Discover millions of ebooks, audiobooks, and so much more with a free trial

Only $11.99/month after trial. Cancel anytime.

Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны
Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны
Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны
Ebook329 pages4 hours

Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны

Rating: 0 out of 5 stars

()

Read preview

About this ebook

Представляем читателю один из лучших примеров русской диссидентской литературы — мемуары князя Долгорукова, вышедшие в свет свыше потутораста лет тому назад, однако не утратившие ни искренности, ни обличительной яркости, ни страшных фактов, которые потрясают своей правдивостью.
LanguageРусский
PublisherAegitas
Release dateAug 1, 2016
ISBN9781773135861
Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны

Related to Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны

Related ebooks

General Fiction For You

View More

Related articles

Reviews for Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны

Rating: 0 out of 5 stars
0 ratings

0 ratings0 reviews

What did you think?

Tap to rate

Review must be at least 10 words

    Book preview

    Время Императора Петра II и Императрицы Анны Иоанновны - Долгоруков, Петр

    Князь Пётр Владимирович Долгоруков

    ВРЕМЯ ИМПЕРАТОРА ПЕТРА II

    И ИМПЕРАТРИЦЫ АННЫ ИОАННОВНЫ


    osteon-logo

    encoding and publishing house

    Представляем читателю один из лучших примеров русской диссидентской литературы — мемуары князя Долгорукова, вышедшие в свет свыше потутораста лет тому назад, однако не утратившие ни искренности, ни обличительной яркости, ни страшных фактов, которые потрясают своей правдивостью.

    titul-2

    Титульный лист первого русского 1909 г.

    издания мемуаров кн. Долгорукова

    Об авторе

    Долгоруков Пётр Владимирович [27.12.1816(8.1.1817), Москва, — 6(18).8.1868, Берн], князь, русский историк и публицист, деятель Вольной русской печати. Окончил Пажеский корпус (1831). Занимался генеалогией; опубликовал Сказания о роде князей Долгоруковых (1840), Российский родословный сборник (книги 1—4, 1840—41), Российскую родословную книгу (части 1—4, 1854—57). В 1843 под псевдонимом граф Альмагро Д. издал в Париже на французском языке Заметку о главных фамилиях России, в которой раскрыл ряд исторических фактов, порочащих самодержавие и аристократию. Был вызван из заграницы и сослан в Вятку (1843, через год освобождён). В 1859 тайно выехал за границу, в Париже выпустил книгу Правда о России (на французском языке, 1860; на русском языке 2 части, 1861), содержащую резкую критику правительства и программу либерально-конституционных реформ. Отказался возвратиться по официальному вызову и был приговорён Сенатом к лишению княжеского титула, прав состояния и к вечному изгнанию (1861). В сотрудничестве с немецкими издателями выпускал на русском языке газеты конституционного направления Будущность (№ 1—25, 1860—61, Париж—Лейпциг) и Правдивый (№ 1—6, 1862, Лейпциг). Д. издавал ежемесячник на французском языке Те Ѵёгігіі^ие (Правдивый, № 1—5, 1862—63, Брюссель—Лондон), а затем в собственной типографии газету Листок (№ 1—22, 1862—64, Брюссель— Лондон). Д. выпустил также ряд книг и брошюр на французском и русском языках; в 1863 издал Записки генерала А. С. Ермолова и поэта-партизана Д. В. Давыдова. Д. сотрудничал в Колоколе, хотя в идейном отношении во многом расходился с А. И. Герценом, ценившим главным образом изобличительную деятельность Д., ... который подобно неутомимому тореадору, не переставая дразнил быка русского правительства и заставлял трепетать камарилью Зимнего Дворца... (Собрание соч., т. 20, книга 1, 1960, с. 378). В Женеве в 1867 Д. выпустил 1-й том Мемуаров о событиях 1-й половины 18 в. После смерти Д. его архив был приобретён через подставное лицо царским правительством, незначительная часть документов 2-й половины 18 в. была издана в Женеве—Базеле за счёт Третьего отделения под видом 2-го тома Мемуаров" Д. (1871). Несмотря на анекдотический характер многих сведений Д., его очерки и мемуары являются важным историческим источником.

    Соч.: Петербургские очерки. Памфлеты эмигранта, 1860—1867. (Вступ. ст. С. В. Бахрушина), М., 1934.

    Лит.: Лемке М. К., Кн. П. В. Долгоруков в России, Былое, 1907, № 2; его же, Кн. П. В. Долгоруков — эмигрант, там же, № 3; Сладкевич Н. Г., Очерки истории общественной мысли России в конце 50-х — нач. 60-х годов XIX века, Л., 1962, с. 114—18.

    От издателя

    Записки князя Петра Владимировича Долгорукова (1816 — 68 гг.) не принадлежал к обычному типу мемуаров, где автор записывает, как может и умеет, всё, чему свидетелем пришлось ему быть. Свои записки князь П. В. Долгоруков начинает очень издалека, со времен, предшествовавших Петру Великому, заботливо собирая генеалогические данные о родах русского дворянства, бытовые сцены и черточки, свидетельства о крупных и важных событиях. Наряду с литературными данными, он широко пользовался, как сам говорит в начале своего труда, рассказами и воспоминаниями седых стариков, бывших очевидцами или даже участниками событий. В этом последнем — главная ценность и интерес записок Долгорукова, В них все же есть кое-что «современного» событиям, разыгравшимся задолго до рождения автора записок, и эта сторона их пусть послужит оправданием появления их в печати.

    Но есть стороны, которые делают записки довольно-таки мутным источником. Князь П. В. Долгоруков — эмигрант[1], один из тех немногих, которые с болью сердечной уходили из родины, не вынося железного гнета печальных обстоятельств родной действительности. У таких изгнанников чувство горячей любви к родине всегда обостряется тяжелой, подчас мелочной и придирчивой, и почти всегда злобной критикой того на родине, что заставило их покинуть ее. И князь П. В. Долгоруков не скупится в своих записках на резкие словечки и выходки против сильных мира сего, против дворянства, самодержавного строя, стараясь иногда совсем не кстати и неуместно кольнуть своих врагов; ему ничего не стоит, повествуя о временах императрицы Анны, сделать экскурс в область своих личных обид, и рассказать, как ему не поклонился тот или иной петербургский знакомый, как его избегал Тургенев и бывал не ласков с ним тот или иной соотечественник, встретившийся с ним в Швейцарии. Эти сердитые выходки порой смешны, порой досадны, но всегда излишни, и в настоящем переводе, обнимающем лишь часть записок, выкинуты совсем; смягчены некоторые неудобные в печати выражения, опущены лишние, общеизвестные, самим князем почерпнутые из литературы, подробности. «И в частных разговорах и в печати, — говорит проф. Д. А. Корсаков, — случается встречаться с незаслуженными, пренебрежительными отзывами об этой книге. Правда, автор позволяет себе иногда высказывать резкие и не всегда основательные суждения; но при сличении его книги с архивными документами и изданными источниками и монографиями, несомненно приходишь к заключению, что князь Долгоруков пользовался как теми, так и другими весьма добросовестно с фактической стороны. Отсутствие цитат придает вид недостоверности книге и вводит невольно в сомнение читателя, мало знакомого с источниками истории России XVIII в. Предания и анекдоты, конечно, лежат на ответственности автора, но им никогда по самой сущности их нельзя придавать безусловной достоверности; а как дополнение, как иллюстрация нравов эпохи, и предания и анекдоты имеют несомненную важность для историка».

    Для перевода выбраны страницы, повествующие об императоре Петре II и императрице Анне; из других частей записок взяты кое-какие подробности бытового свойства, освещающие главный рассказ. Бедность русской исторической литературы как раз об этой эпохе сказала свое веское слово за выбор именно этих глав.

    1909 г.

     От автора

    В течение моего полустолетнего существования мне приходилось сталкиваться с людьми самого разнообразного общественного положения, очень высокого и очень скромного. Приходилось прислушиваться к мнениям самых разнообразных оттенков. Я хочу записать все, что я видел, слышал от других и узнал, с полной искренностью и откровенностью. Неоценимое право писать правду я купил моим добровольным изгнанием, рядом тяжелых испытаний и неприятностей со стороны тех, кто хотел бы заставить меня молчать...

    Мемуары и записки содержат обыкновенно личные воспоминания пишущего; я избрал рамки более широкие и хочу сказать почему. Мои личные воспоминания будут также записаны, но записки мои, вместе с тем, будут интимной хроникой Русского двора и главных семейств и лиц, причастных к истории последних десяти царствований Петра II, Анны Иоанновны, Иоанна Антоновича, Елизаветы, Петра III, Екатерины II, Павла, Александра I, Николая и Александра II, — от 1727 г. до наших дней[2].

    Я знал очень много стариков, всегда старался вызвать их на разговор о прошлом и тщательно записывал их рассказы.

    Воспоминания их касались далекого прошлого и часто основывались на воспоминаниях других стариков, живших еще раньше, которых они знали в своей ранней молодости. Я жил и в русских столицах и в губернских городах, жил и в деревне; был в ссылке, теперь объявлен изгнанными из России. Мне приходилось говорить с лицами всех общественных положений, с людьми государственными, влиявшими на ход исторических событий, и с простыми крестьянами.

    Мне удалось собрать о России XVIII века подробности еще неизданные, но полные интереса и значения. Вот почему я начинаю мои записки с эпохи, почти на столетие предшествовавшей дню моего рождения.

    ГЛАВА I. Состояние России после смерти Петра Великого

    Со смертью Петра I громадная энергия, двигавшая все, — угасла. Деятельность, подчас лихорадочная, но всегда разумная, прекратилась совершенно. В 1728 году Россия, казалось, была погружена в глубокий сон. Только при дворе шла борьба враждовавших партий.

    Петр, дико жестокий в минуты гнева, необузданный во всем, был полон пороков. В душе его не было ничего святого, кроме великой цели, которой он отдал всю свою могучую жизнь, — цели обратить Россию в культурное государство. Каковы бы ни были его недостатки, для беспристрастного исторического суда, они покрыты великим делом, осуществленным его гением: без Петра мы были бы до сих пор темными варварами, азиатами...

    Петр умер рано (52 лет, 8 месяцев) и именно тогда, когда, покончив со Швецией, готовился двинуться на Турцию. Проживи он еще лет пятнадцать, очень вероятно, что столица России была бы перенесена на берега Босфора. Это изменило бы все будущее нашей родины, облегчило бы работу внутреннего устроения и внешней политики и избавило бы нас от тяжелой необходимости влачить за собой несчастную обузу Польши, которая тормозит наше политическое развитие и стоит как стена между Россией и прогрессом.

    Реакция была бессильна по отношению к реформам первого русского императора: они были так жизненны и радикальны, пустили такие глубокие корни, что не могли быть уничтожены. Реакция могла только задержать их развитие, парализовать его, даже, на некоторое время, но и только.

    Преобразования захватили все слои общества, всеми чувствовалось навалившееся иго, более тяжелое, чем когда бы то ни было. Мы можем сказать, что не дешево купили свою цивилизацию: отошедшим поколениям пришлось много выстрадать для счастья последующих.

    Положение крестьян было ужасное. В XVI и XVII вв. еще не смешивали крепостных, прикрепленных к земле, с холопами, — т. е. военнопленными и теми несчастными, которые, благодаря задолженности, или добровольно, по нищете, делались рабами, на время, пожизненно или наследственно и которых кабала превращала в вещь, в предмет торговли по произволу.

    Уложение царя Алексея Михайловича выясняло различие этих двух несчастных сословий. Но Петр I, намереваясь преобразить земельную подать в подушную и ввести воинскую повинность, повелел произвести в 1722 г., впервые в России, всеобщую перепись, в списках которых, крепостные и холопы оказались смешанными и, таким образом, и крепостные обратились в холопов: владельцы их стали их продавать подушно. Эта торговля людьми была узаконена при Бироне: сенату было предписано обложить продажу людей таким же налогом, каким облагалась продажа всякой другой собственности.

    То, что терпели крестьяне и дворовые, было невообразимо. Дворянин помещик, которому могли отрезать язык, уши, вырвать ноздри, подлежавший сам наказанию кнутом, не стеснялся, разумеется, с людьми, находившимися в полной его зависимости. Нравственное чувство не существовало вовсе, а пример, подаваемый правительством, развращал еще больше.

    Долготерпение в страдании, то, что в древности называлось стоицизмом, лежит в характере русского человека и, может быть, в большей степени, чем это желательно для чувства национального достоинства. Русский способен вынести бесконечно много, страдать долго без жалобы и ропота, но когда настает реакция, естественная и законная, он закусывает удила и обуздать его почти невозможно. Крепостной, законом лишенный собственности, всегда неуверенный в возможности сохранить, а тем менее передать детям, плоды своего труда — возненавидел самую работу. Иго рабства влияло на народ различно. Натуры слабые, апатичные опускались, впадали в уныние, спивались и в водке топили свое горе. Сильные восставали против порядка, который их давил, бежали: одни обращались в бродяг и воров, другие искали убежища у сектантов, в темных лесах, далеких степях. Там они находили приют, пищу и возможность укрыться от розыска, и так сильно затрудненного, в обширной и мало населенной стране. Некоторые, наконец, самые предприимчивые, объявляли открытую войну обществу, лишившему их самых элементарных человеческих прав. Они собирались в шайки и, вооруженные топорами и ножами, разбойничали, преимущественно по большим рекам Оке, Волге, Дону, Днепру. Шайки, в несколько десятков человек, захватывали барские усадьбы, жгли деревни, зверски истязали жителей. Вооруженные разбойничьи суда двигались беспрестанно по большим рекам. При встрече с торговым или иным судном, разбойники, с криком «Сарынь на кичку!», преграждали ему путь. При этом грозном крике, все на остановленном судне бросались наземь и лежали ничком, пока шел грабеж. Того, кто осмеливался поднять голову, убивали немедленно.

    Император Павел уничтожил, впоследствии, речной разбой очень своеобразным способом: он отдал приказ, чтобы всякое судно, сдавшееся разбойникам, или только ограбленное ими, — было конфисковано. Дворяне, находившиеся на нем, лишались дворянства, не дворяне — наказывались кнутом и ссылались в Сибирь. Разбой прекратился в несколько лет, и грозный крик «Сарынь на кичку» отошел в область истории.

    Я упомянул о сектантах. Этот многочисленный класс населения, обязанный своим происхождением религиозному расколу, вырос и окреп благодаря крепостному праву. Главная сила раскольников заключалась в их открытой вражде к грубому правительству и нечестной власти. Всякий, восставший против господствующего порядка, делался его врагом, а враг господствующего порядка был естественный и желанный союзник сектантов: он находил у них приют, пищу и покровительство. Бежавшие от воинской повинности, беглые крепостные, спасающиеся от жестокости помещиков, воры, убийцы, — все находили убежище у раскольников, на одном лишь условии: не нарушать, внешне по крайней мере, их обрядности. Долгие преследования и постоянная борьба воспитали в них гражданское мужество, самообладание и здравый смысл. Они поняли, что деньги — сила, что без них нет свободы, а это убеждение сделало их трудолюбивыми, расчетливыми и воздержанными. Чтобы уметь при случае повести спор с православным, поразить его знанием св. Писания, сектант должен был, во что бы то ни стало научиться грамоте и это стало его большим преимуществом перед темной массой. Тогда как крепостной, лишенный собственности, не заботился о приобретении и пропивал последние гроши — раскольник работал, торговал, копил, богател, подкупал жадных подьячих и достигал почти независимого положения. Поскольку выражение «независимость» может быть уместно при существовании в стране произвола, где все слои населения живут в рабстве.

    Представьте теперь себе рядом с сектантами невежественное православное духовенство, большая часть которого, особенно в деревнях, была безграмотна, не знала хорошенько даже службы, обедню служило, как попало, путая и перевирая молитвы. Суеверное, пьяное, оно не было, разумеется, в состоянии бороться с сектантством словом и убеждением, не прибегая к силе. Суеверие и невежество духовенства доходило до того, что в больших городах священники, зажиточные и влиятельные, серьезно рассказывали, что Петр умер за границей, во время своего первого путешествия, в 1697 г., и что в Россию, под видом его, вернулся антихрист... Что к фельдмаршалу Брюсу каждую ночь приходил черт, ужинал с ним, и что Брюс не может говорить с монахом праведной жизни, без того чтобы у него изо рта не выходило синее пламя...

    Петру I приходилось за немногими исключениями назначать епископами и архимандритами больших монастырей бывших воспитанников Киевской Духовной Академии, по большей части малороссов. Большая заслуга Феофана Прокоповича лежит в его стремлении упорядочить дело образования молодого духовенства. Но возможно ли было требовать независимости и даже простого чувства собственного достоинства от духовенства, подчиненного всецело власти митрополитов, в свою очередь подвластных всесильному правительству. Архимандриты секли монахов, митрополиты пороли и священников и архимандритов. Правительство не останавливалось перед расстрижением ссылкой, пыткой и даже наказанием кнутом епископа и архиепископа. Это был батальон в рясах.

    Духовенство, особенно черное, владело огромными имуществами. Монастырям принадлежало более десяти сот тысяч душ из которых десятая часть (92 450 душ, согласно записи 1742 г.) составляла собственность Троице-Сергиевской Лавры. Последней были подвластны четырнадцать малых монастырей, владевших 12 500 душами. Если причислить сюда еще все мельницы, заливные луга, огромные леса, принадлежавшие монастырям — цифра получится громадная. Монахи жили в довольстве и изобилии, ели жирно, копили и богатели. Настоятели монастырей и архимандриты плавали в роскоши. Известный своим красноречием проповедник, Гедеон Криновский, архимандрит Троице-Сергиевской Лавры и позже архиепископ Псковский, носил на башмаках бриллиантовые пряжки.

    Право управления духовными имуществами было отнято у духовенства Петром I, и вновь ему возвращено, после смерти этого государя. При Петре III, в 1762 г. мера Петра I была применена вторично, а в 1764 г. последовал указ императрицы Екатерины II об отчуждении духовных имуществ.

    Нравы духовенства были дикие. В стране, где князья, графы, кавалеры высших орденов и даже кавалерственные дамы могли быть наказаны кнутом — и духовенство было подчинено общему правилу. Не говоря о Тайной канцелярии и ее пытках, простой донос подвергал священника и монаха самому постыдному унижению, по произволу архимандрита или епископа. Часто священника, едва успевшего дослужить обедню и совершить таинство св. Причастия, тащили на конюшню архиерейского двора и секли «нещадно». Самые умные и образованные из архиепископов — оказывались часто самыми жестокими. Таковы были, например, Амвросий Каменский митрополит Московский и Арсений Мацеевич-Ростовский.

    Такое унизительное положение стало, разумеется, причиной полного развращения духовенства. В одной разбойничьей шайке, захваченной в царствование императрицы Екатерины II, на восемьдесят шесть разбойников, оказалось три священника, один дьякон и три дьячка.

    Метрические книги были введены лишь при Екатерине II, а до тех пор священники венчали кого угодно за целковый или ведро водки, и двоеженство и троеженство были довольно обычным явлением.

    Купечество стонало под игом произвола бесправной и капризной власти, откупалось взятками, сколько могло, от жадных до бесстыдства подьячих. Разбогатевшие купцы спешили записывать своих сыновей на службу, чтобы добиться для них звания дворянства, ставшего доступным. Никакой независимостью купечество не пользовалось — одни взятки могли его оградить от произвола. Поневоле, купец стремился прежде всего нажиться и в способах не стеснялся. О коммерческом кредите и доброй репутации никому не приходило в голову заботиться, да и было не до того. Сверху давило рабство, снизу царил обман, мошенничество совмещалось с самым высоким положением; что же удивительного, что и купцы были по большей части мошенники. Дворянству жилось не лучше. Положение его было унизительно до ужаса. Монгольское иго оставило глубокий след. Оно не только видоизменило и расшатало политический и общественный строй России, но и развратило нравы наших предков.

    До нашествия татар, в XIII веке, телесные наказания не были в таком ходу, — слово «кнут» было неизвестно. Запирание женщин в терему не было в обычае, — они свободно выходили из дому и принимали гостей. Наконец до XIII века все были равны: сословий не было. Кроме удельных князей, почти исключительно Рюриковичей, — не было ни титулов, ни наследственных должностей, не было и дворянского сословия; была своего рода аристократия, свободно меняющаяся, среди которой было место всякому, кто сумел выделиться из своей среды умом ли и способностями, или богатством и связями. Иногда положение барина, воеводы, посадника становилось

    Enjoying the preview?
    Page 1 of 1