– Погоди, Эмма, я не знаю, надо ж сначала ее кому-нибудь показать. Я прекрасно к
тебе отношусь…
– Ну понятно, я ж не специалистка. Ладно, сначала покажу какому-нибудь специалисту,
не дрейфь! Я пупком чую, что это пойдет!
Эмма уехала, и жизнь вошла в свою колею. Я запретила себе думать об Алексе, стала
жить по строго заведенному порядку, чтобы все успевать. Рано вставала, вместо гимнастики,
которую ненавижу, полчаса каталась на роликах, потом принимала душ, пила кофе и сади-
лась за работу. С утра я писала новую пьесу, и это было мне интереснее всего на свете. А
после обеда садилась за Эммин роман. Работа над ним продвигалась на удивление быстро.
Я поняла, что вообще могу работать только в темпе, мне так интереснее. Вторая пьеса была
в известном смысле тоже обо мне, но биографических совпадений там было меньше, только
история с кражей наследства.
И разумеется, это опять была комедия. Я, видимо, подсознательно решила высмеять
помаленьку собственную жизнь. Говорят же, человечество смеясь расстается со своим про-
шлым, а я как-никак крохотная часть человечества, не больше, но и не меньше.
Минул январь, за ним февраль и начался март, то есть весна… Дуня влюбилась. Я это
поняла по отсутствующему выражению, с которым она иногда сидела за столом, по лихора-
дочному блеску глаз, когда она возвращалась из школы.
159
– Дуняша, ты втюрилась? – спросила я ее как-то в автобусе, когда мы ехали в Пальму

покупать ей новые туфли.
– А ты откуда знаешь? – испугалась она.
– Вижу. Что ты так дернулась? Это нормально, я в твоем возрасте вечно была в кого-
нибудь влюблена. Поделиться не хочешь?
Она смерила меня недоверчивым взглядом.
– Ты маме не скажешь?
– А происходит что-то такое, чего маме знать не следует?
– Нет, ничего такого не происходит. Просто я не хочу, чтобы она мне лекции читала
по половому воспитанию.
– Мама дорогая, – воскликнула я, – а что, пора читать?
– Ничего не пора, но она… Она мне в Париже все объясняла, какая страшная штука
СПИД, и все такое…
– Но она права. Слушай, скажи мне, сколько ему лет?
– Шестнадцать.
– Так… Где ты его нашла?
– Он работает в аптеке, недалеко от школы. Он такой красивый, Саша, не хуже твоего
Глеба, только он… Он негр, понимаешь?
– Ну и что? Негры бывают даже очень красивые. Но дело не в красоте. Он-то как к
тебе относится?
– Хорошо относится. Он говорит, что никогда не встречал таких умных девчонок.
Понимаешь, он работает и учится, а я ему помогаю.
– Работать или учиться?
– Учиться, конечно!
– Как его зовут?
– Габриэль.
– Ты с ним целовалась?
– Нет, – тяжело вздохнула Дуня, – он на меня и не глядит, у него есть девушка, Долорес.
Хорошенькая, но дура конченая… Представляешь, она его ко мне ревнует!
– Не такая она и дура… Сейчас ты, конечно, еще маленькая, но годика через два Доло-
рес может ему здорово обрыднуть, а ты подрастешь… Он сам-то умный?
– Он очень, очень умный! – горячо воскликнула Дуня.
– Ну тогда у тебя есть все шансы на взаимность.
– Ты так думаешь?
– Если б не думала, не говорила бы. Только ты не спеши, а главное – не показывай ему
свою любовь. Это вредно.
– Почему?
– Потому что так жизнь устроена.
– Ты своего Глеба любила?
– Любила.
– И он на твою любовь наплевал?
– Ты же все знаешь.
– А этот тип, который на Новый год приезжал, он что, тоже сволочь?
– Да нет… Просто он не понял меня, а я, наверное, не поняла его.
– Ты по нему скучаешь?
– Да нет…
– Что-то неуверенно это прозвучало! – засмеялась Дуня.
Я и сама не была ни в чем уверена. Я отгоняла все мысли о нем, но по ночам он снился
мне, и я просыпалась в таком томлении, мне так не хватало его именно в постели… Но
160
время берет свое, и ничего с этим не поделаешь. Сейчас для меня главное – писать… А
неутоленные желания и вправду хорошо сказываются на работе.
– Ты с ним расплевалась, да? – вернула меня к действительности Дуня.
– Да, – твердо ответила я.
– Мама говорила, он от тебя в полном ауте.
– Дуняшка, отвяжись, давай лучше поговорим про Габриэля.
– Давай! – обрадовалась девочка. – Знаешь, у него абсолютный слух. Он может насви-
стеть хоть целую симфонию.
– Так ему надо музыкой заниматься!
– А он говорит, что ему главное – овладеть серьезной профессией. Он хочет стать фар-
мацевтом. У него и отец, и мама фармацевты. Кстати, мама у него белая.
– Так это аптека его родителей?
– Наполовину. Хочешь, сходи завтра туда часа и четыре, посмотришь на него, а потом
поделишься впечатлениями.
– Нет вопросов. Обязательно загляну, мне, кстати, надо купить витаминные капли для
глаз.
Но посмотреть на Габриэля мне не пришлось. Вечером Дуня ворвалась ко мне:
– Саша, тебе письмо по электронной почте!
«Глубокоуважаемая Александра Андреевна, прочитал вашу пьесу под названием
„Хочу бабу на роликах!“ и загорелся желанием поставить ее на сцене моего антрепризного
театра. Но для начала должен заручиться вашим согласием. Если согласие будет получено, в
начале апреля надеюсь приступить к репетициям. Мечтаю лично встретиться с вами. Очень
прошу со мной связаться. С искренним восхищением, Михаил Лобов».
У меня подкосились ноги. Антреприза Лобова – это марка! И почти гарантированный
успех. У него всегда играют лучшие актеры, и он точно знает, какая пьеса станет популярной.
– Саша, Саша, ты попросишь маму, чтобы взяла меня в Москву на премьеру? Саша,
это же я придумала, чтобы ты пьесу писала, – тормошила меня Дуня в полном восторге. –
Ты помнишь, помнишь?
– О да, конечно.
И почти тут же позвонила Эмма:
– Сашка, получила сообщение?
– Эмма, я даже не знаю, что сказать!
– А ты молчи, то есть нет, ты скажи, во-первых, ты согласна отдать ее Лобову?
– Конечно, даже и думать нечего!
– Прекрасно. Насчет денег мы договоримся, можешь на меня положиться! Теперь еще
один вопрос: под какой фамилией хочешь прославиться?
– Под какой фамилией? – как эхо повторила я. – Я не думала…
– Быстрее думай. Хочешь быть Александрой Ордынцевой, как в паспорте, или как-то
иначе?
– Иначе! Никаких Ордынцевых. Пусть будет Соболева, это девичья фамилия моей
мамы.
– Александра Соболева? А что, красиво звучит. Годится.
– Саша, Саша, надо взять псевдоним, псевдоним! – толкала меня под руку Дуня.
– Что там моя дочура болбочет? – засмеялась Эмма.
– Требует, чтобы я непременно взяла псевдоним. Но Соболева и есть псевдоним. Моя
девичья фамилия Бережкова.
– Ладно, сойдет, – хмыкнула Дуня.
– Саш, дай ей по заднице, чтоб не приставала, когда люди о деле говорят. Слушай меня,
тебе придется приехать в Москву, Лобов хочет, чтоб ты тут с ним поколбасилась, говорит, во
161
время работы над пьесой могут возникнуть по тексту разные вопросы, и хорошо бы ты была
в зоне досягаемости. Он вообще жаждет с тобой познакомиться. Все расспрашивал меня,
есть ли у тебя еще пьесы. Я туману навела, жуть. Но я считаю, тебе сразу с места срываться
не стоит, цену набьем маленько, пока мы тут все утрясем…
– Мы?
– Саня, а ты думала? Я, можно сказать, спонсор! Решила новым делом поинтересо-
ваться…
– Эмма, у меня нет слов!
– Главное, чтоб у тебя слова на бумаге находились, а по телефону хоть мычи!
– Погоди, но это же меняет все дело.
– Почему?
– Ты Лобову навязала мою пьесу?
– Ты что, подруга, охренела? Что я могу навязать, я ж в этом как свинья в ананасах…
– В апельсинах, – машинально поправила я.
– Один хрен! Слушай меня внимательно и заруби на своем гордом носу: я через пятые
руки подсунула Лобову твою пьесу! Можешь мне поверить, это было нелегко. А через
неделю через те же пятые руки он до меня добрался. Вынь ему да положь автора. Зачем,
спрашиваю, а он говорит: надо! Очень, мол, автор талантливый, пьеса – блеск, веселая, но
умная, и к тому же роли прекрасно выписаны. А ты говоришь – навязала.
– Эмма, это все правда?
– Святой истинный крест!
– Ой, мамочки…
– Сашка, я думаю, Лобова надо немножко помурыжить. Чтоб не думал, что ты ради
него с пальмы спрыгнешь и полетишь…
– С какой еще пальмы?
– Ну я это так, для красоты. Он знает, что ты живешь в Испании. Я ж ему не стану
докладывать, что ты у меня обретаешься. Говорю ж, туману напустила… Значит, так, Алек-
сандра, слушай сюда! У тебя в Москве жить есть где?
– Ну я могу, конечно, остановиться у Ульяши…
– Остановишься у меня.
– Нет, спасибо, конечно, но я и так у тебя живу, а в Москве меня это будет стеснять.
– Ну тогда я подыщу тебе квартирку на время, это не проблема. А ты пока займись
одежонкой.
– Какой одежонкой?
– Ну купи себе там несколько костюмчиков, платьиц, пальтишко приличное. Ты должна
выглядеть, чтобы они видели, что я им не бросовый товар предлагаю.
– Извини, Эмма, но это чушь. Встречают по одежке, провожают по уму.
– Да, ум твой уже оценили, теперь нехай видят, что ты еще и офигительно красивая
баба. Пойми, чудачка, хорошая тряпка бабе уверенности придает, так что не жмись. А вдруг
кого знакомого встретишь, надо, чтоб ни одной старой шмотки не было, усекла?
– Усекла.
– Вкус у тебя есть, получше моего будет, мне это уже Дунька объяснила, а бабок не
жалей. Значит, так, через десять дней жду тебя в Москве.
– Саша, Саша, скажи, что я хочу на премьеру! – толкала меня в бок Дуня.
Я только рукой махнула.
– Ты почему насчет меня не сказала?
– Рано!
– А когда же?
162
– Ближе к делу! Я просто потребую от Эммы, чтобы ты была на премьере – А если она
не согласится, скажи, что больше не станешь править ее кошмарики!
– Гениальная идея!
А на другой день Дуня вернулась из школы грустная.
– Что случилось?
– Габриэль ногу сломал.
– Бывает, не грусти. Срастется у него нога. Он молодой, через два месяца бегать
будет…
– Но ты его уже не увидишь, ты уедешь.
– Я же вернусь. Мне, знаешь ли, очень тут нравится.
– Слушай, а ты когда издашь свои пьесы, внизу напишешь: Майорка, Кан-Пастилья,
такой-то год?
– Ты этого хочешь?
– Да, по-моему, это было бы круто!
– Значит, напишу, что за проблема. Нет, я еще лучше сделаю!
– Что?
– Я посвящу свою первую пьесу тебе! И на программке будет стоять: «Посвящается
Евдокии Курлыкиной». Может, без тебя я бы и пьесу не написала.
У девочки глаза полезли на лоб.
– Ты и вправду так напишешь?
– Конечно.
– Нет. Не надо, – твердо заявила она, немного поразмыслив.
– Почему?
– Потому что люди будут говорить, что ты так к маме подлизываешься.
– Мне плевать!
– А мне – нет! Я буду просто знать, что ты это мне посвящаешь. И все.
– А если без фамилии, просто Дуне?
– Нет.
– Знаешь, Дуня, твоя мама не зря тобой гордится.
Но через десять дней мне улететь не удалось. За два дня до отлета я катила на роликах
по набережной, и вдруг дорогу мне перебежала трехцветная, довольно-таки драная кошка. Я
еще не успела сообразить хорошо это или плохо, как со всего маху влетела мордой в фонар-
ный столб. У меня в буквальном смысле слова искры из глаз посыпались. Спасло меня только
то, что на голове была бейсболка с довольно длинным козырьком. Он несколько саморти-
зировал удар, но здоровенная шишка на лбу и фингал под глазом были мне обеспечены. А
хороша бы я была, если бы у меня не сломались темные очки!
Именно потому я и напялила Дунину бейсболку.
Было больно и обидно, просто до слез.
Вера Ивановна при виде меня побледнела.
– Саша, какой ужас! Что с вами случилось?
– Да въехала в фонарный столб и заработала фонарь!
– И вы еще острите! Надо что-то делать!
– В Москве я лечила мужу синяки мазью «Арника», а тут… И как с такой рожей в
Москву лететь? – чуть не плакала я.
– Надо отменить полет! У вас может быть сотрясение мозга!
– Нет никакого сотрясения, меня же не тошнит.
– Вы уверены?
– Конечно. А вот шишка вспухла, черт бы ее драл.
163
Она прикладывала мне к шишке тряпочку со льдом, чем-то мазала синяк, словом, хло-
пала надо мной крыльями.
Дуня позвонила в аэропорт – поменять билет, а потом потащила меня в аптеку, где
работал Габриэль.
Его там еще не было, но его мама, удивительно славная женщина, дала нам какие-то
примочки, ощупала мою голову и пообещала, что дней через пять все пройдет. Но описать,
в какую ярость впала Эмма, у меня не хватает слов.
– Ты что, ребенок? Не соображаешь ничего? Я всегда знала, что это плохо кончится!
На роликах ей вздумалось кататься, а под ноги смотреть не надо? Да через неделю уже репе-
тиции начинаются! Ты тут нужна, к тебе вопросы есть, а ты там с битой мордой… Очень
больно было? Ладно, лечись с утра до ночи. Все, пока. Про ролики забудь и Дуньке заодно
запрети! А то, не дай бог, тоже морду расшибет. А ей еще замуж выходить. Все!
И она в сердцах швырнула трубку.
– Мама на тебя орала? – поинтересовалась Дуня.
– Как резаная.
– Знаешь почему?
– Ну?
– Потому что она тебя любит. Я еще совсем маленькая была, как коленку ушибу или
палец порежу, мама сразу вопить начинала…
– Я так и поняла.
– И не обиделась на нее?
– На что ж обижаться, если мама кругом права. Это все из-за кошки…
– Какого цвета кошка?
– Трехцветная.
– Это точно к счастью.
– Да ну – к счастью, к несчастью, не знаю, но новый этап в моей жизни начинается,
это точно.
И я рассказала ей о своих встречах с кошками.
– Значит, белую кошку ты выбросила? А черная у тебя на столе стоит. Надо ее тоже
выкинуть! Я тебе подарю трехцветную, тут такие миленькие продаются, из меха, видела?
– Черную жалко выкидывать…
– Из-за того мужика, да?
Мне было немного страшно, чем-то меня встретит Москва, это мой родной город, кото-
рый я всегда любила и где у меня нет своего угла. Правда, Эмма сообщила, что уже сняла
для меня квартирку. А кого мне хочется видеть из моей прошлой жизни? Пожалуй, только
Ульяшу. Выходит, я очень одинока. Но на Майорке совершенно от этого не страдала, а как
будет в Москве? Интересно, я когда-нибудь еще увижу Алекса? Вряд ли. Ну и бог с ним. А
хочу ли я видеть Глеба? Тоже не знаю. Конечно, на роль Тараса взяли совсем другого актера,
Николая Мешкова, очень модного и популярного, но далеко не такого красивого. Впрочем,
этот актер настолько талантлив, что сойдет на сцене за любого красавца. А Паладьев отка-
зался играть по состоянию здоровья, ему предстоит какая-то операция. Ну ничего, это все
мелочи, главное, что пьесу ставят!
Встречала меня Эмма.
– Сашка, ну слава богу, я уж боялась, что ты начнешь колбаситься по Барселоне и ногу
сломаешь.
– Да ладно тебе, один раз человек упал, а ты из меня невесть что делаешь. Между
прочим, я второй роман закончила.
– Ну ты даешь! А пьесу?
164
– Нет, пока еще нет. Я бы закончила, но как Лобов мне прислал письмо, у меня крыша
съехала. Только на правку меня и хватило.
– Сашка, завтра повезу тебя в театр знакомить с Лобовым. Шмоток накупила?
– Конечно! Меня Дуняшка отвезла в один магазинчик в Аренале, я там много чего
купила.
– Знаю эту лавочку. Не высший класс, но вещички там по крайней мере оригинальные.
Сейчас едем ко мне, у меня переночуешь, а утром в театр.
Квартира у Эммы была роскошная, хотя довольно безвкусная.
– Располагайся, у меня там ужин готов, посидим с тобой, выпьем, хочу тебе многое
сказать. Иди умойся с дороги, ну там хочешь – душ, хочешь – в джакузи лезь, хорошая штука
с устатку, можно в кайф поколбаситься.
Когда я вышла из ванной, мы сели на кухне, поели, выпили, потом Эмма вдруг заявила:
– Сашка, мне чего-то так интересно показалось театром заниматься. В жизни ничего
интереснее не делала. И народ такой. Мне нравится. Если дело пойдет, займусь этим вплот-
ную. А ты мне будешь помогать.
– Помогать? Чем?
– Как – чем? Советом. Ты ж в этом деле больше меня понимаешь, кто вправду талант-
ливый, кто так, на фу-фу вылезает, у тебя опыт есть, соображалка работает. Ты за артистом
столько лет замужем была, сама на театроведа училась. Поможешь подруге?
– Ну я не знаю… Нет, это все-таки не мое дело. А если ты от моих советов в трубу
вылетишь? Я тот еще коммерсант.
И я рассказала ей об украденном наследстве.
– Ну прохиндей, ну скотина. Слушай, и ты это схавала?
– А что я могла сделать?
Она задумалась.
– Да, пожалуй, в такой ситуации ничего. И как все рассчитал, гаденыш. В посольство
телегу накатал? Как, говоришь, его звать?
– Миша Цейтлин. А тебе зачем?
– Ну, может, когда и пересечемся, чтоб знать. И ты не расстроилась?
– Расстроилась, конечно, что ж я, совсем дура? Но с другой стороны, мне даже легче
стало.
– Ой, странная ты, Сашка, я тоже дура была, а как жизнь меня поколошматила, живо
поумнела. Тебя тоже жизнь хорошо побила, а ты все-таки не ссучилась. Знаешь, я… ну,
короче, нравишься ты мне…
– Ты мне тоже нравишься.
– Дунька вообще от тебя без ума. Сашка, я тебе кое в чем признаться должна.
– Что такое? – насторожилась я.
– Я Шалимову проговорилась, что ты в Москву приезжаешь.
– Ну и что?
– Да, может, и ничего, я вот думала, он в аэропорт прискачет – не прискакал.
В душе у меня что-то зазвучало, но не мелодия, а нечто похожее на те звуки, что бывают
в оркестре, когда музыканты до выхода дирижера настраивают свои инструменты.
– Сашка, а ведь ты к нему неровно дышишь. По глазам вижу.
– Понимаешь, Эмма, какая штука… Когда он рядом или где-то близко, во мне музыка
играет…
– Музыка? И какая? – деловито осведомилась Эмма.
– Разная.
– Это любовь, если музыка…
165
– Да нет, какая любовь… Слушай, а где ты его видела, как ты ему проболталась? Ты
что, специально с ним встречалась?
– Ни боже мой! У Тараса день рождения был, вот мы и столкнулись, я хорошо поддала,
ну и сболтнула сдуру, даже не ему, а Тарасу, а он глазами своими как сверканет… А потом
подошел и мнется – вижу, нелегко ему, борется с собой, но все ж таки спросил: Как там Саша
поживает? А я тогда на тебя злая была, ты ж морду расквасила. Ну и говорю: такого-то числа
прилетает из Барселоны. Специально сказала, думала, в аэропорт прискачет…
– А он не прискакал.
– Ну и хрен с ним! Тут вообще такое дело…
– Какое дело?
– Да нет, это я про другое, – смутилась вдруг Эмма.
– Да ладно, черт с ними со всеми, я спать хочу!
– Вот и хорошо, завтра с утречка повезу тебя в салон.
– В какой салон, ты что? Ты ж сказала – в театр?
– Сперва в салон, а потом в театр. Надо ж тебя в божеский вид привести – ну маски
там разные, припарки, омолодим тебя, причешем, помоем, макияж, то, се… – У Эммы тоже
слипались глаза.
Утром она действительно поволокла меня в салон красоты.
Меня мало затрагивали все эти процедуры, поскольку я страшно волновалась перед
встречей с Лобовым, она значила для меня куда больше, чем маски и макияж, хотя не скрою,
приятно, когда тебя холят.
Эмма тоже холилась на всю катушку. Когда мы с ней в какой-то момент остались
вдвоем, лежа на кушетках с масками на лице и шее, она вдруг спросила:
– Саш, я вот вчера забыла… Ты знаешь некоего Игоря Бестужева?
– Гарика? Знаю, конечно, а что?
– У тебя с ним что-то было?
– Да никогда!
– Он тебе нужен?
– Нужен? В каком смысле?
– Ну как мужик или…
– Боже упаси. А ты почему спросила? Он тебе, что ли, понадобился?
– Ага. Мы тут с ним по бизнесу столкнулись, так я на него запала. Мы с ним уже
покувыркались пару раз – по мне мужичок, ох по мне. И вдруг он у меня фотку увидел,
где мы с тобой в Пальме на бульваре сидим, вот и пристал как банный лист к жопе: где ты,
что ты, а потом жалостную историю рассказал, как ты ему тонну баксов за здорово живешь
отвалила. Было такое?
– Было.
– Так он клянется, что с той тонны у него все и началось. Говорит, хотел сперва зубы на
эти бабки вставить, а потом решил, что ты ему удачу приносишь, махнул с твоими баксами в
казино и такой там банк сорвал, что смог какую-то операцию провернуть, благодаря которой
быстро выплыл. Сказал, что долг тебе отдал.
– Отдал, правда.
– Слушай, может, рассмотришь кандидатуру?
– Эмма, не смеши меня. Тебе он нужен, а я вообще в гробу видала всех мужиков, а уж
Гарика в первую очередь. В белых тапочках. Забирай со всеми потрохами.
– Сашка, ты знаешь, тебе не идет…
– Что?
– А вот это – в гробу, в белых тапочках… Не идет…
– Ладно, учту! – засмеялась я.
166
Вдруг зазвонил Эммин мобильник.

– Вот черт, нигде покоя нет, – проворчала она. – Алло! Михаил Леонардович? Доб-
рое утро. Ну конечно, обязательно. Что? Да как же так! Что, уже утряслось? И как? Быть
не может! Да, по-моему, просто здорово. Ах, к часу? Ну что ж, еще лучше. Договорились.
Непременно… Сашка, тебе привет от Лобова! Он нас ждет к часу, у него там что-то сбилось,
но он уже все утряс.
– Что сбилось?
– Да я толком не въехала, просто он просил быть на час позже. Знаешь, с этими творче-
скими людьми надо осторожненько, а то они подумают, что я со своим суконным рылом на
его творческую свободу покушаюсь. Хотя ты вот тоже творческая личность, а с тобой легко.
– Эмма, умоляю, не говори эту муру про творческую личность.
– Почему?
– Ненавижу слово «творчество». Когда каждая пипетка, которая пропищала по теле-
визору одну песенку, рассуждает о «своем творчестве», меня тошнит. И вообще, мне еще в
детстве объяснили: говорить «мое творчество» – неприлично.
– Мне в детстве такие штуки объяснять было некому. Ладно, приму к сведению.
Мы приехали в дом культуры, где арендоват помещение театр Лобова. Лобов кинулся
ко мне:
– Вы и есть госпожа Соболева? Очень, очень приятно! Эмма мне сказала, что это ваша
первая пьеса, я просто не поверил! Вы молодчина, беби! Но я не подозревал, что вы еще и
смертельно интересная женщина! Рад, душевно рад, беби!
Мне хотелось сказать ему, что я отнюдь не беби, но слишком была взволнована.
И потом, какая мне разница, как он меня называет? Хоть горшком назови, только пьесу
поставь!
– Михаил Леонардович, я вам доставила нашу авторшу, а сама должна мчаться по дру-
гим делам. Надеюсь, вы ее не обидите!
– Как можно, как можно! Мы с таким автором хотим дружить, холить его и лелеять.
– Сашка, ты, как освободишься, что делать думаешь? На всякий случай вот тебе ключи
от моей хаты.
Вечером отвезу тебя на новую квартиру. Все, пока!
– Дорогая моя, идемте в мой кабинет, нам надо, так сказать, оформить наши отноше-
ния. Эмма вас проинструктировала?
– Да-да, конечно. А сегодня будет репетиция?
– Нет, репетиции не будет, хотя должна была быть, тут накладка, попал в аварию Меш-
ков, пришлось искать замену, я просто на уши встал, но нашел, думаю, этот вариант даже
лучше, я вас сегодня познакомлю, он должен появиться с минуты на минуту.
– Михаил Леонардович! Михаил Леонардович! – ворвалась с воплем какая-то крохот-
ная девушка.
Таким обычно дают прозвище «Кнопка». – Буракова сказала, что не хочет с нами кон-
тракт подписывать, а еще звонил Разуваев – это вообще конец света, а здешние говорят, что
мы им как бельмо на глазу!
– Кнопка, познакомься, это Александра Андреевна Соболева!
– Да? Надо же! Очень приятно! Только у нас накладка на накладке, прямо голова пухнет
– ой, вы не пугайтесь, так всегда, до премьеры каждую минуту что-то случается, а потом
вдруг все как-то утрясается, только нервов не хватает. Ох нервы, нервы!
Приглядевшись повнимательнее, я увидела, что Кнопка (я угадала! Подумать только!)
не так уж молода, наверное, моя ровесница.
167
– Беби, я не представил вам мою незаменимую помощницу Кнопку – Катеньку, вернее,

Екатерину Великую, как у нас еще ее зовут! Это моя правая рука и левая, и вообще, без нее
я ноль!
Екатерина Великая зарделась. Было понятно, что она давно и безнадежно влюблена в
Лобова, которому было хорошо за пятьдесят.
– Михаил Леонардович, умоляю, со здешними надо разобраться прямо сейчас, иначе
геморрой грозит стать гнойным!
– Кнопка, твои доводы невозможно оспаривать!
Беби, простите, я вас тут оставлю минут на десять, вы уж не обессудьте. Я мигом!
Они исчезли. Я осталась одна в кабинете. Я была даже рада этой передышке. Хоть
смогу слово вымолвить, когда он вернется. Огляделась. В кабинете висели афиши знамени-
тых лобовских спектаклей, в которых играли самые лучшие, самые знаменитые артисты. И
он взял мою скромную пьеску! В этот момент дверь распахнулась и на пороге возник… Глеб.
Кажется, он стал еще красивее, если такое вообще возможно. У меня, наверное, под-
косились бы ноги, если бы я стояла.
– Сашка? Ты? Что ты тут делаешь?
– Привет, Глеб!
– Сашка, я страшно рад! Куда ты запропастилась? Можно тебя поцеловать?
– Не стоит.
– Нет, ну чего угодно я мог ожидать, только не тебя!
– А ты что тут делаешь?
– Да вот пришел к Лобову, он мне пьесу прислал, предложил главную роль…
И он помахал папочкой с надписью "А. Соболева. «Хочу бабу на роликах!». Он явно
ничего не сопоставил.
– Да? И ты будешь в ней играть?
– Конечно, давно мечтал сыграть в хорошей комедии, к тому же роль как будто на меня
написана.
Нет, так в жизни не бывает, так бывает только в кино! Вот об этом моменте я и мечтала,
вернее, даже не смела мечтать – его мне намечтала Дуня! Но это еще не кульминация.
– Сашка, как ты живешь? Где ты? Мне тебя очень не хватает.
– Глеб, не надо! – поморщилась я.
– А ты изменилась, стала совсем другая… Да, я тут видел твой портрет в «Огоньке».
Ты стала лучше.
Интереснее, даже как-то моложе… Но все-таки что ты тут делаешь?
– Глеб, а как здоровье Светланы Георгиевны?
– Да ничего… Черт, какая глупая ситуация… Сидим тут и ведем светскую беседу –
бред, сюр! Сашка, я просто глазам не верю… Ты что, работаешь у Лобова? Это была твоя
идея, чтобы он меня пригласил?
– Боже, нет, я у него не работаю, и мне бы такое в голову не пришло, – покривила я
душой. – Я пришла поговорить с ним, а его вызвали.
– Ты, наверное, у бабушки живешь, да?
– Нет, бабушка умерла еще летом.
– Ах ты господи… Прости, не знал. Сидим и говорим как чужие…
– Мы и есть теперь чужие. А ты с кем сейчас, все еще с Яной? Она пикантная, ничего
не скажешь.
– Прекрати!
– Хорошо, молчу. Это действительно не мое дело.
Дверь опять распахнулась. Вернулся Лобов.
168
– Глеб Евгеньич, голубчик ты мой! Я смотрю, вы уже познакомились. Какой у нас,

оказывается, очаровательный автор, вы не находите?
– Автор? Какой автор? – опешил Глеб.
– Да вот же Александра Соболева собственной персоной, ну а нашего замечательного
Глеба Ордынцева вы наверняка узнали.
– Узнала, тем более что это мой бывший муж.
Глеб дернулся.
– То есть как? – удивился Лобов. По его выразительному актерскому лицу я сразу уло-
вила – удивление сменилось испугом: а вдруг Глеб откажется играть в нашей пьесе или я
взбрыкну…
Вот это была уже кульминация, о такой мечтает каждая оскорбленная женщина, но
мое торжество омрачала одна крохотная деталь больше не люблю Глеба. И, несмотря на его
сногсшибательную красоту, он меня больше не волнует.
Очевидно, написав пьесу, я выплеснула свою обиду, а заодно и любовь. Огромная
радость освобождения заполнила меня, но неожиданно в душе начала оживать обида на
Алекса. Неужели обязательно нужна какая-то обида? Глупо. Не хочу! Душа, конечно, обя-
зана трудиться, как сказал поэт, но ведь не над обидой же. Я поняла, что в последнее время
в моей душе обида сменялась музыкой Хачатуряна, а та в свою очередь снова обидой. Нет,
нет, больше этого не будет.
– Беби, о чем вы задумались? – вернул меня к действительности голос Лобова.
– Просто мне все это в новинку…
– Друзья мои, я очень надеюсь, что ваша столь водевильно-эффектная встреча не поме-
шает деловым взаимоотношениям? Александра Андреевна, вы не возражаете, если Глеб
Евгеньевич… Роль как будто для него… и вообще… Глеб Евгеньевич, а вы, надеюсь, не
откажетесь от роли, мы же цивилизованные люди…
Глеб в задумчивости смотрел на меня. И вдруг в глазах его мелькнул лукавый огонек.
Я прекрасно поняла, что он означает. Глеб, видимо, решил, что легко вновь меня завоюет,
если сыграет в моей пьесе.
– Нет-нет, я, разумеется, буду играть. Мы с Сашенькой вполне цивилизованные люди,
и то, что мы когда-то были женаты, никоим образом не повлияет… Правда, Саша?
– Ну разумеется! Я вполне согласна с Глебом.
– Вот и чудесно, сейчас подпишем договор – и, как говорит наша Кнопка, вперед и с
песней!
…Через час мы вышли на улицу. Погода была довольно скверная. Глеб посмотрел на
часы.
– Ты спешишь? – спросил он.
– Да нет…
– Где ты живешь?
Я хотела сказать, что сейчас мне жить негде, но я скорее откусила бы себе язык.
– Я живу не в Москве.
– А где же?
– На Майорке, – ответила я чистую правду.
– На Майорке? Ты что же, вообразила себя Жорж Санд? И кто твой Шопен, интересно
знать?
– Это не имеет значения, Глеб. Ну что ж, я рада, что ты будешь играть эту роль…
– Ты ведь ее для меня и писала. Ах я дурак, не сообразил, ведь Соболева была твоя
мама, я и забыл, честно говоря. И еще эта фразочка, насчет бабы на роликах, она ведь была
в нашем дворе намалевана…
169
– Глеб, ты просто не мог предположить, что я способна что-то написать. Я и сама не

предполагала.
– Куда тебя отвезти? У меня полчаса есть.
– Если можно, довези до метро «Аэропорт», я хочу повидать Ульяшу.
– Сашка, ты какая-то загадочная стала, красивая, я просто заново в тебя влюбляюсь,
кажется.
– Не советую!
– Почему?
– Безнадега, Глеб.
– Глупости, ты еще любишь меня. Это из пьесы явствует.
Мы подошли к машине, это все еще была та «девятка», которую он купил, вернувшись
из Италии.
Мы стояли около нее, а вокруг почему-то скапливались люди, хотя чего удивляться?
Глеб – такая заметная личность, но, как ни странно, эти люди больше пялились на меня. Нет,
у меня начинается мания величия. С чего бы им на меня пялиться?
– Да она это, точно она! – воскликнула какая-то девушка.
– Садись скорее! – буркнул Глеб и почти впихнул меня в машину. – До чего обрыдли
эти поклонницы…
– Быстро они тебе обрыдли.
– Сам удивляюсь, ведь когда-то мечтал об этом…
– Да ладно, Глеб, не кокетничай.
– Сашка, у тебя потрясающие духи. И вообще, ты меня сегодня заново потрясла, как
тогда, когда я тебя из лужи выудил… Давно это было…
– В другой жизни.
– А ведь нам было хорошо вместе.
– Я долго в это верила. До последнего дня…
– Это что такое? – Он вдруг резко затормозил.
– Глеб!
– Это вот что такое? – каким-то обалдело-злым голосом спросил он, указывая куда-то
вверх. Я глянула и тоже обалдела. На огромном рекламном щите красовался мой портрет –
тот самый, из «Огонька».
А внизу было написано красивой вязью: «Я люблю тебя!»
– Господи помилуй! – Я даже перекрестилась с перепугу.
– Что это значит?
– Понятия не имею!
– А твой богатенький хахаль неоригинален! Один идиот уже такое проделал года три
назад.
– Да нет у меня никакого хахаля! – ошеломленно пробормотала я.
– А с кем же ты на Майорке обретаешься? С королем Хуаном Карлосом? Он вряд ли
поступил бы так безвкусно, слишком хорошо воспитан. Вполне нуворишеская идея!
Я ничего не понимала, но разозлилась:
– Ты отвезешь меня к Уле или мне взять такси?
– Обещал, – значит, отвезу.
Пока мы добирались до метро «Аэропорт», моя физиономия попалась нам еще три
раза. Глеб просто кипел от злости.
– Это, наверное, Асламазян старается, – предположил он. – Небось втюрился в тебя,
вот и поставил на поток…
– Глеб, высади меня у метро, я куплю цветов…
– Как угодно, – холодно бросил Глеб. Он явно был в бешенстве. Но поделом ему.
170
– Спасибо тебе, я очень рада, что ты будешь играть в моей пьесе, правда рада, и давай
останемся друзьями.
– Ну это вряд ли. Ладно, я поеду, мне пора, счастливо, Саня, только зря ты меня сбра-
сываешь со счетов, зря…
И он уехал. Я купила букет потрясающих тюльпанов и подумала: странно, что на Май-
орке цветы, пожалуй, хуже, чем в Москве, и выбор не такой огромный… Видимо, на юге к
цветам относятся менее трепетно. Я это заметила еще в детстве, в Грузии.
Господи, а ведь в этом самом киоске мне покупал розы Алекс… Неужели это он разве-
сил по Москве мой портрет? Больше вроде некому. Или какой-то ловкий бизнесмен решил
использовать портрет для рекламы? Но ведь там никакой рекламы нет. Там есть только –
«Я люблю тебя!». Меня даже слегка пошатывало от нахлынувших чувств и впечатлений. Я
купила еще торт, шампанское и побежала к Ульяше.
На звонок мне открыла Аза Львовна, которая вот уже много лет ходила к Уле убирать
квартиру.
– Сашенька, какими судьбами! – расплылась она в улыбке.
– Здравствуйте, Аза Львовна, а Ули нет дома?
– Так уехала она.
– Уехала? Куда?
– Да вы проходите, проходите. Она во Франкфурт уехала, в Германию, там выставка
какая-то, и она участвует, говорит, это большой почет…
– Как хорошо, вот только жаль, что я с ней не увиделась. А когда она вернется?
– Не сказала. Она, Саша, не одна поехала. Я вам по секрету скажу, мужчина у ней
завелся. Пожилой такой, но представительный. Ульяна Михайловна наша расцвела прямо.
И то сказать, интересная женщина, а сколько лет одна…
Ай да Виктор Сигизмундович! Дай им бог!
Я отдала Азе Львовне цветы, конфеты и шампанское, куда мне с ними деваться? И
попросила разрешения позвонить.
– Да звоните, Саша, сколько надо, о чем разговор!
Я набрала номер Эмминого мобильника.
– Сашка? Где ты? Ты вообще в курсе, что в городе творится? Вот псих, сколько денег
выкинул, но с другой стороны – красиво!
– Ты о портретах, да?
– О чем же еще!
– Ты знала?
– Ничего не знала! Сама офигела просто!
– Но кто это?
– Саша, ты чего, опять о фонарь башкой стукнулась?
– Думаешь, это Алекс?
– Кто ж еще! Ну, Сашка, если ты его упустишь, я тебе башку оторву! Подожди, меня
тут по другому телефону спрашивают. Только не отключайся! – Она что-то говорила кому-
то, а я стояла в Улиной прихожей в полной растерянности. В душе опять настраивались
инструменты. Ведь если он на всю Москву объявляет, что любит меня, значит… Значит, он
меня любит! И вдруг меня обдало жаром, я ощутила такую сумасшедшую радость жизни,
что, не обращая внимания на Азу Львовну, начала прыгать на месте.
– Сашка, ты где сейчас?
– На Черняховского, а что?
– Я за тобой через четверть часа заеду, говори номер дома и спускайся вниз. Жди. Если
будет задержка из-за пробок, все равно дождись, у меня к тебе важное дело, очень важное!
Пока!
171
Я посмотрела на часы. Надо же, я даже забыла сказать ей, что встретилась с Глебом.
Я вообще забыла про Глеба. Я знала, что сейчас появится вовсе не Эмма, а Алекс. Я была
в этом твердо уверена. Уж такой сегодня день.
Поэтому я нисколько не удивилась, когда он выскочил из машины и кинулся ко мне.
– Саша!
Мы стояли, обнявшись, посреди двора и нам было наплевать на весь свет. А в душе
нарастала мелодия.
Но на сей раз это был не Хачатурян, это был марш Мендельсона. Со стороны в любви
многое может показаться пошлым. Но только со стороны.
172

Vilmont - E. - Хочу Бабу На Роликах

Uploaded by

Document Information

Original Title

Copyright

Available Formats

Share this document

Share or Embed Document

Sharing Options

Did you find this document useful?

Is this content inappropriate?

Copyright:

Available Formats

Vilmont - E. - Хочу Бабу На Роликах

Uploaded by

Copyright:

Available Formats

Екатерина Николаевна Вильмонт

Хочу бабу на роликах!

«Хочу бабу на роликах!» – огромными красными буквами начертал какой-то идиот

– Сашенька, не буду вас дольше мучить… – срывающимся голосом начала Мария

– Ну, теперь тебе немножко легче стало, да, Саша?

– Знала когда-то такого. Он был диссидент, красивый малый, кажется, математик. А

– Начну беречь их с завтрашнего дня! – пообещала я.

Увидев мое совершенно обалдевшее лицо, она засмеялась:

Вечером я включила телевизор и уселась на диван, поставив перед собой мисочку с

– Да ничего, только Репетилова в двух первых спектаклях, а потом Чацкого…

– Мне – ни-ни! В субботу утром работаю, капиталисты чертовы эксплуатируют на пол-

– Не стану спорить, – улыбнулась я.

– Боже мой! – воскликнула бабушка. – У тебя нет соковыжималки? И резиновых пер-

– Ну нет, он красавчик, и все. Ничего потрясающего в нем нет. И актер в общем-то

– Так что ты купила, Саша?

– С Глебом? В ГИТИСе мы познакомились. Он был уже на третьем курсе, а я на пер-

Просто время было уж очень нелегкое, многим пришлось пожертвовать, но я вовсе

Я давно уже обратила внимание на это кольцо, но спрашивать не решалась, именно

Что это? Слышал ли моими я ушами!

Ах! Боже мой! Что станет говорить

– Светлана Георгиевна, о чем вы, какая вакханалия? Из-за Чацкого?

– Но ты просто не хочешь ничего знать. Ну и ладно. Я иду спать!

– Нет, почему, красиво.

– Но ведь это хорошо! Он знает, что у него крепкий тыл.

– Не смотреть на меня с жалостью!

Молоденькая корреспондентка смотрела на меня с недоумением. Вероятно, по ее пред-

И она убежала. А я начала бритвочкой соскребать с оконного стекла краску. Ремонт

– Наверное, он замотался… – поджала она губки.

– Ох, черт, ты права, Нинулька, рано еще, да?

– В первую очередь ты должна решить, на чем ты хочешь спать со своим прынцем. На

Но вот наконец все готово. Завтра прилетает Глеб.

– А по-моему, все очень даже элегантно, не роскошно, но мило.

– Ну это мне не по средствам, тем более я недавно купила видеомагнитофон, чтобы

От него пахло незнакомым одеколоном.

– Конечно, зачем ты спрашиваешь?

Я медленно поднялась с полу, собрала книги и хотела отнести их к мусоропроводу,

Народу было море, и везде, куда ни плюнь, какая-нибудь знаменитость. Но и знакомых

– Детей, к сожалению, нет.

– Слушайте, по-моему, это символично, вам не кажется?

Хмель понемногу выветривался из башки, и я поняла, что нельзя раньше времени

Когда она выплыла из комнаты, врачиха шепотом спросила:

Ничего волшебнее я не видела в своей жизни! Мы словно попали в чудо-огород! Нас

– Ульяна Михайловна, вы побудете часочек с Сашей? Я должна сходить в магазин,

Уля наклонилась ко мне, поцеловала и шепнула на ухо:

– Ну, блин, история! Как в кино! А большое наследство-то тебе светит?

– Вот-вот, Лара. Он что, ее домой водил?

– Уже вздумала! Сегодня же заберешь все!

– Более или менее…

Визу мне не дали. И отказались объяснить причину, просто с многозначительным

– Черт, как жалко. Погоди, Сашка, есть еще одна мысль.

…Все это происходило в отсутствие Глеба, он был на съемках в Архангельске. А когда

…На обратном пути мы долго молчали. Наконец Ульяша не выдержала:

– Да что ты, конечно, дает, и даже совсем немало, но все равно…

– Конечно, что же еще?

Наверное, мало найдется женщин, которые останутся равнодушными, видя такого

– Тогда будем ждать Анюту, она скоро вернется.

– Ну, может, у подружки какой перекантуетесь?

– Ну вы ушли от мужа, снимаете комнату, у вас, вероятно, тяжелый момент, может

– Она живет в Араде, но откуда вы все это знаете?

– Как это ни глупо, но мне хотелось бы иметь вашу фотографию.

В трубке слышались частые гудки.

– А почему бы и нет? Впрочем, может быть, на цветной вкладке, тоже неплохо.

– Ну как? Довольна? – потирал руки Тарас.